Дело о картине Пикассо - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 53

Мы помолчали. А потом я спросил:

— Не хотите поколоть их на заказ?

Петренко и следак переглянулись.

— Не верю я ни в какие заказы, Андрей Викторович. Разбой, блин. Обычный разбой. У нас таких каждый день — десяток. Вы себе голову не заморачивайте… А этих уродов мы дожмем.

***

Вот так, уродов они дожмут. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Методы известны, технологии отработаны. Я вернулся в Агентство, потолковал с Худокормовым:

— Скажите, Ян, у вас есть реальные конкуренты?

— Любопытный вопрос, Андрей. Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду: реальна ли в мире телеиндустрии такая ситуация, когда некие конкуренты хотят притормозить выход вашего фильма?

Худокормов задумался. Через некоторое время сказал:

— Вы же знаете, сколько сериалов сейчас в производстве — десятки! Так что я не думаю, что кому-то эта кость поперек горла. А вы почему спросили?

— Да так, — солгал я. — Кстати, как кастинг проходил? Проблемы были?

— Ну кастинг — это всегда проблемы. Но в этот раз как-то, знаете ли, гладко, без лишней нервотрепки.

— А на главную роль кто кроме Беркутова пробовался?

— А никто. Я сразу понял, что эта роль — Беркутова. Так что здесь проблем вообще не было. Я без раздумий Андрюшу пригласил, а он сразу согласился.

Вот так, все гладко. Без проблем и нервотрепки. А два нападения все-таки есть. Это факт, и никуда от него не денешься. Второй факт — телефонный звонок «от меня» бармену. А ведь человек, который знал, что я буду встречаться с Беркутовым в кафе, где-то рядом. Где-то среди тех, кто крутится сейчас в Агентстве…

К Худокормову подошел ассистент режиссера, остановился возле нас.

— А вы, Андрей, — сказал Худокормов, — почему про кастинг спросили? Это как-то может быть связано с нашими проблемами?

— Нет, — ответил я.

Ассистент поинтересовался:

— А вообще-то у вас, Андрей Викторович, свои версии есть?

— Есть, — сказал я.

— А какие? Не секрет?

— Секрет.

— Но вы считаете, что сможете раскрыть это дело?

До чего не люблю глупых вопросов! Не люблю — не то слово — ненавижу. Я подмигнул ассистенту и сказал:

— А как же? Обязательно раскрою.

Лучше бы я этого не говорил.

***

А сюрпризы следовали один за другим. Пришла Светка и, мило смущаясь, объявила, что ей предложили контракт. В Париже. На год. Палантины демонстрировать… А я слово палантин уже слышать не могу. Меня от него коробит. Я так Светке и сказал: давай. Давай, Светлана Аристарховна, валяй в свой Париж… Опалантинь их, лягушатников.

На другой день позвонил Зверев.

— О, Санек! — сказал я. — Ты же в отпуску у нас.

— Позвонил вчера домой, мать сказала, что ты меня искал.

— Было дело.

— Ну так что такое?

Я быстро объяснил. Сашка молчал несколько секунд, а потом сказал:

— Ладно, завтра приеду.

Ур-ра! Мой Дядя Федор приехал! А я-то думал: с кем же я буду картошку копать?.. И уродов сажать.

Меня одолевали сомнения: а вдруг я не прав? Вдруг я преувеличиваю?.. Но — звонок! Звонок бармену.

Я все рассказал Сашке, как на духу. Он потер заросший щетиной подбородок и сказал:

— Интересно. Ну давай мерковать, что тут можно придумать.

И мы стали мерковать.

Мы опросили Беркугова. И — ничего. У него не было долгов. И сам он никому ничего не был должен… У него не было завистников, он ни у кого не отбивал женщин, не играл в карты и вообще умел ладить с людьми. Врагов — по крайней мере серьезных врагов — почти не имел. Даже в Москве, а уж в Санкт-Петербурге тем паче. С поклонницами всегда расставался по-джентльменски… Рассказу бармена он склонен верить: он, собственно, даже видел, как бармен разговаривал по телефону и даже посмотрел несколько раз в его, Беркутова, сторону. Хотя, конечно, неувязочка в этом есть: если бы я (Обнорский) хотел сообщить что-то ему (Беркутову), то какого черта я стал бы звонить бармену, а не на трубу Беркутова? Объяснение у этой странности было: бармен мой голос не знает, а Беркутов знает.

