Факультет рыболовной магии - Штерн Алексей. Страница 20

– Не желает ли симпатичный лекпин пригласить даму на танец? – глубоким грудным голосом спросила Боба, глядя на пытающегося подняться Железяку и совершенно не обращая внимания на успевшего вскочить на ноги Тубуза.

– Конечно, мадам! С удовольствием, мадам, – склонился в галантном поклоне Тубуз.

Но гномиха, даже не взглянув на него, протянула к Алефу руку с унизанными перстнями пальцами, подхватила его под локоть и, крепко прижав к себе, повела в медленном танце. Железяка ни разу в жизни не оказывался в такой близости от женщины и поэтому моментально залился краской смущения. Боба была одного с ним роста, и ее грудь тесно прижалась к груди лекпина. Его пронзила никогда ранее не испытываемая дрожь. От ее длинных густых рыжеватых волос исходил смешанный запах ландыша, крепкого темного пива и чего-то еще. Алефу этот запах понравился.

Она вела его в танце, а он все не решался встретиться с ней взглядом. Сначала никак не мог оторвать взгляда от браслета на ее шее, затем от подбородка с ямочкой, от красиво очерченных губ, от курносого носа… А когда, наконец, посмотрел в ее широко распахнутые карие глаза, как-то сразу понял, что они растворили весь его хмель. Лекпин почувствовал себя легко, раскованно. Гномиха прекрасно поняла произошедшую с ним перемену.

– Симпатичный лекпин перестал меня стесняться, – сказала она утвердительно. – Меня зовут Боба, а ты Алеф?

– Меня зовут так и… и я не стеснялся, – сказал Железяка. – Просто не ожидал, что вы, такая… такая… неотразимая, обратите на меня внимание!

– А вот и обратила, – улыбнулась Боба, явно довольная комплиментом.

– Я очень этому рад.

– Правда?

– Мне кажется, что половина из тех, кто здесь присутствует, сейчас мне очень даже завидуют. Особенно мой друг – Тубуз Моран.

– Зачем нам говорить о других?

– Действительно, – согласился Алеф и вдруг сделал то, чего еще три минуты назад никак не мог от себя ожидать. Позволил своим рукам, до сих пор лишь слегка придерживавшим партнершу за талию, некоторую вольность: правая заскользила вверх по ее горячей спине до лопаток и обратно, а левая опустилась ниже талии и погладила выпуклый зад Бобы. После чего гномиха закрыла глаза, прижалась к лекпину еще сильнее, положила голову ему на плечо и томно зашептала:

– Милый, милый, милый лекпин. Чистый и неиспорченный…

И тут музыка закончилась. Железяка, никак не ожидавший такой реакции на свои незатейливые ласки, которые он к тому же позволил себе впервые в жизни, отстранился от Бобы и вздохнул с невольным огорчением. А она, глядя ему в глаза, завела руки под свои густые волосы, растрепала их, и на Алефа нахлынула острая волна все того же смешанного запаха ландыша, пива и чего-то незнакомого. Он даже зажмурился и встряхнул головой, словно пытаясь проснуться. А когда открыл глаза, увидел перед своим лицом правую руку гномихи, протянутую для поцелуя.

Железяка неловко исполнил то, чего от него ожидала Боба. И тут же ему захотелось еще и еще целовать эту руку. И не только руку. Захотелось целовать гномиху в губы, захотелось, чтобы она его целовала. Она стояла перед ним, призывно улыбаясь, и, глядя на нее, Алефу уже хотелось целовать ее необъятную грудь, такую соблазнительную и возбуждающую. Вновь зазвучала музыка, но танец теперь уже был быстрый.

Боба хлопнула в ладоши и пустилась в пляс, и Железяка последовал за ней. Они закрутились в бешеном ритме танца, ни на кого не обращая внимания, глядя только в глаза друг другу, касаясь только друг друга. Лишь один раз Алеф наткнулся на Тубуза, увидел его удивленный, завистливый взгляд и тут же забыл про друга, уделив все внимание своей темпераментной партнерше.

Быстрые танцы сменялись медленными. Они танцевали и танцевали, а потом вдруг Железяка и Боба оказались вне гостиной. Это было какое-то помещеньице со стеллажами, уставленными разнокалиберными бочонками и банками, корзинами и коробками. Свободного места там было мало, но вдвоем они поместились, а теснота даже радовала. Они стали целоваться, причем гномиха взяла инициативу на себя, и лекпин отдался в полное ее распоряжение.

