Вор (Журналист-2) - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 57

— Андрюхин, я тебя умоляю… Если самоубийство было, то ты же понимаешь… Кто бы там стал что-то ковырять? От глухарей-то мокрых проблем хватает, а уж суицидники… А что там за тема была, почему ты спрашиваешь? Обнорский пожал плечами:

— Как тебе сказать… Парень этот, Олег Варфоломеев, он художником-реставратором был… Я ему хотел несколько вопросов задать, а выяснилось, что он еще в восемьдесят восьмом умер… Может быть, там на самом деле все чисто было, но вот как-то уточнить бы все это хотелось… Я даже объяснить толком не могу — зачем, просто интуичу чего-то…

Кондрашов вдруг задумался, покусал губу, сморщил лоб и начал ерошить свой ежик на затылке, явно что-то вспоминая.

— Как, ты говоришь, фамилия этого художника?

— Варфоломеев.

— Угу… — Женька помолчал еще немного, потом неуверенно покачал головой и сказал: — Может, я путаю что-то… Но в восемьдесят восьмом была тема с одним Варфоломеевым… Только там не самоубийство было, а самая нормальная квартирная мокруха. И мужик этот был не художником, а коллекционером, — его в квартире уделали и обнесли. Мы еще ориентировку получали насчет возможных каналов сбыта похищенного. Варфоломеев… Вроде действительно Варфоломеев того мужика фамилия была… Там в результате хороший такой глухарь нарисовался… А занимался этим…

Кондрашов понапрягал еще немного свою память и после некоторой паузы продолжил:

— Был такой оперок в районе — Степа Марков… Вроде его эта тема была… Он ее с кем-то из главковских убойщиков тянул… Этот Марков, кстати, толково работал, мы с ним несколько раз пересекались, пока он в ОРБ не ушел… Попробуй с ним поговорить, может, он тебе и сольет чего-нибудь… Только на меня не вздумай ссылаться — я теперь для оэрбэшников сам понимаешь кто… А Степа парень толковый и опер грамотный… Только он упертый немного и на шпиономании повернутый — там у них, в пятнадцатом отделе, все такие… Ты к нему прямиком не суйся, обставься как-нибудь… А то он не скажет тебе ничего… Все, Андрюхин, мне бежать надо. Если что — звони. Пока!

— Пока-пока, — вздохнув, отозвался Обнорский, пожимая громадную Женькину клешню.

Андрей остался еще ненадолго в Катькином садике, наблюдая за игроками в шахматы и в нарды. У памятника Екатерине Великой в Питере издавна тусовались не только голубые, но и жертвы азарта — здесь играли на деньги, здесь же когда-то собирались профессиональные шулера и каталы, выискивавшие клиентов для катранов. Последние уже ушли в прошлое, с тех пор как появились в Петербурге легальные казино, а вот шахматисты и шишбешники [44] остались…

Серегин, задумавшись, курил, глядя на фанатиков черно-белых полей, подсвечивавших себе карманными фонариками, и думал о том, как ему найти подход к Маркову. Легко Женьке говорить — обставься… Если Марков работает в пятнадцатом отделе, которым руководит Никита Кудасов, то обставиться будет нелегко… С Кудасовым Обнорский был знаком совсем немного, можно сказать, мельком…

Хорошего контакта с Никитой Никитичем не получилось — с самого начала шеф пятнадцатого отдела как бы отгородился от Серегина стеной, стал прикидываться валенком и солдафоном… Ни на один вопрос, интересовавший Андрея, толком не ответил, зато сам начал пробивать Обнорского на предмет связей и контактов…

В результате оэрбэшник и журналист расстались холодно, явно не придя в восторг друг от друга… Позже Серегин не раз жалел, что так все вышло.

Отдел Кудасова занимался разработками лидеров преступных группировок, следовательно, для Андрея именно это подразделение могло бы стать настоящим кладезем информации… Но контакта не получилось, и ход в пятнадцатый отдел был закрыт. Трудно сказать, почему так вышло: то ли у Кудасова было предубеждение против журналистов вообще, то ли контакты Серегина с бандитами ему не нравились… А может быть, Андрей просто неудачно, непродуманно тогда разговор построил. В общем, досадно получилось, Никита Кудасов, судя по всему, был мужиком интересным и стоящим…

