Дело о пропавшей России - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 24

Тут Соболин не выдержал и хрюкнул.

Мои передвижения и планы никогда не совпадали с теми, о которых я докладывала начальнику. А разве я виновата в том, что мои планы постоянно меняются, батарейка в пейджере садится в самый неподходящий момент, а подаренный Аркашей мобильник все время приходится отключать, чтобы не досаждали болтливые поклонники!

Отдав необходимые распоряжения, посочувствовав и опустошив наши запасы, коллеги удалились шумной толпой.

А я задумалась о том, как совместить работу, помощь следствию и Аркашу.

Аркаша! Боже мой, я ведь сутки не слышала любимого голоса! Я кинулась к телефону, набрала номер мобильного телефона Аркаши и туманно пожаловалась на запарку на работе.

— Боже мой, зайка, зачем тебе все это надо? — спросил любимый участливо, но с некоторым мягким раздражением в голосе. Да, у него были причины быть недовольным моей работой. Она отнимает у меня слишком много времени и нервов.

Надо сказать, я сама в последнее время часто задаю себе этот вопрос. Зачем мне это надо? Утренний массаж в метро или ловля машины, раскаленный телефон, выезды в тоскливые прокуренные отделы, да еще нагоняи от начальства, сводки, трупы, кражи, мошенники, Тимур… Ужас.

Брошу. Вот расквитаюсь с Тимурычем и брошу. Аркаша давно предлагал купить для меня маленький бутик или открыть модельное агентство — все-таки не зря я занималась дизайном и сама оттоптала по подиуму не один километр.

И никаких трупов!

С другой стороны… Скучно. А главное, у нас такой славный коллектив.

Мне даже Соболина будет не хватать.

И Глеба. И даже их дурацких комментариев на мои наряды. Они все страшно милые. Я тяжело вздохнула и стала лепетать в трубку Аркаше про то, что я самостоятельная девушка, про интересную работу. Через час я повесила трубку, зная, что завтра этот день будет казаться просто кошмарным сном.

День так и остался кошмаром, но, увы, не сном. С утра в воскресенье, выглянув в окно, я увидела моего пастыря в длинном плаще. Он сидел под грибком и курил.

Уверенность, оставшуюся после вчерашнего визита коллег, как рукой сняло. Аркаша встречался с какими-то партнерами, и мы снова не смогли увидеться, поездка откладывалась на неопределенный срок, а грядущая неделя обещала быть тяжелой.

Никакие обстоятельства не могли снять с меня печальной необходимости вносить посильную лепту в сводку новостей.

— Мы не можем подобраться к Тимуру. Он фигура не маленькая, если мы где-нибудь ошибемся, у нас будут очень большие неприятности, — говорил мне в понедельник Спозаранник. — Наблюдение само по себе топорное, но организация профессиональная. Да, кстати, у твоего стриженого есть сменщик.

— Сменщик? Я больше никого не видела.

— Ты, Светочка, и первого целую неделю не замечала. Кстати, мне бы хотелось, чтобы ты ночевала только дома.

— Ничего себе!

— Да, и ставила нас в известность обо всех своих контактах.

Ну нет уж, Аркашу я им не сдам, у него и своих проблем хватает. Не могу же я ему рассказать всю эту историю с Тимуром! Он, конечно, не грузин (Зурабик, принимая дежурство «по мне», поклялся беречь меня, как любимую женщину), но мне бы не хотелось проверять — насколько он ревнив.

Так неделя катилась ко второй половине. Бедные мои нервы были на пределе: ходить по улицам, зная, что две пары глаз следят за тобой неотлучно, — страшное напряжение. По телефону мы с мамой теперь говорили только парой: одна говорит, вторая контролирует и знаками предупреждает, когда разговор заходит на запрещенные Спозаранником темы. Так, наверное, чувствовал бы себя стеклянный человек.

Наконец после длительных консультаций Обнорский дал добро на задержание соглядатая и его допрос, поскольку других выходов на заказчика слежки не было.

Напряжение мое достигло предела — я глотала валерианку горстями и засыпала только под димедрол. Одно успокаивало: развязка была близка. В четверг меня официально предупредили, что завтра будут брать одного, не того, который шлялся за мной в плаще, а другого, обнаруженного позже. Этот подъезжал по вечерам к моему дому; не выходя из машины, стоял некоторое время под окнами, делал несколько звонков по мобильному телефону и уезжал. Зудинцев обещал к утру пробить номер машины.

