Освобождение Немезиды (СИ) - Шелкопряд Мария. Страница 31

Говорят, неугодные, прикасаясь к этому шлейфу, превращались в кровавую пыль и волочились за Спасителем красной тенью первого шлейфа, пока солнце и ветер не иссушали их окончательно…

Воспоминания, несмотря на то, что в тот солнечный жаркий день не случилось ничего особенного, были не из приятных. После этого изображения Спасителей стали вызывать во мне отвращение и… ненависть. Объяснить этого себе я не могла, да и не старалась, стремясь загнать поглубже странные чувства.

Молчание затягивалось. Мы оба разглядывали друг друга — он с облегчением, я с интересом. На вид этому парню с коротко обстриженными черными волосами, можно дать около двадцати лет, но на монстрах не отражаются прожитые годы. Многие маги для того и создавали их, что бы всегда иметь красивые игрушки, раны на которых быстро заживают, да и сами «игрушки» внушают страх всем прочим. Иным наоборот нравилось, когда в измененных проявлялись различные уродства. Но итог всегда один — завет Создателей велел уничтожать всякого измененного, который надоел владельцу или пережил своего хозяина. Беглых монстров истребляли, а если какой-то неумеха-неудачник, доигравшись, сам становился монстром, то на весь Высокий род падал позор. Тогда объявлялась Охота, в которой принимали участие все маги, на землях которых мог оказаться опозорившийся простофиля. Покончить с собой такие неудачники как правило не находили силы воли, цепляясь за жизнь.

Но этот черный шлейф…

Сама я никогда не интересовалась монстрами, но в детстве учителя вложили нужные знания в голову без учета моих интересов. Монстров могли создавать Спасители, получившие некоторые силы побежденной ими Тьмы, но делали это редко. Большинство монстров создавали другие монстры. И если Спасители могли выбрать, сколько силы дать измененному, то при втором способе получить монстра сильнее, чем его «отец» невозможно, и результат зачастую получался непредсказуемым.

Вот только никому из Спасителей не понравился бы этот черный шлейф. Да и кто бы осмелился оставлять в живых столь похожую на самих Высших игрушку, даже получись этот шлейф ненамеренно⁈ Чем больше я об этом думала, тем менее возможным становилось существование незнакомца. Не должно быть монстров, способных его изменить и передать такой шлейф, и не могли оставить его в живых сами Спасители…

— Ты проглотил язык? Я спрашиваю, что это за пародия на Высших? Как тебя вообще оставили в живых? — я поднялась с кушетки и недрогнувшей рукой взяла монстра за подбородок, нисколько не заботясь, что он способен выпить мою жизнь через незащищенную перчаткой ладонь. Пленник молчал. — В последний раз спрашиваю, кто тебя создал?

— Тьма-на-Цепи…

От неожиданности я отступила на шаг назад, а потом и вовсе села на кушетку. Конечно, я, как и все маги, слышала о том, что Спасители победили Тьму, и теперь одна ее часть бродит на цепи вокруг Золотого храма.

На росписях она всегда изображалась черной кляксой на орбите золотого обруча, опоясывавшего храм на некотором расстоянии. Но допускались туда, в чертоги Спасителей, лишь избранные, а возвращалось обратно и того меньше. Никому не пришло бы в голову, просто так прийти к Золотому храму поразглядывать Тьму-на-Цепи. Да и последние визиты к храму совершались очень-очень давно. В любых записях можно отыскать упоминание, что темные шлейфы на Спасителях это нечто вроде шкур побежденных ими частей Тьмы. Те, чьи души не заслужили после смерти отправиться в чертог с золотыми залами и разными чудесами, вполне могли оказаться поглощенными у входа в Золотой храм этим страшным напоминанием о диких временах, посаженным на цепь. Глупцы, отважившиеся приблизиться к Золотому храму без приглашения, рисковали еще и превращением в неуправляемых, лишенных разума омерзительных монстров.

Все это — привычные с детства легенды. Мне, да и всем прочим наверно тоже, вполне хватало и того, что Спасители на порядок сильнее нас, мудрее и жили вечно. Ничего другого, на мой взгляд, для авторитета в нашем обществе им и не нужно.

