Сочинитель - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 4

— Так вы же… — растерялся Никита. — Вы же не курите?

— У меня был «никотиновый отпуск», — пояснил Кольцов. — Дай, не жадничай.

— Да я не жадничаю, — чуть покраснел Кудасов и протянул Алексею Валентиновичу аккуратно вскрытую пачку. Кольцов прикурил от папиросы Никиты и с наслаждением затянулся.

Это была его первая затяжка за четыре года — когда капитана «слили» в участковые, он решил бросить курить, потому что в первые дни ссылки засаживал по две пачки сигарет в день…

— Ну, и как тебе хозяин? — спросил Кольцов, выкурив папиросу до половины. Никита кашлянул и серьезно ответил:

— Похоже, из ранее судимых…

— Ценное наблюдение, — также серьезно кивнул Алексей Валентинович. Кудасов вспыхнул, но сказать ничего не успел, потому что Кольцов задал новый вопрос: — И по каким же делам он «чалился»?

Кудасов хотел было раздраженно ответить, что не он сажал Бертолета и… Но тут Никита вспомнил руки хозяина — на среднем пальце левой был вытатуирован характерный «перстень».

— Разбой? — неуверенно спросил Кудасов, и капитан довольно разулыбался:

— Молодец, заметил… Бердников Иван Сергеевич, он же «Тургенев», он же «Бертолет», тысяча девятьсот сорок третьего года рождения, осужден за разбой в семидесятом… А теперь — видишь, продавцом трудится. Меняются люди…

Кольцов раздраженно закусил бумажный мундштук и в одну затяжку дожег папиросу до конца… Нет, все-таки с капитаном явно творилось что-то странное, и это «что-то» было связано с Бердниковым-Бертолетом. Или еще с кем-нибудь?

— А этот Зуев, — спросил Никита, — про которого вы говорили… Виктор Палыч. Он кто?

— Виктор Палыч? — Кольцов усмехнулся. — Это очень интересный человек, Никита, очень… В мебельном магазине в Пушкине работает — но это временные, так сказать, меры…

— А чем он интересен? — Кудасов почувствовал, что услышит в ответ что-то необычное, и не ошибся.

— Интересен он тем, — медленно сказал капитан, — что мафии у нас нет. А Виктор Палыч — есть…

Никита недоуменно вскинул брови, но спрашивать ничего не стал, ожидая продолжения. Кольцов красивым движением зашвырнул окурок «беломорины» в урну (а стояла она метрах в трех от Алексея Валентиновича) и посмотрел лейтенанту в глаза:

— Такие вот дела… Живет в Ленинграде тихий и скромный человек, работает в мебельном магазине, а с его рук не один генерал кормится. А мафии у нас нет…

— Как генералы? — переспросил обалдевший Никита. — Какие генералы?

— Ну, не американские же, — улыбнулся Кольцов. — Ладно, не забивай себе голову. Будет время — расскажу тебе кое-что… А сейчас бери-ка ноги в руки, иначе на политзанятия опоздаем. А сегодня опаздывать никак нельзя — к нам в отделение, по имеющейся информации, сам Горелов нагрянуть должен. Он раньше в обкоме инструктором работал, все городские бани курировал. Будет нас уму-разуму учить, объяснит, как добиться всеобщей раскрываемости…

И снова потянулись обычные оперские будни для капитана Кольцова и лейтенанта Кудасова, и все шло, как обычно, за одним исключением — Никита обратил внимание, что Алексей Валентинович стал чуть ли не каждый день исчезать неведомо куда на несколько часов, а потом возвращался хмурым и словно сильно обеспокоенным чем-то. А еще заметил лейтенант, что капитан после своих отлучек странно поглядывает на него, будто размышляет: рассказать Никите что-то или повременить?… При этом у Кудасова возникало ощущение, что Кольцов молчит не от желания скрыть нечто важное, а просто ограждает его, Никиту, от какой-то опасной информации. Ощущение это больно било по самолюбию лейтенанта, и он уже собирался «серьезно поговорить» с Алексеем Валентиновичем, но — жизнь, как всегда, внесла свои коррективы, и никакого специального разговора не понадобилось…

16 апреля 1983 года прошла по милицейским сводкам информация об одном происшествии, зарегистрированном, как «самоповешение». К слову сказать, в те годы самоубийства (статистика которых тщательно скрывалась) вовсе не были такой уж редкостью, вот и данный конкретный случай никакого особого интереса не представлял, если бы не одно обстоятельство — повесившегося звали Иваном Сергеевичем Бердниковым…

Когда Кольцов (напряженный и злой) и Кудасов прибыли в квартиру Бертолета, там находился уже только участковый, ожидавший, когда хозяина, снятого с крюка в потолке гостиной, заберут в морг.