Докурив сигарету до самого фильтра, Серегин понял, что ничего толкового ему в голову «вдруг и сразу» все равно не придет — слишком уж тяжелой после длинного дня была эта самая голова. Поэтому Андрей рассудил так — утро должно быть мудренее вечера, а стало быть, нечего больше отсвечивать в Катькином садике, пора ехать домой — там перекусить чего-нибудь наскоро и лечь спать. Глаза уже и так слипались… Андрей решительно затоптал окурок и, шуганув какого-то голубого, нерешительно кружившего вокруг него уже пару минут, зашагал к машине…

Всю дорогу до дома Серегина не покидало чувство усиливающейся тревоги, но он списывал все на усталость и нервы… Нервы и впрямь совсем расшалились — ночью Андрею вновь приснился Кука со своим двойным лицом, и вновь было мучительное выплывание из кошмара и две таблетки анальгина на кухне под утро…

— Нервы, — шептал Обнорский сам себе, пытаясь уснуть еще хотя бы на часок. Это просто нервы… Все же нормально, ничего страшного не происходит. Это просто нервы…

К сожалению, он опять ошибался — вокруг Андрея начала сжиматься еще не видимая ему петля. Он многого не знал — а иначе, наверное, попытался бы еще с вечера связаться с Никитой Кудасовым. Или со Степой Марковым… Или хотя бы поподробнее поговорить с Женькой Кондрашовым… Но Андрей знал пока только то, что знал…

Разве мог он предположить, что его персона почти весь прошедший день занимала умы очень «серьезных» людей, редко думающих о разных пустяках по банальной причине тотальной нехватки времени?

Откуда журналист Серегин мог знать, что им активно интересуется сам Антибиотик — и не только интересуется, но и предпринимает вполне конкретные шаги для того, чтобы серьезно осложнить его, Серегина, жизнь… Андрей вообще тогда слабо представлял себе, кто такой Антибиотик… Про некоего загадочного сверхлидера Палыча он имел кое-какую обрывочную информацию, но при этом совершенно не подозревал, что этот полумифический Палыч, о котором говорили с оглядкой и шепотом, и Антибиотик, которого упомянул умирающий Барон, — одно и то же лицо, вполне реальное и крайне опасное. В настоящий момент — для самого Андрея…

А дело заключалось в следующем. Когда Виктор Палыч узнал, что Ирина Лебедева умерла, не выдав ни бита информации о злополучной «Эгине», он не то чтобы рассердился или разъярился, нет, он впал в самое страшное свое состояние — в холодное бешенство, которое внешне проявлялось лишь легким подергиванием левой щеки да тем, что его совсем не стариковские глаза переставали моргать…

С тем, что произошло в квартире на Рылеева, Антибиотик разобрался довольно быстро, ситуация там сложилась, к сожалению, достаточно типичная для тех структур, которые в России в начале девяностых годов начали величать организованной преступностью. Произошел так называемый эксцесс исполнителей: посланные к Лебедевой люди очень хотели качественно выполнить задание, но стараться принялись весьма по-советски, то есть с тяжким, звероподобным рвением. Впрочем, иначе они не умели… Им поручено было узнать у бабы, где находится картина, которую отдал ей Юрка Барон, причем быкам даже не сказали, о какой, собственно, картине идет речь…

Лебедева, когда к ней в квартиру ворвались четверо здоровенных парней, пыталась сначала кричать. Ей «легонько дали по жбану», но она ничего не поняла и «пошла в полную несознанку», чем невероятно раздражила быков. Она валяла дурочку и пыталась уверить бандитов в том, что ничего не знает ни про какого-то Барона, ни про его картину… На свою беду Ирина была женщиной весьма миловидной и сексапильной. Для того чтобы освежить память, ее затащили в спальню и поставили на хор, ну и бутылочкой побаловались немного… Кто ж знал, что у этой соски слабое сердце окажется — она взяла и ласты склеила… Быки это поняли не сразу, а когда до них дошло наконец, что перед ними труп, вот тогда они уже обезумели по-настоящему — от ужаса, ведь из покойницы, как известно, никакую информацию не вынешь… Именно от животного страха они и надругались над уже мертвой Лебедевой — выбили ей глаз и зубы, прижигали холодеющее тело сигаретами и прибили руки гвоздями к подлокотникам кресла… Потом они перевернули всю квартиру вверх дном, но ничего стоящего не нашли — ни тайников, ни картин, ничего… Правда, у них хватило мозгов прихватить с собой из квартиры все документы, ежедневники и письма Лебедевой…