Дело о пропавшей России - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 17

Опершись на клюку, прошаркал в угол, подцепил пустой пакет с ручками. Прокашлялся.

— Шта, милок, бабушке на хлебушек бутылочек пустых не дашь?

— Не ожидал такого перевоплощения… — похвалил меня Ян. — Возьми — у меня тут пара бутылок завалялась.

Я воспользовался его предложением и сунул бутылки в пакет…

Мои преследователи действительно топтались неподалеку от входа в общежитие БДТ. Но старуха не привлекла их внимания. Я свернул в Апраксин двор — лучшего места, чтобы затеряться в Питере, нет. Главное было не расслабляться, чтобы не выдать себя неожиданным для старухи движением или слишком резвой реакцией. Шаркая и высматривая по дороге пустые бутылки, я добрался до Агентства. Был уже седьмой час вечера. Улица Зодчего Росси была пустынна многочисленные обычно автомобили к этому времени разъехались, а потому две припаркованные неподалеку от входа в нашу подворотню машины невольно обращали на себя внимание. Очень похоже, что и эти пасут меня. Я поразился желанию господ Карпенко дать мне личную аудиенцию. Впрочем, можно и предоставить им такую возможность. Только игра будет идти по моим правилам!

Ближайший телефон-автомат был на Садовой. Все так же неторопливо я свернул на площадь Островского, затем в переулок Крылова. Даже постовые у расположенных там двух отделов милиции не обратили на меня особого внимания. Из автомата позвонил Резакову на трубу.

— Вадик, это я, Соболин. Ты еще хочешь засадить Карпенко за решетку?

— Да, но…

— Они все еще у себя, в «Лаки чене»?

— По моим данным, да.

— За сколько ты с группой захвата сможешь туда добраться?

— Полчаса, минимум.

— Скажи, для этого твоего следователя будет достаточным поводом для возбуждения дела и ареста факт расправы с журналистом?

— Что ты задумал?…

— Значит, полчаса? Смотри не опоздай, а то расправа кончится плохо… Для журналиста.

Если Резаков со своими рубоповцами успеет вовремя, все срастется. Если нет…

Времени у меня оставалось только-только, чтобы добраться до «Лаки чена», пробраться внутрь и раззадорить господ Карпенко.

В образе старой нищенки я проник во двор респектабельного ночного клуба. Задворки, впрочем, оказались не столь блестящи, как фасад. Вот и та помойка, в которую засовывали Маришку. За бачками я и избавился от старушечьего образа.

Колготки, плащ, косынку и парик сунул в пакет. Ботики снимать не стал — мои туфли остались у Шапника.

С гримом возникли проблемы: я измазал носовой платок, но до конца оттереть краску так и не смог. Я глянул на свое отражение в оконном стекле — похож на трубочиста, вылезшего из дымохода. Да и волосы после парика стояли дыбом. Припрятав пакет с Яниным барахлом, я направился к служебному входу клуба. До предполагаемого приезда рубоповцев оставалось десять минут.

Уложиться бы…

— Вы к кому, молодой человек? — Охранник на входе заступил мне дорогу.

— К Виктору и Станиславу Карпенко.

— Вам назначено?

— Полагаю, они мечтают меня видеть. Я — Владимир Соболин, журналист.

Охранник недоверчиво взглянул на мою растрепанную шевелюру и перемазанное лицо, но снял трубку и набрал номер. Назвав мою фамилию и выслушав ответ, он переменился в лице.

— Велено пропустить. Я провожу… — Он схватил меня за локоть и повел по коридорам «Лаки чена».

— Сюда. — Мы остановились перед обитой мягкой кожей дверью.

Он остался снаружи, а я вошел внутрь, с трудом унимая дрожь. Офис как офис: несколько мягких кресел, журнальный столик с чашками и кофеваркой, бар, рабочий стол с компьютером.

Оба брата были здесь — не знал бы, что они с моими коллегами натворили, никогда бы не подумал, что они на такое способны: дядьки как дядьки. Средних лет, с залысинами, в очках, щечки пухлые, костюмы дорогие…

Если они и не ожидали моего визита, то не очень-то это показывали. Один — кажется, Виктор — курил сигарету. Рассматривал меня внимательно.

— Ну здравствуй, сучонок! — произнес наконец один из них. — Что, струхнул? Нагадил, а потом и сам обгадился?

