Насилие истиной - Веснина Тиана. Страница 72

Гаррик нехотя почти согласился с Валерией.

— Отец вряд ли позволит, чтобы она вернулась к нам. Но мы могли бы жить в ее квартире, а потом…

— Что потом? Потом Петр Арсентьевич просто был бы вынужден принимать у себя опорочившую его фамилию невестку. Пойми меня правильно, — приложила руки к пышной груди Валерия. — Я — подруга Жаклин и ею останусь, несмотря ни на что, но я уважаю, скажу больше, преклоняюсь перед фамилией Бахаревых.

Она замолчала, словно давая понять: все сказано! Гаррик тоже молчал, забыв о ее присутствии. Она кашлянула и продолжила:

— Неужели ты действительно можешь ее простить? Тебе нужна склеенная тарелка? Уродливо и жалко!

Гаррик долго размешивал остывший кофе.

— Да я так… — произнес он, глядя в чашку, — услышал, что она вроде не ужилась с Лютаевым, подумал…

— А ты о себе подумай, об отце!

Потом она, как смогла, растормошила Гаррика, и вечер прошел сносно.

На другой день «от чистого сердца» посоветовала зашедшей к ней Жаклин:

— Забудь! Только заикнулась о тебе… вообще… как бы к слову… Он руками замахал! И слушать не хочет! Сказал, что ни Петр Арсентьевич, ни Алина Леопольдовна тебя на порог не пустят. Забыли они о тебе, будто и не было! Так что не трать, милая подруженька, времени даром. Ты — звезда киноэкрана. У всех на виду. Ты себе еще такого отхватишь!

Жаклин как-то сгорбилась, поджала губы, усмехнулась невесело и пошла.

— Не стоит он твоего унижения! — крикнула ей вслед с «состраданием» Лера и… принялась танцевать под игривую французскую мелодию, едва подруга вышла на улицу.

Шел дождь. А Жаклин стояла посреди двора, словно забыв, куда ей нужно идти. Лера глянула в окно и хмыкнула. Прошлась по комнате, подражая модной певице, опять выглянула в окно. Тоненький силуэт Жаклин словно туманом покрылся… потом ее грустная фигурка растаяла… Ушла!

Валерия была совершенно довольна собой: «И ведь ничего не сделала, мизинчиком даже не пошевелила, — улыбалась она. — Так, сказала кое-что! А что такое слово? Звук! И потом всегда есть спасительная фраза, которой все что угодно можно прикрыть: «Вы меня не так поняли!» Главное — ручки к груди приложить, в глаза отчаяния подпустить и вот тебе картина: «Не так поняли!» — хохотала Лера. — А я ловкая! Сама от себя не ожидала! — и вдруг руки под подбородком сцепила и, упав на колени, запричитала: «Господи! Ну уж теперь Бахарев мой! Так ведь!» Вся в слух превратилась, ожидая знамения. Бог не услышал, а дьявол, как всегда, не спал…

Вечером у выхода из театра с Гарриком столкнулась, вроде бы случайно. Он удивился, рассмеялся, обрадовался. Она, потирая застывшие от долгого стояния за углом икры, тоже изобразила радостное недоумение. Ну, как теперь расстаться? Пошли к ее подруге на день рождения. Музыка, смех, свет приглушенный. Гаррик и не заметил, как очутился с Лерой наедине.

Пышная грудь, пахнущая пролитым на нее шампанским, губы с привкусом апельсина… и плоть, словно поросеночек на блюде, — прошу откушать. Откушал, — понравилось. Стали встречаться. Но Валерия решила не делать ставку только на Гаррика. Мало ли что? Продолжала ездить в Ригу. Гирт не менялся: радовался встречам, но о свадьбе не заговаривал. Лера злилась, временами просто ненавидела его. Вернувшись в Москву, набрасывалась на Гаррика. И вдруг — она даже не поверила в свою удачу — забеременела от него. «Ну, теперь он точно мой!»

Но все вышло гораздо пристойнее. В тот вечер, когда Лера собралась обрушить на Гаррика новость и недвусмысленно намекнуть на необходимость брака, он опередил ее на несколько минут и сделал предложение.

Когда родился сын, названный в честь прадеда Арсентием, позвонила Жаклин и ласково поинтересовалась у подружки, кто же отец ребенка: Гирт или Гаррик?