А потом Боба ловко расстегнула у себя на спине застежку, высвободила из платья руки, оно соскользнуло, и на обозрение Алефа предстали две арбузоподобные груди с торчащими вверх темными сосками. Гномиха взяла Железяку за голову и прижала к груди. Он с наслаждением уткнулся в нее разгоряченным лицом, покрывая сотней и сотней поцелуев. А в это время его руки нетерпеливо расстегивали пояс, все еще не позволявший упасть платью гномихи на пол, а ее руки так же нетерпеливо избавляли Алефа от одежды…

– БОТ.

Тубуз Моран обернулся и тут же отпрянул от стоявшего за его спиной, как оказалось, почти вплотную, лекпина, который, судя по нашивке на левом рукаве, был студентом третьего курса факультета. В этой руке лекпин держал разлинованную на клетки доску с установленными на ней фигурками, а правую протягивал для пожатия.

– Давай знакомиться. Топлен.

– Тубуз Моран, – сказал Тубуз. – А Бот, это прозвище?

– Аббревиатура. БОТ: Боба – она такая…

– А… Какая – такая? – ОЛГ!

– То есть?

– Очень любвеобильная гномиха!

– А…

– ЯСВЕОП. КМВНПКП,– сказал Топлен и тут же сам себя расшифровал: – Я сам в ее объятиях побывал. Когда мы вместе на первый курс поступили.

– Э…

– УН Е… – начал Топлен, но, глядя на недоумевающее лицо Тубуза, перешел на нормальную речь: – У нее есть такие духи магические, которые вдохнешь и все – обольщен.

– Правда, что ль?

– Ф. То есть – факт. Мой друг докторишка – Мак-Дин – специальное исследование этих духов проводил.

– НСП. На себе проверял. Неоднократно. И вывел закономерность, что действие этих гномьих духов длится в течение ровно двадцати девяти минут. А по том все обольщение как рукой снимает.

– К! – с восхищением выдохнул Тубуз.

– Чего? – не понял Топлен.

– Класс, говорю, – пояснил он.

– А-а. Ну-ну, – улыбнулся Топлен. – В магорши сыграем?

Тубуз посмотрел на протянутую ему под нос доску, ничем не отличимую от обыкновенной шахматной. И фигурок на ней расположилось такое же количество. Пешки были в виде русалок, но не однотипных: по две с каждой стороны будто бы спали, свернувшись калачиком; еще по две – стояли на хвостах; третьи пары застыли в стремительном движении вперед, а четвертые пары, наоборот, нежились на спинах. Ладьи были в виде неповоротливых болотных черепах, кони походили на морских коньков, а слоны – на оскалившихся щук. Короли представали в виде могучих водяных, возлежащих на толстых листьях лилий. Наиболее колоритно выглядели ферзи – мифические рыбобабы восседали на свирепых рыбодраконах, держа в одной руке уздечку, а в другой трезубец.

Магорши, которые видел перед собой Тубуз, были настоящим произведением искусства, наверняка стоили баснословной суммы, и то, что их держал в руках обычный лекпин, удивляло. Он знал, что игру в магорши начинают преподавать на третьем курсе факультета как один из самых значимых предметов, развивающих память.

– Научишь – сыграем, – сказал лекпин.

– Н Н П! – воскликнул Топлен. – Нет ничего проще! Ты в шахматы хоть играл когда-нибудь?

– А как же!

– Здесь все то же самое. Только есть небольшие отличия. Хотя и очень важные. Запоминай. Фланговые русалки – те, которые спят, могут ходить через клетку, если та, конечно, свободна, не только первым хо дом, но и последующими. А русалки, что ходят от водяного и рыбобабы, все ходы делают только по одной клетке, при этом русалка водяная имеет право съесть только рыбобабу, зато если она дойдет до крайнего Противоположного поля, то вместо нее могут появиться две любые фигурки. Те русалки, что на месте шахматных коней, имеют право ходить удлиненной бук вой Г, то есть через три клетки – вбок на одну. А те, что вместо шахматных слонов, могут есть влево и вправо через одну клетку. Как видишь, пешки-русалки в магоршах поважней, чем в шахматах…

– А фигуры? – спросил Тубуз.