Четыре шага в другую сторону (СИ) - Грант Игорь "IGrant". Страница 5

Чьи-то руки довольно небрежно подхватили меня за подмышки и выровняли. Знакомый голос пробормотал над правым ухом:

- Ёксельный тапок… Это ж надо было так нажраться!

Да уж, только Лёньки тут и не хватало для полного счастья. Я ухитрился поймать ускользающее равновесие и с неожиданной злостью спросил:

- Чего надо?

- Домой тебя надо, вот чего, - тихо ответил Бабанин.

- Ты почему шепчешь? – удивился я.

- Вот сейчас машина приедет, загрузим тебя и домой поедем, - Лёнька поднырнул мне под руку, поднял с барной скамейки и потащил к выходу. И почему-то мне даже сквозь две наши футболки стало интересно ощущать его крепкие мышцы. Парень оказался таким родным и уютным, что мне ничего другого не оставалось, как великодушно расслабиться и дать оттарабанить свою бренную тушку, куда Сусанин послал. Снова стало легко и весело. Так весело, что я даже не удивился, осознав себя возле двери собственной квартиры. Бабанин придержал меня и в полголоса выругался. А потом спросил:

- Где ключи?

- В кармане, - бодро ответил я с внятностью удава, ползущего по стекловате. Но Лёнька понял, что я попытался до него донести. И нагло залез рукой в один из передних карманов моих шорт. А ведь они тесные, всё-таки! Кожу бедра под подкладом словно обожгло. Но вот чужая ладонь покинула карман вместе со связкой ключей. Попав в прихожую, Лёнька захлопнул дверь и прислонил меня к стене. Не было сил даже сползти по ней поближе к полу. Лёнька что-то буркнул себе под нос и тут же ойкнул, поймав меня на излёте – упасть я был ещё очень даже способен.

- Горе ты моё луковое, - раздалось в потёмках. Я почувствовал, как меня припёрли к стене ничем иным, как… Даже в жар бросило. А Лёня нагнулся и принялся меня разувать. Загребущие руки схватили его за талию и потянули ко мне. Посопев Бабанину в шею пару секунд, я нашёл в себе силы проворчать:

- Не надо. Я сам.

А мысли в голове принимали всё более интересный оборот. Ладненькое горячее тело парня, которое я прижимал к себе, да ещё и спиной, будило в глубине распоясавшегося разума такие образы, что мама даже и не подумает горевать. Сразу прибьёт. Но сейчас передо мной стояла другая задача – добраться до дивана. Пришлось Лёньку отпустить. Правда, он почему-то не спешил отпускаться. Но меня опять повело в сторону. И столько сожаления было в голосе парня, когда он меня ловил:

- Да стой же, пьяная морда!

Наконец, щёлкнул выключатель, дав команду лампочке воссиять над тапками и прочим барахлом, сваленным в прихожей. Меня дотащили до спального плацдарма и обрушили на скрипучее ложе. Боже, как мутить-то начало! Но тут же отпустило. А Бабанин технично стянул с моих ног летние плетёнки.

«А ведь у нас мог бы быть ребёнок». Как всё просто. Вот так вот – решила сама и справилась с ситуацией… Какая же ты дрянь, оказывается, Ленка. Ребёнок, я так давно хочу ребёнка… Лена, что же ты наделала? Зачем ты так? Лёнькино лицо нарисовалось где-то надо мной. Что это он делает? Зачем гладит по щеке?

- Марк, всё хорошо, - говорит вышина. - Не плачь, Марик… Пожалуйста. Она дур-ра. А ты справишься. Я же тебя знаю.

Ленка, Лёнька, так похоже. А он наклонился к моему лицу и почти невесомо поцеловал в щёку, туда, где только что были его пальцы. Обидно-то как, и он туда же. Я отмахиваюсь:

- Заменить её решил, что ли?

- А если и так? – в голосе Лёньки вызов, самый настоящий. Вспомнилось, как мы тогда лежали в темноте. Я не спал, а он сопел не хуже сурка. По-хозяйски спал. Руки-ноги на меня закинул и дрых. Приятно-то как. И я ответил:

- Возражать не буду.

Бабанин притих на пару секунд, после чего вместе с его жарким дыханием мне в ухо прокрались странные слова:

- Не сейчас. И не так.

Он оторвался от меня, где-то погас последний свет, а потом диван рядом со мной заскрипел, и я почувствовал его спину. Мои руки тут же обняли Лёньку, чтобы не сбежал, не скрылся. Чтобы не забыл того, что сказал. Бабанин повозился, пристраиваясь ко впадинам моего полуспящего уже тела. И сквозь стремительно набегающий сон я услышал:

- Спи давай… Никуда ты от меня теперь не денешься.

