Дело об императорском пингвине - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 10

— Да нет, извини, брат, пока не надо.

— Ну я тогда пойду, похаваю, — неуверенно сказал Леха.

— Давай, счастливо. — Я протянул ему руку. — Но не забудь: если объявятся, сразу же отзвонись. Учти, я проверю. Ясно?

— Ясно, — ответил Леха и с моим полтинником, зажатым в кулаке, вполне довольный умчался в сторону «Колеса».

Я же отправился на поиски телефона-автомата, причем сделать это оказалось не так просто — ближайший работающий был обнаружен лишь в вестибюле метро. Шел уже седьмой час, и я рассчитывал, что Завгородняя, воспользовавшись отсутствием в конторе шефа, уже должна была свинтить домой. Так оно и вышло. После целой серии настойчивых гудков, Светка соизволила взять трубку:

— Света, привет, это я. Виктор…

— Да вроде здоровались уже сегодня, донжуан хренов! Ну как, догнал свою Танечку? Покаялся?

— Да подожди ты, я не об этом сейчас…

— А я об этом. Между прочим, ты знаешь, что твоя Ненашева Марине Борисовне дверью фингал на лбу поставила?

— Ничего страшного. В следующий раз не будет нос совать, куда ей не следует… Слушай, Свет. У меня действительно мало времени — монетки кончаются… Вспомни, ты сегодня Вальке рассказывала про черного, ну про того, которого за труп приняли. Его еще Казбеком звали.

— И что?

— Светочка, милая, ты адрес его помнишь? Или хотя бы дом, двор, ну куда ты ночью выезжала?

— Ну помню. Разъезжая, семнадцать. А квартиру… Это надо по сводке уточнять, я ж туда к нему не поднималась, больно надо. А тебе зачем?

— Да так, проверить хотел кое-что. Ладно, Свет, спасибо. Пока.

— Шах, подожди! А правда, что ты сегодня Скрипку на хуй послал?…

Ответить я не успел — короткие гудки оповестили, что отпущенный мне кредит времени иссяк. «А ведь поперла, поперла-таки карта», — и я решил, не откладывая в долгий ящик, незамедлительно провести встречу на высшем уровне с господином Казбеком. Если нынышней ночью его действительно отмудохали так, как это описывала Завгородняя, он, скорее всего, должен отлеживаться дома — даже несмотря на то, что брать бюллетень категорически отказался.

Вычислить номер квартиры, в которой обитает Казбек, особого труда не составило. Я подошел к сидящей во дворе на лавочке полусонной от жары бабуле, махнул перед нею своими журналистским «корочками» (которые издалека по внешнему виду и цвету ничем не отличались от ментовских) и официальным тоном поинтересовался, где живет потерпевший, которого сегодня ночью избили у семнадцатого дома. Бабуля, проникшись ко мне полным доверием, не только сообщила номер квартиры, но и поведала мне о том, что квартира коммунальная, а тот самый «черненький», которого избили, снимает в ней комнату. Сдает же ему эту самую комнату Маринка местная шалава, которая «на работу не ходит, каждый день выпивает и мужиков к себе водит». На мой вопрос о том, не выходил ли сегодня из дома потерпевший, старушка сообщила, что сидит здесь с утра, «черненький» не выходил, правда, она не ручается за те полчаса, что ходила в магазин за молоком.

Получив исчерпывающую информацию, я поблагодарил бабулю за оперативную смекалку и вошел в указанный подъезд. Поднявшись на третий этаж, я остановился у обшарпанной, провонявшей котами двери и перед тем, как позвонить, предусмотрительно снял часы, переложил их во внутренний карман и немного размял кисти рук. Заниматься психологической обработкой Казбека, как это было в случае с Лехой, я не собирался. Вот уже второй день меня не покидало острейшее желание набить кому-нибудь морду, и оно было не менее сильным, чем собственно желание найти эти чертовы фотографии.

На мой звонок довольно долго никто не реагировал. Наконец из глубины квартиры послышались шаги, издаваемые, судя по звуку, человеком, обутым в резиновые тапки-шлепанцы. Дверь открыли, и передо мной предстало нечто с опухшим лицом и растрепанными засаленными волосами. Судя по всему, это была та самая «шалава Маринка».