Скорее всего, это был «проверяющий»: он фиксировал, что дома кто-то есть, контролировал «шпиона», а может быть, и слушал телефонные разговоры. Параллельно, в свободное от «наружки» время, Глеб собирал всю возможную информацию о Тимуре Тимурыче. Я мало чем могла помочь ему и только с ужасом наблюдала за тем, как Тимурыч обрастает слухами и мифами. Иратов снился мне в димедрольных снах, он ломился в машину, где я сидела, и улыбался все шире и шире, пока не обнажал желтые кривые клыки и не превращался в крокодила.

Я приходила на работу с синяками под глазами, которые не мог скрыть уже ни один «Ланком».

Наконец, мне было велено сидеть в пятницу дома, не выходя, и ждать сообщений на пейджер. Это был самый тяжелый день. Я включила телевизор, сделала себе полную тарелку бутербродов с колбасой и стала ждать. Трижды проверила батарейку в пейджере. Позвонила оператору и поинтересовалась: не отключили ли меня за долги. Выкурила пачку сигарет. Съела всю колбасу и посмотрела все сериалы за день.

Донья Мартинес никак не могла разобраться — от кого у нее какие дети. Через два часа та же актриса, страдая амнезией, собиралась замуж за негодяя. Сейчас я сама была уже не против амнезии!

В шесть я вынула из шкапчика нашу с мамой заначку — полбутылки «Мартини» — и стала планомерно напиваться.

В девять, когда мама, придя с работы, объясняла мне — что такое нормальная жизнь, почему ее у меня нет, и почему следует выйти замуж за Аркашу (собственно, против никто не был), — раздался писк.

«Света. Пожалуйста, срочно вызови машину и приезжай в Агентство. Глеб Егорович Спозаранник». Моментально приведя себя в божеский вид, я вызвала от соседей такси и, стараясь хоть немного протрезветь в пути, ринулась в Агентство. Очевидно, предстояла «очная ставка». Я ликовала. Уж в наших-то расследователях я не сомневалась, он им все расскажет как миленький. В подробностях. Молодцы ребята!

Я взбежала по лестнице на наш второй этаж, на ходу поздоровалась с охранником, распахнула дверь кабинета расследователей и остолбенела. Посреди комнаты на стуле сидел Аркадий.

Глаз у него заплыл лиловым синяком, губа сочилась кровью, ворот рубахи был почти оторван, и весь он был в грязной мартовской уличной жиже, словно его основательно вываляли по тротуару.

— Сопротивлялся! — вместо приветствия радостно сообщил Зураб.

Глеб невозмутимо сидел за столом, поигрывая пижонской ручкой.

— Потрудитесь объяснить, Светлана Аристарховна, кто этот человек.

Вместо ответа я бросилась к любимому, отчего он чуть не упал со стула, шарахнувшись от меня, как от нечистой силы.

— Аркаша, что они с тобой сделали?! — завопила я.

— Значит «Аркаша», — спокойно констатировал Спозаранник, раскрывая на первой странице загранпаспорт Аркаши.

— Что вы наделали, это же мой… мой жених! — закричала я, бросаясь уже на Глеба.

— Спокойно, Завгородняя. — Глеб даже не шелохнулся, а Зурабик нежно сгреб меня в охапку и посадил на диванчик.

По— моему, я в жизни столько не плакала, сколько последние две недели. Самое ужасное, что Аркаша сидел, тупо глядя в одну точку, и был совершенно индифферентен. -Вы не потрудились ввести своих коллег в курс ваших отношений с Аркадием Романовичем и, таким образом, направили наши усилия в неверное русло, — изрек Спозаранник.

— Аркаша, милый, я тебе сейчас все объясню… — пролепетала я сквозь слезы. Хотя, сначала мне самой нужно было понять, что произошло.

А произошло вот что. Оказывается, Аркаша действительно был серьезно озабочен моим неадекватным поведением в последнюю неделю и, движимый самыми благими намерениями, вот уже неделю подъезжал к моему дому по вечерам.