И вот сейчас незнакомец одной лишь фразой зарождает в моей голове каскад еретических мыслей самого высшего качества. Что если Спасители всего лишь монстры?.. Осознав, что думаю о невозможном, я рассмеялась:

— И зачем хозяин тебя сюда послал?

— Я сбежал, — возразил монстр, не пытаясь уверить, будто у него нет хозяина. — И я счастлив, что не убил тебя.

— Дурак! Тебе бы радоваться, что ты остался жив, как ни странно.

Я отвернулась, глядя как безмятежно качаются на ветерке серебристые кисти цветов, и переливается на их гладких боках нежно-розовая кайма заката. Терраса, на которой стояла кушетка, постепенно окрашивалась заходящим солнцем в теплые цвета, мягко ложившиеся на каменные колоны, цветочные вазы из того же камня и гладкий, сияющий пол. Ветерок приносил с собой ароматы фруктовых деревьев, цветущих на нижней террасе и, в общем-то, мой план полюбоваться вечером оказался почти не нарушен.

Снова взглянув на монстра, я увидела в его глазах нечто, похожее на обожание. Другого названия этому чувству я не знала, и это казалось занятным.

— И что же мне с тобой делать? Может вернуть самонадеянному владельцу? За такое создание как ты, на любого объявят Охоту, будь он даже самым сильнейшим из нас.

— Твой язвительный тон ранит сердце столь же приятно, как и красота, — монстр счастливо улыбнулся, и что-то кольнуло мое сердце. — До того, как меня превратили в монстра, я вел относительно свободное существование. Оставь меня себе, как игрушку. Предел моей выносливости даже больше, чем у прочих монстров. Кроме того, я образован и…

— Да, я заметила. Ты не просто умеешь разговаривать, а настоящий прирожденный болтун, — усмехнулась я. — Но лучше тебе держать рот на замке. Ты уверяешь, что сбежал от хозяина и предлагаешь мне занять его место. Само по себе это странно, ведь, скорее всего, тот предел «большой» выносливости, которым ты столь хвалишься, как раз и послужил причиной бегства. Но забавно даже не это, а то, что ты пытался меня убить.

— Я не рассчитывал на теплый прием, потому решил сразу устранить всех живущих здесь магов. Позволь перед смертью хотя бы узнать твое имя. Я умру счастливым, если буду знать, в кого влюбился.

— Алиэрта, прозванная Безумной. Ты точно не из Высоких родов, раз не знаешь куда попал, — все мои подозрения развеялись как дым и от того до меня даже не сразу дошел смысл последних слов незнакомца.

— Алиэрта, — повторил он как завороженный.

— Раз ты не из Высоких родов, как я чуть было не заподозрила… — продолжила я, — То это все меняет. Мне начихать на проблемы того ничтожества, от которого сумел сбежать монстр. Я планировала провести этот вечер без убийств, и пока никого действительно не убила. Если тебе удастся не вывести меня из себя и остаться в живых, до того, как я отправлюсь спать, то так и быть. Подумаю о твоей дальнейшей судьбе.

Я отпустила монстра из пут и утратила к опасному гостю интерес, вернувшись к созерцанию заката. В конце концов, даже магия Микасма не способна затмить эту ускользающую, переменчивую красоту…

Измененный, чьего имени я не спросила, остался сидеть на полу подле кушетки, только усевшись поудобнее. Сама не знаю почему, но на душе стало легко и приятно от того, что я не расправилась с этим наивным нахалом.

Даже самый глупый раб не предложил бы того, о чем так легко и уверенно просил монстр. Когда я думала об этом, сердце то сжималось от неясной тоски, то трепетало, словно отрастило крылья, пока я, наконец, не поняла, что так задело меня в тех глупостях, что я от него услышала.

Монстр наплевал на все устои общества уже только тем, что, сбежав, отправился покорять замок другого мага. Тем, что делал то, что хотел, вопреки всей бесполезности своей затеи. На моем месте никто бы не стал раздумывать, убить его или нет, а мой нежданный гость в такой ситуации, поди, помог бы беглому монстру укрыться от погони, хотя бы ради собственного развлечения.

Вот настоящая свобода, рожденная из полного отказа от всего, что мы знали и всего, чем мы были! Отказ от всего мира. Отказ от незыблемых законов. Я же только играла в свободу, нарушая то одно, то другое правило и уверяя саму себя, будто никому не подчиняюсь.