— Привет, — произнесло нечто и, сбросив с левой ноги шлепанец, босой пяткой почесало правую ногу.

Выцветший ветхий халатик съехал на одно плечо, открывая перспективы обвисших и, надо признать, довольно непривлекательных женских прелестей. Нечто оценивающе посмотрело на меня и, зевнув, промурлыкало:

— Ну че молчишь? Я — Марина. Тебе чего, красавчик?

В другой ситуации подобное обращение, возможно, мне бы польстило.

Однако сегодня я не был расположен к праздным разговорам и словесному флирту со шлюхами.

— Казбек дома, красавица?

— Да дома, дома. Куда он на хрен денется с такой мордой. — Марина попыталась изобразить, с какой именно. — На хрен он тебе сдался? Пойдем лучше ко мне. Водочки выпьем, может, еще чем займемся. — Она многообещающе повела плечом, в результате чего халатик сполз еще на пару сантиметров ниже.

— Спасибо, милая. Как-нибудь в другой раз. Так где, говоришь, его комната?

— Ну и мудак, — явно обиделась она и, развернувшись, пошла к себе, бросив на ходу:

— Прямо по коридору последняя дверь справа. Только он тебе не откроет — от страха совсем в штаны наложил. Даже в сортир выходить боится.

Я прошел по темному захламленному коридору до последней двери, подергал за ручку и, удостоверившись что дверь заперта, постучал.

«Кто?» — голос был напряженным и действительно испуганным. «Кто-кто… смерть твоя пришла», — мысленно ответил я, однако прикинув, что на подобный отклик мне вряд ли откроют, вынужден был с ходу придумать что-то более нейтральное:

— Мужчина, пострадавший сегодня ночью в результате хулиганского нападения, здесь проживает? — ответа не последовало, поэтому я продолжил. — Это дежурный терапевт с седьмой подстанции неотложной помощи. Сегодня ночью наша бригада выезжала к вам по вызову. Вы позволите войти?

— Какой еще врач? Я никого не вызывал, — судя по голосу, мой «пациент» был чрезмерно возбужден. — Я уже говорил вам, что мне не нужен никакой врач.

— Да ради Бога. Что вы так расшумелись? Просто наш работник забыл взять с вас подписку о том, что вы отказались от медицинского обслуживания и к нашей подстанции претензий не имеете, — я старался говорить как можно спокойнее и непринужденней. Еще раз прошу прощения за беспокойство, но такая уж у нас бюрократия… Вы тут дома, предположим, загнетесь, а нам потом что, отвечать за вас?…

После долгих и мучительных раздумий Казбек наконец решился и повернул ключ. Осознать ошибочность своего решения он сумел лишь минуты через три — именно столько времени он пребывал в нокауте после моего не такого уж и сильного, но весьма ощутимого удара в челюсть.

Воспользовавшись временным пребыванием Казбека в близком к нирване состоянии, я вошел в комнату, закрыл дверь и осмотрел временное пристанище сына гор. Ничего примечательного в комнате не было — так, образчик номера на одного из провинциального полузвездочного отеля. Из всей обстановки — невысокая, покрытая полуистлевшим пледом тахта, журнальный столик и явно довоенных времен буфет. В углу навалена груда каких-то коробок и пакетов.

О достижениях цивилизации напоминали лишь видеодвойка да висевший на стене телефонный аппарат. Похоже, к комфортной жизни мой подопечный явно предрасположен не был.

По телодвижениям лежащего на полу Казбека стало ясно, что он начал-таки приходить в себя. Кстати, выглядел он действительно скверно — все лицо в кровоподтеках, кисти рук неумело обмотаны грязными бинтами. Рядом валялось насквозь пропитанное кровью полотенце. После того как, немного оклемавшись, он сделал неудачную попытку встать и снова рухнул на пол, я вдруг почувствовал, что вся моя прежняя ненависть к нему понемногу улетучивается. По крайней мере, продолжать его избиение больше уже не хотелось. Между тем Казбеку удалось доползти до тахты и принять близкое к полусидячему положение. Мы молча смотрели друг на друга, и в его затравленных глазах я увидел страх, недоумение и что-то еще… Может быть, ненависть? Да, скорее всего. Ненависть и бессилие…