Выдумщик (Сочинитель-2) - Константинов Андрей Дмитриевич. Страница 38

Так и шло время — легко и приятно, в основном. Нет, случались, конечно, и проблемы — всякие разборки гнилые, «терки» стремные… Ну так ведь в любой работе свои издержки есть.

В число «опекаемых» Лехой «объектов» входили и несколько ларьков на проспекте Стачек.

В ночь на 9 мая 1994 года Толстиков как раз стоял у одного такого ларька и заигрывал с Ниночкой, новенькой продавщицей. Ниночка эта была козой не так, чтобы уж очень, но — на пару «пистонов» под настроение тянула, вот Леха ее и «окучивал». Ниночка уже как раз закрываться собиралась, сбегать к Толстикову «магнитофон послушать» — как вдруг мужик какой-то подвалил, Леху локтем от окошечка подвинул:

— Пачку «Кэмела», пожалуйста…

— Извините, «Кэмела» нет, — ответила Ниночка, а мужик раздраженно плечами повел:

— Ну, тогда «Мальборо»… «Мальборо»-то у вас есть?

Очень не понравился этот мужик Лехе — гонором своим не понравился. Толстиков развернулся к нему, сплюнул и сказал внушительно:

— Слышь, дядя — ты че, не видишь, я тут в очереди стою, а ты прешь, как на буфет…

Мужик коротко глянул на Леху:

— Да я вижу, что у тебя «стоячее» настроение…

Толстиков завелся мгновенно:

— А че ты грубишь-то, дядя?

Мужик, судя по всему, чувствовал себя уверенно — ростом и плечами его Бог не обидел, так что пугаться он не стал:

— Ух ты, какие мы грозные… Ладно, парень, кончай заводиться, у меня своих проблем по горло. Я сигареты возьму и уйду — любезничай дальше со своей барышней на здоровье…

Ну, мог ли Леха стерпеть, когда этот урод начал такие «понты гнать», когда перед Ниночкой его в таком свете выставил? Толстиков наклонил вперед стриженную голову:

— Топай отсюда, тебе говорят!

Ниночка, даже в ларьке почувствовавшая возникшее напряжение, попыталась его разрядить:

— Хватит вам, ребята — вот сигареты…

Мужик взял пачку, оставив сдачу в блюдце:

— Это вам — купите своему молодому человеку шоколадку, чтобы он успокоился.

И зашагал прочь, не оглядываясь…

Ясное дело, за такой «базар» отвечать надо.

— Нинок, я сейчас! — девушка что-то пыталась сказать, но Леха ее слушать не стал — бросился вслед этому фраеру.

Толстиков хотел его только попугать — ну, может, пару раз, «для науки», и съездить по «вафельнику», но не более… Чувствовал себя Леха уверенно — и не таких на четыре кости ставил, да и «выкидуха» приятно карман оттягивала. Догнав мужика, Толстиков одной рукой схватил его за плечо, а другой извлек нож из кармана.

— Ну что, дядя, помолишься перед смертью? Козел дырявый…

Мужик, однако, совсем не испугался, он перехватил Лехину руку с «выкидухой» и начал ее выкручивать:

— Ах ты, поганец…

Все дальнейшее произошло мгновенно — Леха, остервенев, ударил головой мужика в переносицу, а потом ножом в грудь… Лезвие вошло между ребер до самой рукоятки… Мужик дернулся, потом обмяк и упал. Нож остался у Толстикова в руке… Лихорадочно оглядевшись, Леха вдруг наклонился и с силой ударил еще два раза ножом неподвижное тело:

— На, падла, на!…

Потом Толстиков, уже плохо понимая, что делает, вытащил из кармана пиджака убитого портмоне и бросился бежать… Пропетляв по дворам, он блеванул в садике, протер какой-то бумажкой нож и выкинул его в канализационный люк.

Потом Леха вернулся к ларьку — в мозгу его колотилась единственная мысль: «Нинка, сука, видела, как мы цапнулись… Ментам заложит… Надо и ее…»

Ниночка, увидев лицо и руки Толстикова, сразу все поняла, затряслась и упала на колени:

— Лешенька, не надо, Лешенька! Я ничего не видела, я ничего никому… Лешенька, миленький, не надо! Я никогда!…

Леха шумно дышал, пытаясь найти правильное решение. «Заводка» у него кончилась, остался только липкий страх, тряслись руки.

