Элеанор Олифант в полном порядке - Ханимен Гейл. Страница 10
– Вызови «скорую», Элеанор, – спокойно сказал он.
– Я не обладаю мобильным телефоном, – объяснила я, – хотя я готова выслушать любого, кто убедит меня в эффективности его использования.
Рэймонд похлопал себя по карманам пальто, вытащил телефон и протянул его мне.
– Быстрее, – сказал он, – старик без сознания.
Мои пальцы стали набирать 999, но в этот момент память будто ударила меня по голове, и я поняла, что сделать это еще раз не смогу. Просто не смогу опять услышать голос, спрашивающий: «В какой конкретно помощи вы нуждаетесь?» – а потом вой приближающихся сирен. Я прикоснулась к шрамам, швырнула телефон обратно Рэймонду и сказала:
– Сами звоните, а я побуду с ним.
Рэймонд негромко выругался и встал.
– Говори с ним… о чем угодно, но не трогай… – сказал он.
Я сняла телогрейку, накрыла ею грудь старика и начала:
– Здравствуйте, меня зовут Элеанор Олифант.
«Говори с ним», – сказал Рэймонд, и я стала говорить:
– Какой чудесный свитер! Шерстяные изделия такого цвета редкость. Как бы вы могли описать его оттенок? Ярко-красный? А может, карминный? Мне больше нравится последний. Лично я бы, конечно, не осмелилась на такой оттенок. Но вы, наперекор всему, отлично справляетесь. Седые волосы и красный свитер – как у Санта-Клауса. Вам его подарили? Наверняка подарили, он слишком хороший, мягкий и дорогой, чтобы человек покупал его себе сам. Хотя не исключено, что вы из тех, кто балует себя хорошими и дорогими вещами. Я знаю, некоторые так и делают, считая, что во всем заслуживают только лучшего. Хотя, судя по остальной одежде на вас и содержимому пакетов из супермаркета, вы вряд ли принадлежите к их категории.
Я собралась с духом, сделала три глубоких вдоха, медленно протянула руку и накрыла его ладонь своей. Я держала ее столько, сколько смогла вынести.
– Мистер Гиббонс звонит в «скорую», – продолжала я, – не переживайте, вам не придется долго лежать посреди улицы. Для волнения у вас нет ни малейшего повода: медицинское обслуживание в нашей стране совершенно бесплатно, а его стандарты считаются одними из самых высоких в мире. Вам повезло: упасть и грохнуться головой где-нибудь в Южном Судане, с учетом тамошней политической и экономической обстановки, было бы куда хуже. А здесь, в Глазго… вы, если позволите так выразиться, ударились очень даже удачно.
Рэймонд нажал кнопку отбоя и склонился над стариком.
– Как он, Элеанор? – спросил он. – Не пришел в себя?
– Нет, – ответила я, – но я, как вы просили, постоянно с ним разговаривала.
Рэймонд взял старика за другую руку.
– Бедолага, – произнес он.
Я согласно кивнула. С удивлением я ощутила чувство, которое идентифицировала как волнение и тревогу за этого незнакомого мне пожилого человека. Потом села, почувствовала ягодицами что-то большое и круглое, повернулась и увидела большую пластиковую бутылку «Айрн-Брю». Я поднялась на ноги, разогнула спину и принялась собирать разбросанные вокруг покупки и складывать в пакеты. Увидев, что один из пакетов порвался, я вытащила из сумки свой собственный: незаменимый и вечный «Теско» со львами. Упаковав продукты, я сложила пакеты у ног старика. Рэймонд улыбнулся мне.
Мы услышали рев приближающихся сирен, и Рэймонд протянул мне телогрейку. Машина «скорой» припарковалась рядом с нами, из нее вышли два человека. Они что-то оживленно обсуждали, и меня удивил их пролетарский выговор. Я думала, они будут говорить, как доктора.
– Так! – сказал тот, что постарше. – Что тут у нас? Старичок навернулся, да?
Пока Рэймонд вводил его в курс дела, я наблюдала за вторым: тот склонился над стариком, щупал у него пульс, светил в глаза небольшим фонариком и слегка похлопывал, пытаясь добиться какой-то реакции. Потом повернулся к коллеге и сказал:
– Надо торопиться.
Они вытащили из машины носилки, положили на них старика и пристегнули ремнями – на удивление быстро и заботливо. Тот, что помоложе, накрыл его красным шерстяным одеялом.
