Рыжий, циничный, неприличный (СИ) - Волкова Дарья. Страница 19

– Очень, – непонятно чему улыбнулся Павел.

– Прекрасно, – Владислав Семёнович энергичным жестом подхватил Павла под руку. – Тогда давайте начнем вот отсюда! У нас тут тоже можно найти следы древних преступлений!

***

– Ну что?

– Что – что? – Клео обернулась к подошедшему Аркадию. А до этого не могла оторваться от любования тем, как Владислав Семянович проводил Павлу экскурсию. Профессор Селезень, похоже, нашел в Павле благодарного слушателя и теперь что-то рассказывал – любо-дорого посмотреть. Слова до Клео не долетали, но Владислав Семёнович бурно жестикулировал, глаза горят, борода торчком. А Павлу, кажется, и в самом деле интересно.

– Я был прав? Этот качок видит в постели кого-то, кроме себя?

О господи. А Клео уже и забыть успела, что у Аркадия были к ней какие-то чувства.

Глава 4.2

Она бы даже, наверное, сейчас устыдилась бы своей забывчивости – если бы не его безобразно бестактный вопрос.

– Ивакин, ты знаешь значение словосочетания «личная жизнь»?

– Судя по твоему желчному настроению, я прав.

Клео повернула голову в сторону Владислава Семёновича и Павла. У профессора Селезня уже в руках материализовалась лопата.

– Если тебя так интересует персона «этого качка», то, во-первых, это прокурор Московской областной прокуратуры Павел Тихонович Тихий. А во-вторых – так и быть, поделюсь с тобой инсайдерской информацией – он великолепный любовник. Тебе известно значение словосочетания «великолепный любовник», Ивакин?

Клео сказала это – и тут же пожалела о произнесенных словах. Некрасиво. Не надо было так. Теперь же она ждала любой реакции от Аркадия. Но лучше бы все же не орал и не делал резких движений. Но Аркадий лишь кисло улыбнулся, а потом резко развернулся – и пошёл к группе студентов – надо полагать, чтобы на них сорвать злость.

***

Теперь, после того, как они с Клео стали близки, весь предыдущий формат отдыха для Павла потерял всякую привлекательность. Ему не хотелось бегать по утрам по побережью, купаться в прохладном еще море, шляться по рынку, выбирая всевозможные вкусности, валяться на диване с книжкой.

Нет, на рынок он все же наносил краткие, но сокрушительные визиты. А что касается остального…

Погода, чтоб ее, окончательно испортилась. В смысле – снова стало солнечно, безоблачно, жарко. Клео целыми дням пропадала на раскопе. Павел выдержал один день без нее, чуть с ума на сошел от скуки, а когда Клео вернулась домой, набросился на девушку прямо в ванной и грязно – то, есть, конечно, чисто! – надругался. А на следующий день поехал с Клео на раскоп. Клео была таким обстоятельством слегка обускуражена, но, кажется, в целом довольна. Больше всего радовался Пашиному присутствию на раскопе Владислав Семёнович Селезень. Меньше всех – тощий Аркадий. Он-то и был еще одной причиной, по которой Павел посчитал свое присутствие на раскопе очень правильным решением. Павел видел, какими глазами тот смотрел на Клео. И какими – на самого Павла.

Вот на меня можешь как угодно смотреть, на меня еще и не так в зале суда смотрели. А вот на девушку смотреть не советую. Ни так, ни не так. Вообще никак не смотри! Под ноги себе смотри – а то как бы не споткнуться.

Владислав Семенович не без сожаления определил у Павла полную неспособность к земляным работам. Зато всевозможные экскаваторщики и прочий рабочий люд теперь ходили по стойке «смирно». Нечего Клео с этими типами дело иметь, Павел сам тут всех построит.

Кто бы Павлу сказал месяц назад, как он будет проводить свой отпуск – он бы не то что удивился – не поверил бы. Археологические раскопки никогда не попадали в сферу его интересов – ни личных, ни профессиональных. А теперь он с умным видом разглядывает черепки, которые ему восторженно демонстрирует профессор Селезень. Или объясняет водителю тяжелой землеройной техники, как правильно снимать слой грунта. А то и вовсе – проводит разъяснительную беседу с двумя горячими парнями, повздорившими за то, кому копаться в земле рядом с понравившейся девушкой.