Капитан долго смотрел на посиневшее лицо покойника, потом досадливо крякнул и, засунув руки в карманы брюк, неспешно прошелся по квартире. На этот раз жилище Бертолета было вылизано и прибрано, словно он перед смертью готовился принять у себя важную партийно-правительственную делегацию — никаких следов беспорядка не наблюдалось, лишь на кухне на столе остались тарелка с недоеденным ужином, початая бутылка «Хванчкары» да недопитый фужер… По словам участкового, там же, на столе, лежала записка, в которой хозяин просил никого не винить в его смерти — с подписью и датой, как положено. Записку эту изъял дежурный следователь районной прокуратуры…

Участковый скучал и никакого интереса к осмотру, проводимому Кольцовым и Кудасовым, не выказал — сидел себе на кухне и зевал. Кстати, именно на кухне заметил Никита странную деталь: в раковине стояли еще два фужера, залитые водой…

Кольцов перехватил взгляд лейтенанта и незаметно кивнул, мол, вижу, вижу… А больше операм ничего любопытного обнаружить не удалось.

— Ну, какие соображения? — спросил Алексей Валентинович лейтенанта, когда они вышли из квартиры Бердникова. Никита пожал плечами и, подумав, ответил:

— Что-то здесь не так… Не мог этот Бертолет сам из жизни уйти.

Капитан кивнул, но тут же переспросил:

— Почему же? Может, его депрессия внезапная посетила?

Никита посмотрел Кольцову в глаза и сказал тихо:

— Может, и депрессия… Но почему он тогда собирался «Волгу» новую покупать? Нехарактерно это для человека, страдающего депрессией… И вообще, покойный жизнь любил — у него и «Жигули» были, и две дачи… Любовница — в театре на Литейном играет.

— О-па! — присвистнул Алексей Валентинович. — А ты, я смотрю, времени не терял… Решил сам справки по Ване навести. Молодец!

Ободренный похвалой Кудасов чуть покраснел и продолжил:

— И фужеры эти в мойке… Похоже, гости были у Бердникова.

— Похоже, — вздохнул капитан, — похоже… Ошибся я. Думал, еще по крайней мере сутки есть…

Кольцов замолчал, потом вынул из кармана пачку «Стюардессы», закурил и, кивнув на лавочку в маленьком сквере, предложил:

— Присядем. Есть о чем поговорить…

На лавочке капитан быстро докурил сигарету до фильтра и тут же зажег новую:

— Значит, тема тут такая… Бертолет покойный до недавнего времени трудился при Викторе Палыче Говорове — в девичестве Зуеве… Есть у этого тихого человека еще одно имя, точнее кличка, «погоняло»… «Антибиотик». Милый и скромный человек, ударник и общественник, полностью осознавший ошибки молодости, выразившиеся в двух судимостях… Последние два года Виктор Палыч живет совсем богобоязненно и скромно, просто ангел бескрылый. А ведь в прошлом он — «вор в законе»… Знаешь, кто это такие?

— Слышал, — кивнул Кудасов. — Но у нас ведь, давно с ними покончено. Это раньше было…

— Покончено, да не совсем, — вздохнул Кольцов. — К слову сказать, Виктор Палыч со всего Союза гостей принимает, за советом к нему из разных городов до сих пор собираются, да… Так вот, в восемьдесят первом у Антибиотика крупные неприятности начались, он и нырнул в Пушкин, женился, фамилию сменил, забился в нору, как мышка… И уцелел — а ведь имел все основания по «луковому делу» в камеру пойти…

— По какому делу? — не понял Никита.

— По «луковому», — досадливо сморщился капитан. — Крупная афера была, сейчас не об этом речь, будет время — расскажу… Дело-то, кстати, так и посыпалось потом, мелочь одна на зоны пошла… Да, так вот, у Антибиотика до сих пор главный интерес был — сидеть тихо и не высовываться. И людям он своим тоже самое велел. Но «человеческий фактор» — это тебе не мешок урюка… Есть такая поговорка: «Жадность фраера сгубила». А я тебе по секрету скажу — она, то есть жадность эта, не только фраеров губит…Бертолет, безвременно упокоившийся, уж никак не фраером был, а вот поди ж ты — не совладал с собой… Вот и вышло в результате, что деньги он любил больше жизни…