От испуга лицо Леры вытянулось, и она уронила на пол бутылочку с водой. Попыталась сообразить, каким образом ответить Жаклин, чтобы та навсегда зареклась от подобных провокационных вопросов, но не нашлась: открыла несколько раз рот и ни звука не издала. Жаклин звонко расхохоталась в трубку и ядовито-ласково произнесла: «Понятно!»

У Леры от страха даже молоко пропало. Она-то точно знала, что отец Арсентия — Гаррик, но одно неосторожное слово Жаклин могло разрушить их семейную жизнь. Ведь можно было по-разному интерпретировать ее отношения с братьями. С одной стороны, как бы Гаррик увел Валерию от Гирта, но с другой — Гирт наигрался и бросил, а старший брат — подобрал.

Когда Лера сообщила Гирту, что выходит замуж за Гаррика, тот расхохотался:

— А мама оказалась права, тебе не нужен ни я, ни Гаррик, тебе нужна фамилия Бахаревых.

Лера хотела было сказать: «Да пошел ты со своей мамой-стервой!» Однако сдержалась и попросила Гирта никогда не говорить брату о том, что было между ними.

— Ты же знаешь, я не сплетник! — бросил он.

Но вот Жаклин! А тут еще на беду у Арсентия оказались неординарные способности скрипача. Лера понимала, что и у Гирта талант передался по бахаревской линии, но для Жаклин это был еще один повод мучить ее. Словно оса, кружила она вокруг Леры, где бы им ни случалось встретиться — будь то премьера в театре, презентация нового журнала… Кружила и кусала: «Видела твоего Арсентия — вылитый Гирт, даже скрипочку держит, как он, чуть на отлете!» Лера только бледнела и шипела: «Как тебе не стыдно! Ты же прекрасно знаешь, кто отец Арсентия!» «Знаю!» — заливалась сатанинским хохотом в ответ Рахманина.

Когда Жаклин сообщила о намерении посвятить две главы своей книги Бахаревой, было понятно, что напишет о ней бывшая подруга, да та и не скрывала.

«Конечно, сейчас можно сделать анализ и установить, кто отец ребенка! — пыталась найти выход Лера. — Но ведь это же конец семье! Гаррик не пойдет ни на какие анализы, будет делать вид, что уверен в своем отцовстве, но сомнение-то заронено! И он никогда не простит мне Гирта. Никогда! А каково будет сыну! У него начало карьеры! Стажировка в Нью-Йорке… и такой скандал! Единственное, что я могу сделать, — это постараться убедить других, что мемуары Жаклин — всего лишь жалкая месть мне, как занявшей ее место! Нет! — в ужасе сжимала виски Валерия. — Журналисты устремятся к Гирту, и если он промолчит, то скажет Хильда! О, она охотно поделится подробностями! Это конец! Моя семья погибла!» — причитала Валерия, запершись в кабинете якобы для работы над новым романом.

Тогда она и подумала о Викторе…

— Думаю, — прекратил ее блуждание в лабиринтах прошлого, так нуждавшегося в ретуши, перестановке акцентов, а то и в полном изменении, голос детектива, — тогда вы вспомнили о Викторе Лукьянове. Вы о нем писали в своей книге «В другом измерении».

Валерия поднесла к губам пустой стакан, сделала глоток и смутилась.

Мелентьев заказал еще минеральной.

— Из всех, о ком вы писали в этой книге, я остановился на Викторе Лукьянове только потому, что он единственный, уже вышедший на свободу, — спокойно продолжал Кирилл. — Да к тому же в посвященных ему строках чувствуется ваше неравнодушие и даже сочувствие…

— Я сочувствовала всем, попавшим в другое измерение! — отрывисто проговорила Валерия. — Иначе я бы не писала эту книгу!

— Согласен! Но ваше отношение к Лукьянову все же отличается от отношения к другим. Поверьте мне, как психологу.

— Послушайте, психолог, детектив… как вас еще! Я устала! Чего вы от меня хотите?

Кирилл рассмеялся:

— Уж, конечно, не признания, что вы обратились к Лукьянову с просьбой убить Рахманину.

Увы! Валерия была лишь женой режиссера и не владела тайнами актерского мастерства. Давление поднялось, лицо покраснело, как налившийся соком помидор, дыхание участилось.

— Ладно, — смилостивился детектив, — успокойтесь. Я узнал все, что мне нужно. Остальное расскажет сам Лукьянов. Ему-то ни к чему брать на себя одного убийство Рахманиной!

Мелентьев расплатился и легкой походкой вышел из бара.

Лера, опершись руками на широко расставленные колени, прерывисто дышала. К ней поспешил официант.