Вот не зря говорят, что лучший отдых – это смена вида деятельности. Да и вообще – такого отпуска у Паши еще никогда не было.

Зато все оставшееся от раскопок время Клео была его. Без остатка. Ужины, разговоры и постель. С ужинами, хвала местному рынку и кафе, Паша прекрасно справлялся, а Клео варила по утрам вкусную кашу и кофе. Иногда они вдвоем валялись на диване и разговаривали. Павел предпочитал слушать Клео – в конце концов, они проводили много времени вместе именно на поле ее профессиональной деятельности, а о своей профессиональной деятельности Павел Тихий говорить не любил. Зато Клео любила. И интересно рассказывала. История ни в школе, ни в академии не значилась в числе любимых Пашиных предметов. Эта дисциплина казалась ему очень скучной. Наверное, Павлу просто не везло с педагогами. А Клео умела рассказывать. Павел слышал, чувствовал, как она подбирает слова, чтобы ему было понятнее. Вот профессор Селезень зачастую пускался в такие заумствования, что Павел терял нить разговора. С Клео такое тоже иногда случалось, но она быстро исправлялась, да и Павел сам не стеснялся переспрашивать, если ему было непонятно.

Но самой приятной частью их совместного времяпрепровождения была постель. Впрочем, пару раз было в ванной. Единственным минусом было некоторое однообразие, которое Павел каждый раз осознавал пост-фактум, но в процессе ничего поделать не мог.

Им нравилось обоим целоваться – долго, вкусно, не торопясь. Ему нравилось ласкать ее грудь, а ей – гладить его плечи. Но потом как-то так каждый раз получалось, что Клео оказывалась на спине, обвивала руками его шею, а ногами поясницу – и здравствуй, старая добрая миссионерская. И с разнообразием как-то не ладилось. Впрочем, от добра добра не ищут. Может, и не нужно пока это разнообразие, если она прогибается от его толчков и шепчет на выдохе: «Да-а-а-а», а сам он, кончая, падает лицом в облако ее сладко пахнущих волос.

Глава 4.3

Потом. Они все наверстают потом.

Только не будет никакого «потом». Каждое утро Павел просыпался с одной и той же мыслью: «Сегодня еще не последний день». Но однажды он наступил. Последний день его отпуска. И сегодня в тринадцать тридцать у Павла самолет.

Странно, но в этот день он проснулся позже Клео. Обычно он просыпался первым и любовался на нее – на губы, ресницы, кудри. А потом будил поцелуем. Но не сегодня.

Павел сел и прислушался. С кухни доносилось легкое позвякивание. Значит, Клео уже готовит завтрак. Паша спустил ноги с кровати, посмотрел на часы, потом оглядел комнату. Он даже вещи еще не начинал собирать. Он словно делал вид, что этот день никогда не наступит. Что отпуск никогда не кончится, а сам Павел никогда никуда отсюда не уедет.

Что за дурацкий самообман? Павел же изначально знал, что это все когда-то закончится. Что это просто курортный роман – яркий, страстный, короткий. Знал же? Знал?!

Он наклонился и резко дернул на себя валяющиеся на полу штаны.

***

Клео что-то напевала. Павел какое-то время стоял и прислушивался, но так и не смог разобрать слов.

– Доброе утро.

Клео резко обернулась от плиты. В окно ярко светило солнце, превращая ее волосы в некое подобие темного нимба. Паша понял вдруг, что ненавидит солнце. Оно так много отняло у него времени с Клео. И любит дождь.

– Доброе, – улыбнулась Клео.

– Я сегодня улетаю, – выпалил вдруг Павел.

Улыбка исчезла с лица Клео – медленно, неуверенно, словно не хотела исчезать.

– Как быстро пролетает отпуск, верно? – она отвернулась к плите. – Завтрак уже готов, садись.

Павел не стал садиться, подошел к Клео сзади близко и остановился. Не касаясь.

– Ты проводишь меня?

– Во сколько у тебя самолет?

– В тринадцать тридцать.

Она медленно покачала головой.

– Извини, не смогу. Надо работать.