Я хочу быть тобой (СИ) - Дюжева Маргарита. Страница 22

— Люблю.

Хочется орать во весь голос, что я его тоже люблю, но не могу и звука произнести. Мне так волнительно, так сладко. Слезы снова льются по щекам. Я уже не пытаюсь их остановить. Мне хорошо.

Чувствую, как прикусывает мочку уха, и горячее дыхание на своей щеке. Открыв глаза, оказываюсь лицом к лицу с Вадимом. В его взгляде обожание, смешанное с восторгом. Любовь.

Я тянусь к нему, ладонями прикасаюсь к слегка небритым щекам, своим лбом утыкаюсь в его и шепчу:

— Спасибо.

Поцелуй полный нежности, взгляд с поволокой, нетерпеливые прикосновения… Хочу его! И он пылает в ответ, но наше с возбуждение вдребезги разбивается о трель телефона. Эту музыку знаем мы оба.

— Черт, — Вадим отпускает меня, откидывается на спинку дивана, дав себе секунду на то, чтобы придти в себя, и тянется за мобильником, — надо ответить.

Надо. Потому что, если не ответить — она будет названивать без перерыва.

Она — это его мать. Валерия Владимировна. Моя любимая теща. Я легко чмокаю его в нос и соскальзываю с дивана:

— Чайник поставлю.

Вадим кивает и с видом истинного страдальца подносит телефон к уху:

— Да мам… Нет, не сплю…Где мне еще быть? Конечно дома.

Все, можно ставить на нем крест. Его маменька звонит редко, но обстоятельно. С подробным допросом: что, где, как, когда, и целым сводом рекомендаций, как поступать в любых жизненных ситуациях.

Он мне как-то сказал: родители у меня одни и самое малое, что я могу для них сделать — это просто выслушать. Поэтому будет с ней разговаривать долго, очень долго, очень-очень долго. Конечно, в итоге все сделает по-своему, но зато Валерия Владимировна после разговора будет счастливой.

Он хороший сын. И отцом будет прекрасным.

Я ухожу на кухню и, слушая его расслабленный голос, начинаю колдовать над вечерним чаем. Хочется чего-то особенного. С мятой, медом и вкусными печеньками. Достаю китайский фарфоровый чайник, который мне привезла Алис, а и две легчайшие, почти прозрачные чашки.

От этого занятия меня отвлекает звонок в видеофон.

Зайка.

Ну вот и потискались. Все против нас.

В шутку ворчу, что никакого покоя в собственном доме нет, а губы сами снова растягиваются в улыбке. Жамкаю на кнопку, запуская племяху в дом, и снова возвращаюсь на кухню.

Нужна третья кружка.

— Как прошла встреча с подружкой? — спрашиваю у племянницы, когда та выползает ко мне на кухню.

Наливаю чай, а у самой внутри все ходуном ходит — не могу удержаться и пританцовываю.

Зайка морщится:

— Хорошо все. Поболтали. Посмеялись.

Что-то она совсем не похожа на девочку, которая недавно смеялась. Угрюмая, нахохлившаяся, как воробей с горькими складками вокруг рта

— По тебе и не скажешь, что весело проводила время.

Она устало отмахивается и вздыхает:

— С учебой накладки. Я так старалась, строила планы, как поскорее добиться результата, а из-за одной сволочи они пошли псу под хвост, — смотрит мне в глаза и криво усмехается, — теперь придется подстраиваться под обстоятельства и стараться еще больше.

— Думаю, ты справишься.

— Надеюсь. Зря я что ли столько сил на это положила, чтобы в шаге от заветной цели отступать.

Она такая целеустремлённая, что мне даже на миг становится не по себе. Вроде сидит такая вся маленькая, беспомощная, а в голосе вибрируют стальные нотки.

— Буду держать кулачки, чтобы тебе сопутствовала удача.

— Да-да, держи, — расплывается в улыбке, — удача мне понадобиться.

В этот момент у меня из сырых рук выскальзывает тарелка и со звоном падает на пол, разлетаясь вдребезги.

— Блин, — стою, беспомощно глядя на россыпь осколков, и где-то под ребрами внезапно тянет, укрывая холодным шлейфом. Аж мороз по коже.

Правда ощущение это тут же пропадает, потому что вслед за грохотом на кухне появляется Вадим:

— Что у вас тут?

Сглатываю, отгоняя от себя странную тень, на миг заслонившую свет, и указываю на пол:

— Вот, полюбуйся. Твоя жена — кляча разбила любимую тарелку.

