Только герцогу это под силу - Джеффрис Сабрина. Страница 54

— Я-я не пыталась п-подорвать… — она продолжала всхлипывать, вытаскивая тампон. — Это действительно ничего не…

Луиза не могла окончить фразу из-за рыданий, и теперь он вспомнил и другое. Как даже после прибытия его доктора в тот день, пока они с Дрейкерам обсуждали брачный договор, она не позволила тому осмотреть её, как они не настаивали.

Потом были замечания, которые она сделала в школе — о том, как рожают заключенные… о крови. Но почему она была так…

Саймон вдруг вспомнил разговор с сестрой о принцессе Шарлотте и застонал. Пропади оно все пропадом.

Он схватил её дрожащую руку, когда она клала на стол тампон.

— Ты была там, да? — хрипло произнес он. — Ты присутствовала, когда принцесса умерла в родах.

Не в состоянии говорить из-за слёз, Луиза кивнула.

Всё дело было в страхе. Который он бы распознал, не будь таким тупицей.

Браня себя за горячность, он заключил её в объятия.

— Тш-ш, дорогая, — произнес Саймон возле её уха. — Всё хорошо. Тш-ш.

Подавляя рыдание, она обвила его руками, ища утешение у своего мучителя, и он всеми силами утешал её, бормоча успокаивающие слова, поглаживая ей спину.

— М-меня не пускали смотреть на роды, — задыхалась Луиза, его халат пропитывался её слезами. — Они выгнали почти… в-всех из её спальни.

Саймона поглаживал и успокаивал её, чувствуя себя деспотичным чудовищем.

Она силилась совладать со своими неудержимыми рыданиями.

— Но она была м-моей сестрой. Я любила её. И я-я спряталась у неё в г-гардеробной.

— О, дорогая, — нежно сказал он.

— Роды были очень тяжелыми, — прошептала она у его груди. — Она кричала часами…

Саймон мог лишь представить. Он слышал, что принцесса Шарлотта провела два с половиной изнурительных дня в родах.

— Но потом родился мёртвый ребёнок. Он был огромный, слишком большой для… и они не воспользовались щипцами и… — яростно заговорила Луиза. — Было слишком много крови, так много… не только после, но и до этого тоже.

Она обратила на него сквозивший гневом взгляд.

— К тому времени, как у неё начались роды, они уже пускали и пускали ей кровь, а ещё практически уморили её голодом. Чего же они ожидали, когда она начала рожать? Какая женщина смогла бы родить ребенка, если бы вынесла столько…

Она снова залилась слезами, и страх, переполнявший её, бередил ему душу. Саймон прошёл поцелуями по её волосам, виску, влажным щекам. Его горло саднило от ужаса, когда он представлял, каково это было для неё, оказаться свидетелем такого. Ей было только двадцать два — все еще слишком молода, чтобы позволять ей мучиться этим. Почти такого же возраста, как принцесса.

— Ты должна была мне рассказать, — прошептал он. — Жаль, что не поступила так.

Луиза продолжала стоять в его объятиях.

— И чтобы ты сделал? Сказал мне, что… мой страх пустячный. Что Регина… благополучно произвела на свет двоих детишек, — она сглотнула. — Я знаю, что роды не всегда так ужасны, как я навоображала себе. Но каждый раз, как я думаю о…

Когда от рыданий она не смогла договорить, Саймон прижал её голову к своей груди. Она, вероятно, была права. Расскажи она с самого начала, он, учитывая всё произошедшее между ними, предположил бы, что она отказывается иметь детей, чтобы насолить ему.

Теперь ему понятно было, отчего ей так не хотелось выходить замуж. Ясно, что это не являлось жаннодарковской решимостью быть старой девой-реформаторшей.

Луиза подняла к нему лицо.

— Я-я, правда, хочу твоего ребёнка. Наших детей. Я больше всего на свете хочу этого. Я смирюсь с этим. Я могу это сделать. Могу.

Она, натянутая как стрела, всё ещё стояла в его объятиях, и в глазах её ещё дрожали слезинки.

Проклятье, что ему делать? Если он пойдет на поводу её страха, сколько это продлиться? Ему следовало иметь наследника. А из неё бы вышла замечательная мать.

Если только, она сперва не умрет от страха в родах.

Саймон застонал. Как ему заниматься с ней любовью, зная, что неизбежное последствие этого наводит на неё такой ужас?