Памперсы-то захватил?

— Вах, баюс, баюс, баюс… — Отчаянный страх можно было прикрыть лишь нарочитым хамством. — У вас у самих-то, господа хорошие, памперсы имеются?

Станислав полиловел от ярости, рванулся ко мне и вцепился в воротник жилетки. Хрясь. Удар кулака пришелся точно в нос. Кровь закапала на жилетку, футболку…

— Сука! — Станислав оттолкнулся от меня и стал брезгливо вытирать запачканную кровью ладонь носовым платком.

Надо было вести сцену к финалу, тем более что, по моим расчетам, рубоповцы должны были появиться с минуты на минуту. Я издал сдавленный жалобный сип, согнулся в три погибели, схватился за сердце. Рожу при этом я скорчил максимально страдальческую.

— Станислав, что с этим придурком?

— Сердце! Воды… — Я захрипел и скорчился еще больше.

— Дай ему воды, а то еще загнется, не приведи Господи…

Станислав плеснул из графина воды в высокий стеклянный бокал. На донышко. Жадина! Протянул стакан мне.

Я сделал глоток. Пора! Я грохнул со всего маху бокалом по углу стола. Разлетелись осколки, но донышко с торчащими острыми краями уцелело.

Братья растерянно попятились от меня. Они всерьез опасались, что я могу кинуться на них.

— Что, испугались? — Я усмехнулся.

Оттянул ворот футболки и располосовал ее «розочкой» почти до пупа. Теперь будет больно: вонзил стекло себе в грудь.

Неглубоко, я же не сумасшедший. Прочертил кровавую полосу поперек. Затем еще одну ниже. Кровь потекла по груди.

Все поплыло. Я еще видел, как Станислава вывернуло от зрелища прямо на кожаное кресло. Из коридора донесся топот. Пора. Я отбросил остаток стакана под ноги Станиславу — на ней кроме моих отпечатков пальцев были и его — пусть теперь докажет, что это не он меня так разрисовал.

Я начал сползать на пол.

Дверь распахнулась, в кабинет ворвались здоровенные лбы в камуфляже — собровцы, следом Резаков с Лагутиным.

— Лежать, суки! РУБОП! — И сплошной мат: в РУБОПе ребята работают резкие, да к тому же на Карпенко у них накопилось.

И тут я потерял наконец сознание.

Не люблю вечер пятницы, обязательно какая-нибудь гадость случается…

Лежать на спине, глядя, как по беленому потолку скачут солнечные зайчики, может быть, и забавно, если делать это полчаса, максимум — час. Когда в таком положении, да еще с саднящими и горящими под плотными повязками порезами, проводишь вторые сутки — хочется волком от тоски выть.

Нет, скучать мне не давали: после того как меня, слегка подштопанного и по самые уши напичканного обезболивающими, Резаков отвез домой, у меня перебывало пол-Агентства. Первым заявился Шаховский. Да не один, а с доктором.

Тот еще раз осмотрел мои телесные повреждения, оставил кучу склянок со снадобьями и мазями, полтора десятка упаковок разноцветных таблеток. Витька оставался у меня до утра субботы — никогда не предполагал в нем таланта замечательной сиделки. Утром нагрянули, сменив его, Зудинцев с Кашириным, притащили яблок и винограда. После них впорхнула Завгородняя, вся в облаке полупрозрачных нарядов и дорогих духов, чмокнула меня в лоб и оставила после себя плитку горького шоколада.

Спозаранник долго выспрашивал меня о подробностях обстановки офиса братьев Карпенко, а потом, загадочно подмигнув, извлек из «дипломата» полуторалитровую пластиковую бутылку из-под «Пепси».

Это «Негру де Перукар» — лучшее молдавское вино. Сама королева Елизавета его в Молдове покупает для своего стола. Здесь такого не купишь. Пей на здоровье.

Я не отпустил Глеба, пока мы не приговорили половину бутыли.

Остальное мы допили с Валей Горностаевой и Лешей Скрипкой.

— Знаешь, Володя, у меня был один приятель, — рассказывал одну из своих бесконечных историй Алексей, — так он, чтобы привлечь внимание любимой девушки, подговорил своих приятелей разыграть сцену нападения на нее. Они все сделали очень натурально: обступили ее у порога дома, стали цинично приставать.