— На счастье, — тут же произносит он.

Узел в груди ослабевает. Я могу выдохнуть и даже улыбнуться, хотя губы нервно дергаются. Кажется, я даже готова пореветь из-за такой нелепой потери, но беру себя в руки:

— Не ходи здесь. Порежешься. Я сейчас уберу.

— Садись уж, — хмыкает он, — и без тебя все уберется.

Я пытаюсь возражать, но муж не слушает. Отправляет меня за стол, а сам начинает наводить порядок. Зайка тут же вызывается ему помочь:

— Да-да. Сиди, Мил! Тебе нельзя лишний раз наклоняться. Мы сами все уберем! — вскакивает со своего места и, опустившись рядом с Вадимом, тоже начинает подбирать осколки.

— Я беременная, а не больная, — ворчу в ответ на ее реплику, но мне тут же прилетает от Вадима:

— Сиди и не суйся!

— Хорошо. Не буду.

Вадим собирает самые большие осколки и скидывает их в мусорное ведро, а Зайка, суетится рядом и помогает.

— Веник неси, — коротко говорит он, и племяха тут же подрывается с места. Так шустро, что юбка только вспархивает, едва ли не до самой попы, — из кладовки.

Спустя миг она уже возвращается с инвентарем для уборки и принимается старательно мести. Собирает все в одну кучку:

— Совок подержи.

Муж держит, а она, согнувшись напротив него в три погибели, заметает последние следы, устроенной мной катастрофы.

— Готово!

— Молодцы! — смеюсь я, — кажется, если за меня и дальше все будут делать, то мне очень понравится быть беременной.

Вадим шутливо кланяется:

— Всегда к вашим услугам.

А хмурая, опять чем-то недовольная Зайка, через зубы произносит:

— Простите. Кажется, мне звонят, — и уходит с кухни.

Я провожаю ее взглядом и тихо спрашиваю у мужа:

— Ты не находишь, что она какая-то странная?

— Не-а, — он беспечно тягает с тарелки одну печеньку.

— А мне кажется, что сегодня она какая-то не такая. Может, у нее проблемы?

— Может, — он жмет плечами, — взрослая жизнь на то и взрослая, что тут проблем выше крыши.

— Как ты можешь быть таким равнодушным?

— Мил, уймись. Было бы что серьезное — она бы сказала. Раз молчит, значит сама справляется. Не суйся.

Вроде дело говорит, а мне не спокойно. Поэтому улучив момент, когда муж отвлекается на содержимое холодильника, выхожу с кухни и слышу, как Зайка, притаившись в гостиной, кому-то горько говорит:

— Все. Хана моему проекту. Времени не хватает доделать его сейчас. Придется осенью все заново начинать. Препод лютует. Все усилия насмарку…

Затаившись в тени, продолжаю слушать.

— Да какое доделать? Смеешься? Я в деревню возвращаюсь. Билеты уже куплены.

— Представляешь, меня даже в настоящую лабораторию пускали! — Зайка продолжает рассказывать свою историю неведомому собеседнику, — я опыты делала. Целую тетрадь исписала… Ага. Круто…Только смысла нет. Потому что к сентябрю все мои результаты уже прокиснут. И все придется начинать с нуля.

Говорит, прикрывая динамик ладошкой, чтобы никто не услышал. Но я-то слышу. Стою, прижавшись спиной к стене, шею вытянула, ибо боюсь пропустить хотя бы слово.

— Я пробовала договориться. Препод суровый. Не будет бегать за сопливыми перваками и за ручку их водить. Сказал, что если я не могу нормально работать и доводить дело до конца, то он найдет кого-то более достойного и ответственного. Да. Так и сказал. Представляешь, — тихо всхлипывает она.

Ее голос такой несчастный и так отчаянно дрожит, что у меня самой ком в груди ворочается — не продохнуть, не разогнуться, и глаза на мокром месте. Жалко ее просто до слез.

Всего полчаса назад я малодушно думала о том, что скоро она уедет, и чувствовала робкое облегчение. А сейчас…сейчас у меня сердце кровью обливается. Эти ее экспериментики, исписанные тетрадочки… От всего этого щемит за грудиной. Кто бы что ни говорил, но она еще девчонка совсем. Мелкая, чистая, еще не знающая, что такое настоящие обломы и трудности. У нее все это впереди. И разочарования, и борьба за результат, и осознание того, что взрослая жизнь — это не только свобода, но и целая куча обязанностей. И мне отчаянно не хочется, чтобы она столкнулась со всем этим прямо сейчас.