— Ладно, сучка, — наконец принял Толстиков решение. — Из-за тебя, бля, в такую блудню влез… Если вякнешь кому хоть слово — пиздарики тебе… Это я конкретно говорю… Ладно, запирай лабаз, возьми водки — к тебе поедем, надо отсюда сваливать… Но — смотри… Не я, так пацаны тебя, где хошь, достанут…

Через пять минут Толстиков подогнал к ларьку свою припаркованную невдалеке «восьмерку», забрал девушку и быстро уехал прочь от проклятого места.

Днем 9 мая майор Назаров еще ничего не знал о смерти Дмитрия Николаевича Гришина. В этот день Аркадий Сергеевич договорился о встрече с Костей Олафсоном — бывший фарцовщик прилетел в Петербург накануне и, как и предполагал Бурцев, стал сразу же звонить руководителю «ТКК», а не дозвонившись — разыскал Назарова.

Для Аркадия Сергеевича День Победы был особым праздником, потому что оба его деда погибли на фронтах Великой Отечественной — могила одного осталась в Польше, второй сложил голову в Венгрии. Назаров хоть никогда в жизни и не видел своих дедов, но чтил их память — к этому приучили его отец и мать… День Победы был для Аркадия Сергеевича днем, когда он старался отрешиться от всего суетного, когда можно было (если очень постараться) мысленно разговаривать с погибшими в боях за Родину предками…

В этот святой день Назарову очень не хотелось встречаться с Олафсоном, спекулянтом, фарцовщиком и стукачом. Да — бывшим спекулянтом, бывшим фарцовщиком, бывшим стукачом… Только для Аркадия Сергеевича это ничего не меняло. Конечно, он не стал бы пакостить этот день душевными разговорами с Костей — но… Десятого мая Олафсон уже улетал в Стокгольм, поэтому, учитывая сложившиеся вокруг «Абсолюта» особые обстоятельства, выбирать не приходилось.

Они встретились у гостиницы «Невский палас» и сразу пошли в кафе «Вена» — Костя был в сентиментальном настроении и предложил выпить за Победу. Назарова немного покоробило внутренне, однако возражать он не стал — действительно, за Победу грех не выпить. Пусть даже и с бывшим советским фарцовщиком, а ныне шведским бизнесменом…

Олафсон сразу же посетовал, что не смог дозвониться до Бурцева — Аркадий Сергеевич равнодушно пожал плечами и ответил, что у Дмитрия Максимовича очень много дел, что он, вроде бы, уехал в Москву утрясать какие-то вопросы. Костя кивнул и спросил:

— А как там с моей водочкой дела обстоят?

Назаров неопределенно повел бровями:

— Не знаю, я же еще не бизнесмен, в эти дела пока не лезу… Наверное, все в порядке, по крайней мере я ни о каких проблемах от Бурцева не слышал… А ты что — волнуешься?

— Да не то, чтобы… — хмыкнул Олафсон. — Вроде, все оговорили. Но… Деньги-то большие вложены…

— Да, — кивнул Назаров. — Большие… А потом пойдут еще большие — партнерство на месте стоять не должно, оно должно развиваться… Слушай, Костя, кстати, о перспективном партнерстве: Дмитрий Максимович просил меня деликатно прояснить при случае у тебя кое-какие вопросы… Но ты же меня знаешь — я деликатно не умею, я все в лоб норовлю…

— Какие вопросы? Что прояснить? — встревожился на всякий случай Олафсон, но Аркадий Сергеевич успокаивающе махнул рукой:

— Да я же говорю, по поводу перспективного партнерства… Понимаешь, если все нормально пойдет, «ТКК» хотела бы, в принципе, на постоянной основе с твоей фирмой работать… Но…

— Что «но»?

— Но, ведь, как мы поняли — ты не один в своей фирме все решаешь, у тебя какие-то компаньоны есть, с которыми, видимо, все согласовывать надо, они в курсе всех дел, так? Ну, сам посуди — если хочешь постоянно работать с какой-то организацией, нужно же знать, что за люди в ней банкуют, кто они, что из себя представляют… Понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул Костя. — А что же Дмитрий Максимович сам эти вопросы мне не задал?

— Постеснялся он, — подкупающе-искренне улыбнулся Назаров. — Не хотел обижать тебя недоверием и излишней подозрительностью… Он и меня просил, чтобы я с тобой на эту тему как можно более деликатно поговорил… А я подумал — какая, в жопу, деликатность, если мы с Костей столько лет друг друга знаем? Спрошу прямо, и все дела… Но — для Максимыча — я беседовал с тобой деликатно, ладно, Костя? Ну, так что у тебя там за компаньоны?