Я всегда был самым послушным ребёнком на свете. Что оставалось делать? Только провалиться в безмятежную круговерть пьяного сна.

========== 4. Душ Мендельсона. ==========

Срочная работа подвалила уже под самый конец рабочего дня. Дед, с видом Ивана Грозного, отправляющего раба на дыбу, тираническим усилием оставил в цеху двоих, чтобы сделать срочный заказ. Я не находил себе места, стараясь не подавать вида, что впал в смятение. Поломка во внезапном генераторе оказалась такой, что других и оставить-то не могли. Что-то мог сделать только я, а что-то – только Лёнька. Вот мы вдвоём и попали под раздачу. Мрачные мысли так и лезли в голову. После той пьяной ночи обрывки воспоминаний уже несколько дней не давали мне покоя. А ещё сегодняшний сон… После которого я проснулся с настоящим шоком.

Мне снилась пустыня под ночным небом, в котором почему-то в чехарду играли звёзды. Тёмная прохлада овевала обнажённое тело. Я же сидел у костра и смотрел на кошмарного вида израненного парня, чем-то смутно знакомого. Когда-то он мне уже снился в не самом потребном смысле… И это смущало. Самое удивительное, что я понимал отличие происходящего от реальности. Из сна запомнилось только несколько моментов. Помню, я тащил израненного к воде, какие-то разговоры, а потом исступлённый горячий секс, быстрый, яркий, многократный, словно я не сорокалетний механик, а юнец, полный сил и молодой нерастраченной энергии. Под конец уже этого бурного сна лицо черноволосого раненного парня неуловимо поменялось, и я без единой нотки удивления понял, что отдаюсь Лёньке… Я! Отдаюсь! Лёньке! От осознания этого факта и наскочило пробуждение. Лёжа в темноте с распахнутыми глазами, я постарался унять судорожное дыхание и совладать с тяжёлым вязким напряжением в паху. Член стоял колом…

Сейчас, уже под вечер, растерянный стыд за пьяный бред памятного вечера смешался с пылающим в груди смущением от странного невероятного сна. Бросая украдкой взгляды на Лёньку, копошащегося внутри генератора, я курочил агрегат с другой стороны и злился. На себя, на него, на весь этот грёбаный мир, на сучку Ленку, убившую нашего с ней ребёнка. Это раздражение странным образом сочеталось с непосильным желанием прикоснуться к голому торсу Бабанина, чтобы проверить – похоже это будет на сон, или нет? Жара и духота постепенно спадали внутри цеха. Всё-таки вечера уже не такие тёплые, как недавно – осень не за горами.

Словно чувствуя мою нервозность, Лёнька не болтал, вопреки обыкновению, а сосредоточенно делал вид, что работает. Но я не я буду, если его взгляд не метался в мою сторону каждую минуту. И это раздражало ещё больше. Постепенно цех окончательно опустел, а мы всё ещё возились, измазавшись машинным маслом по самое «нехочу». Работа оказалась «засадная», мелких поломок нашлось с вагон и маленькую тележку, но часам к девяти вечера мы справились. На испытательном стенде генератор выдал нормированные показатели, и мы с Лёнькой в полной тишине отправились в раздевалку.

Узкий коридор, освещённый слабым вечерним солнцем сквозь стеклянные кубы огромных окон, веял прохладой, я даже подумал, а не натянуть ли на плечи верх рабочего комбинезона. Лёнька, шедший чуть впереди, остановился, как-то беспомощно посмотрел на меня и спросил:

- Так и будешь злиться?

- Я не злюсь, - огрызнулся я в ответ.

- Ещё как злишься, - он хмуро поёжился. – Ничего же не было. Ты тогда так набрался, что не соображал, что несёшь.

- Всё я соображал, - притихшее было раздражение упрямо подняло голову, и я несколько рвано выдохнул, после чего сказал:

- И сейчас соображаю. Чего прикопался?

- Прости, - прошептал Лёнька и упрямо поджал губы, - но я не понимаю. Что такого случилось? Почему ты так разозлился? Сам же говорил, что тебе без разницы, кто с кем и когда.

- Я и сейчас так считаю, - озноб прошёл, сменившись тёплыми мурашками на обнажённой спине. Разводы масла на коже стали ощутимыми и какими-то противными. – Пошли уже, помыться охота.