Мы дважды опросили самого бармена. А заодно пробили его по учетам ГУВД. Бармен был чист как стеклышко — не судился, не привлекался. Так что даже теоретическое предположение о возможной причастности бармена к разбою или наводке на Беркутова не подтверждалось ничем.

Потом бедолага бармен по нашей просьбе звонил всем мужчинам из съемочной группы, но ни одного знакомого голоса не признал.

Потом мы по Сашкиным связям добыли распечатки всех телефонных контактов всех членов группы Худокормова. Их анализ ничего нам не дал… Я каждый день подолгу общался с господами артистами, пытаясь проникнуть в скрытые отношения внутри коллектива. Наслушался сплетен, но ничего путного не узнал, кроме, пожалуй, того, что у миллионера Роди назревает романчик с Лизой — дочерью актрисы Черкасовой. Может, слава Богу, остепенит нашего миллионера.

***

Прошла неделя. Выписался из больницы Беркутов. Выглядел он неважно. Шрамы, впрочем, бросались в глаза не очень, но полноценно играть он еще не мог — требовалось вставить два верхних зуба.

Периодически звонил Родя. Конечно, пьяный. Первый раз он сообщил, что насчет вертолета уже договорился: в одном вертолетном полку вполне можно взять. Если с неснятым вооружением, то подороже… Я сказал, что, конечно, с вооружением. Зачем мне без вооружения? Как я реально буду с преступностью бороться, если у меня не будет хотя бы пушки на борту? Родя согласился: да, без пушки не в кайф. Совсем западло без пушки. Что это за вертолет без пушки?! Пушка будет. Я с полканом уже ящик водки сожрал, готов сожрать и другой, но выбью еще и ракеты.

Второй раз Родя позвонил печальный, сказал, что Ле Корбюзье не будет. Этот старый козел, оказывается, откинул копыта. Не соглашусь ли я на Церетели?

— Но, — возразил я, — Церетели не архитектор, он скульптор… Зачем Церетели?

Все это было совсем не смешно. Агентство пустело на глазах — один за другим уходили мои сотрудники. Один за другим, один за другим. Я не понимал, что происходит. Я был растерян.

А добила меня Анька Лукошкина. Добила тогда, когда мне более всего нужна была ее помощь.

Анька, Анька! Я даже предположить не мог, что ты будешь так по-бабски мстительна. Хотя, очевидно, я не прав. Да, пожалуй, я не прав, и твой поступок имеет более глубокие корни… Но… но и ревность тоже присутствует. В общем, это долго объяснять, но и Лукошкина решила покинуть Агентство. Я пытался ее уговорить. Я объяснял, что эта долбаная «Онега», куда ее пригласили, контора чисто бандитская…

— Ну и что? — спросила она.

— То есть как это «что»? — удивился я. — Тебе непонятно?

— Я понимаю одно: в Агентстве мне больше делать нечего.

Вот так! Ей делать нечего… А мне совсем нечем было крыть это заявление.

Сюрпризы не кончались. Зудинцеву предложили работу в УУР. Причем начальником отдела. Михалыч зашел ко мне, как он сказал, посоветоваться. Но я-то видел, что на самом деле решение им уже принято. В Михалыче давно уже борются опер и журналист… В общем, это не палантин.

— Решай сам, Михалыч, — сказал я.

А он ответил:

— Ну… спасибо…

Я понял, что потерял еще одного сотрудника.

***

Пошла вторая половина сентября. Вместо бабьего лета навалились холода с дождем и ветром. Отправились в полет первые листья. Вечером мы с Сашкой Зверевым сидели в Агентстве. Было очевидно, что мы зашли в тупик. Все, что мы могли предпринять, мы уже предприняли. Настроение было… так себе. Дерьмовенькое было настроение. Мы уже собрались расходиться, когда зазвонил телефон. Я даже не хотел брать трубку, но по привычке (бороться надо с вредными привычками) взял. И услышал голос Петренко… Вот уж кого я меньше всего хотел бы слышать, так это капитана Петренко.