– Того же цвета, что и джемпер, – промолвила я, но они оба проигнорировали меня.
– Вы поехаете? – спросил тот, что постарше. – У нас только одно местечко.
Мы с Рэймондом переглянулись. Я бросила взгляд на часы. Мой визитер ожидался через тридцать минут.
– Я поеду, Элеанор, – сказал он, – а ты иди к своему подиатру.
Я кивнула, и Рэймонд забрался в автомобиль и устроился возле врача постарше. Санитар тем временем настраивал капельницы и мониторы. Я взяла пакеты с покупками и подняла их, чтобы отдать Рэймонду.
– Послушайте, – раздраженно бросил врач, – это вам не фургончик торговой сети «Асда». Мы не занимаемся доставкой товаров.
Рэймонд разговаривал по телефону, скорее всего, с матерью. В двух словах предупредил, что задержится, и тут же дал отбой.
– Элеанор, – сказал он, – позвони мне через часок. Может, привезешь потом вещи в больницу?
Я на мгновение задумалась и кивнула. Он порылся в карманах, вытащил ручку и схватил мою ладонь. Я потрясенно ахнула, отпрянула и спрятала руку за спину.
– Мне нужно на чем-то записать номер моего телефона, – спокойно произнес он.
Я вытащила из сумки маленький блокнотик, он взял его и через несколько секунд вернул. Одна из страниц была покрыта синими каракулями: неразборчивое имя, а под ним последовательность цифр, нацарапанная неуклюжей, детской рукой.
– Через час или около того, – сказал он, – думаю, что к этому времени с твоими костными мозолями уже разберутся.
6
Едва я вернулась домой и разоблачилась, как в дверь позвонили – на десять минут раньше назначенного. Может, специально, чтобы поймать меня. Не снимая цепочки, я медленно открыла дверь и увидела перед собой совсем не того, кого ожидала. Кто бы это ни был, она не улыбалась.
– Элеанор Олифант? Джун Маллен, патронажная служба.
Она сделала шаг вперед, но уперлась в дверь.
– А где Хизер? – спросила я, оглядываясь.
– Боюсь, что Хизер заболела. Мы не знаем, когда она выйдет. Теперь ее дела веду я.
Я попросила ее показать какие-нибудь документы – осторожность лишней не бывает. Она тихо вздохнула и полезла в сумочку. Это была высокая женщина, одетая в аккуратный черный брючный костюм и белую блузку. Когда она наклонила голову, я увидела в ее темных шелковистых волосах белую полоску кожи. Наконец она подняла глаза и вытащила пропуск с крошечной фотографией и гигантским логотипом департамента социального обеспечения. Я внимательно его изучила, несколько раз переведя взгляд со снимка на лицо и обратно. Снимок был не самый удачный, но я ее в этом не винила. Я и сама не очень фотогенична. В жизни она была примерно моего возраста, обладала гладкой кожей без морщин и тонкой линией накрашенных красной помадой губ.
– Вы не похожи на социального работника, – сказала я.
Она уставилась на меня, но ничего не сказала. Опять? На каждом шагу я с пугающей частотой встречаю людей с недостаточно развитыми навыками общения. Ну почему работа с людьми так привлекает мизантропов? Это какой-то парадокс. Я мысленно сделала в мозгу закладку, чтобы вернуться к этому вопросу позже, сняла цепочку, пригласила Джун войти и проводила в гостиную, слушая, как ее каблуки цокают по полу. Она попросила разрешения осмотреть квартиру. Я, конечно же, чего-то подобного ожидала. Хизер тоже так делала; скорее всего, это входит в их обязанности: все проверить и убедиться, что я не храню собственную мочу в больших бутылях и не убиваю сорок, чтобы потом зашивать их в наволочки. Когда мы прошли на кухню, она похвалила мой интерьер, хотя и без особого энтузиазма.
Я постаралась взглянуть на собственный дом глазами постороннего человека. Я сознаю, что мне чрезвычайно повезло устроиться здесь, поскольку социальное жилье в этом квартале сейчас практически не выделяют. Я вряд ли смогла бы поселиться в этой местности иным путем, определенно не на те жалкие крохи, что платит мне Боб. Департамент соцзащиты помог мне переехать в этот дом тем самым летом, когда я покинула последнюю приемную семью и поступила в университет. Тогда мне только-только исполнилось семнадцать. В те времена молодой девушке, выросшей в социальных заведениях, получить муниципальную квартиру неподалеку от места ее учебы не составляло особого труда. Представить только.