— Саймон, я уже в порядке. Если желаешь, можешь выкинуть тампоны. Я буду…

— Тш-ш, — прошептал он. Ему оставался единственный выбор. Проклиная себя за такую слабость и глупость, он потянулся и взял тампон. — Подними ногу, — сказал он.

Луиза непонимающе уставилась на него.

— Что?

— Мы кое-какое время будем поступать по-твоему. Пока ты не… почувствуешь, что можешь спокойнее думать о рождении мне детей.

— Ты не должен так поступать…

— Нет, должен, — решительно ответил он. — Я не хочу, чтобы моя жена тряслась в страхе, приходя ко мне в постель. А теперь подними ногу.

Когда она повиновалась, Саймон не до конца ввёл тампон, позволив ей самой завершить начатое.

Луиза подняла на него взгляд, и облегчение, отразившееся на её лице, пронзило его.

— Спасибо, — прошептала она.

Затем она поцеловала его, и Саймон, как никогда прежде, прильнул к её губам, пылко и отчаянно целуя её. Ему хотелось стереть всё, что обнаружилось теперь, забыть, что жена только что убедила его разрешить то, чего ни одни муж, в здравом уме, не позволил бы.

«Никогда не допускай, чтобы женские слезы доводили тебя до непозволительных поступков», — возвещал дедов голос в голове.

Он клял Монтита, затем себя, что его «петушок» так же предсказуемо вставал по стойке «смирно», как Раджи, завидевший птичку. Иисусе, он обезумел. Вдобавок, он, по-видимому, не мог самостоятельно помочь себе, когда был с ней.

Луиза, должно быть, почувствовала его возбуждение, так как прервала поцелуй и, прищурившись, уставилась на него.

— Мы теперь отправимся в постель? — хрипло, приглушенным голосом, спросила она.

Саймон отвёл взгляд и заметил их отражение в зеркале — переплетенные ноги, свою эрекцию, и её, до сих пор стоящую с поднятой на табурет ногой. Её ночная рубашка, подтянутая до талии, обнажала его взгляду её интимное с шелковистой кожей местечко.

«Петушок» его ещё больше увеличился, и его обуяла крайнее желание овладеть ею здесь, прямо так.

— Обернись к зеркалу, — приказал он.

Когда Луиза, чтобы повернуться, начала снимать ногу с табурета, он произнес:

— Нет, оставь её там. Я хочу видеть каждую твою частичку. Я хочу видеть, как прикасаюсь к тебе.

Хотя лицо её вспыхнуло от смущения, она исполнила его просьбу, разворачиваясь вокруг так, чтобы предстать перед зеркалом, с одной ногой на табурете, другой на полу, открывая взору свою нежную плоть во всём её влажном великолепии.

У Саймона пересохло во рту. Он сдернул через голову её ночную рубашку, затем отделался от своего домашнего халата. Двигаясь позади, он одной рукой обнял её, чтобы ласкать грудь, в то время как другой — перебирал нежную плоть меж её ног. Лицо Луизы стало таким же розовым, как та плоть, вдобавок она издала стон удовольствия, от которого его «петушок» стал крепким, словно железо.

— Временами, Луиза, — выдавил он, — я беспричинно хочу тебя. — Он потер вверх-вниз своей возбужденной плотью между её ягодиц, только чтобы она знала, каким твердым он становится из-за неё.

Её пристальный взгляд стал знойным, и она потянулась назад, словно намереваясь поласкать его «петушка».

— Нет, — Саймон отвёл её руку. — Положи руки на стол. Я хочу взять тебя вот так, сзади, в то время как ты наблюдаешь. — Он продолжал грубо шептать возле её уха: — Я хочу, чтобы ты видела то, что вижу я, двигаясь в тебе. — Он прикусил мочку её уха. — Я хочу, чтобы ты видела дурманящую картину, которую являешь собой, ту, что целыми днями снедает меня.

Луиза, с затуманенными черными глазами, сделала, как он сказал, подалась вперед, чтобы расположить руки перед собой. Её волосы каскадом заструились вниз перед ней, закрывая её грудь, и Саймону пришлось подобрать их и закрепить петлей на одном плече, чтобы он мог вволю наглядеться на неё.

Боже, как на него подействовал один лишь её вид в тусклом сиянии свечи. Её лицо, залитое румянцем, и груди, покачивающиеся между её рук, словно зрелые плоды, — Луиза выглядела ранимой и очаровательной, и такой эротичной, что едва не сводила его с ума.