Тест на любовь - Копейко Вера Васильевна. Страница 28

И странное дело, при всей нелюбезности души, голос — сама любезность, он успокоил Ольгу. Она расслабилась. И, черт побери, она должна доверять Иржи. Если он сказал, что не о чем беспокоиться, значит, так и есть. В конце концов, он должен трястись над ней больше, чем она над собой. Конечно, «куколок» вроде нее он наделал много, но не всем доверяет так, как ей. Она ощутила внезапный прилив радости, но тут же взяла себя в руки — рано ликовать. Она давно знала: порадуешься прежде времени — в положенный срок нечему будет радоваться. Все хорошо вовремя.

И Ольга закрыла глаза…

Сейчас, напившись соку, она поставила в холодильник пакет. Ладно, надо кончать воспоминания, что было — то прошло. Предстоит встретиться с Таней. За Таню Ирма вознаградит ее отдельно. Ольга станет ее поручительницей. И если все состоится, они с Таней вместе поедут в Прагу. Господи, на кой черт ей этот мужик? Для чего она назначила ему встречу в Доме журналиста? Ольга сама не понимала, но чувствовала, как что-то толкает ее к нему. Где-то в глубине сознания сидела необъяснимая мысль — этот человек ей нужен. Или память о победе, которой никогда бы не было без него? Как мужчина он ее не привлекал, то есть нет, все при нем, он видный, ладный, статный. Но эти слова, приходившие на ум, были безликие, лишенные страсти и порыва, как и ее отношение к нему.

— Итак, что ты можешь нам сообщить? — спросил Петр Сергеевич, глядя на Толю, сидящего перед ним на стуле. Кабинет был обставлен новой итальянской офисной мебелью, а водителю Широкова принесли стул из старой жизни, чтобы подчеркнуть, что он чужой в этом мире.

— Ну что могу сообщить, — вздохнул он. — Патрон интересовался одной машиной и одной бабой.

— Называй номер. Называй бабу.

— Бабу не знаю. А номер машины… — Он назвал без запинки.

— Ты, конечно, узнал, к кому она приписана?

— Да, узнал. — Он сообщил.

— Хм, — покрутил головой толстый. — Это что-то новенькое в жизни твоего шефа. А баба?

— А баба — я не знаю, кто такая. Машина встречала ее в Шереметьеве.

— Что ж, ладно. — Он нажал несколько кнопок: — Друг, запиши-ка номер, поинтересуйся, что за бабу катает эта тачка.

— Приступить к исполнению? — спросил «друг».

— Так точно. Немедленно. Исполнишь — мигом сюда. Что еще можешь добавить?

— Патрон слетал в Прагу. Вернулся.

— Сколько дней был в Праге?

— Три.

— Что он там делал?

— Не знаю. Он не говорил.

— А по дороге из аэропорта было что-то интересное? Толя вспомнил сразу же о сотне баксов, но решил не обнародовать новость. Бумажка приятная, новая, чужими пальцами не захватанная, пускай себе лежит там, где лежит.

— Нечего больше сказать, да?

— Нечего.

— Ну ладно, до новых встреч, Толян. Бывай. — И толстый помахал ему рукой, как вождь с трибуны.

— Иди и не оборачивайся, — посоветовал охранник, выпуская его из офиса.

Толя никогда не оборачивался, уходя из громадной комнаты. В прежние времена здесь заседал ученый совет научно-исследовательского института. Кому только не сданы здесь помещения, некогда бывшие лабораториями, где шуршали бумажками сотни серых бабенок и нечесаных мужиков. Сколько чаев здесь выпито из пачек со слоном, сколько мышей выкормлено сухими бутербродными крошками. Похоже, администрация, съежившаяся на пятачке возле сортиров в конце коридора — все в одной норке, с директором за ширмой, — сама не знала, кому именно сдала. Весь штат от прежней науки — только они: директор, секретарша и бухгалтер.

15

— Так ты вот это называешь «кукольным домиком»? — Таня оторопела. Потом она подняла глаза от домика Ирмы на фотографии и посмотрела на Ольгу. — Ну, ты даешь… — Она вскинула светлые брови. — Ты вот такое хочешь построить? Да как тебе в голову пришло? Сейчас это стоит дикие миллионы. А вообще, конечно, хороший. — Таня покачала головой, понемногу приходя в себя. — Слушай, только не говори мне, что ты заработала камерой. Для такого дома карточки надо было продавать пудами и не у нас.

— Кстати, а чем занимается твой благоверный? — вдруг спросила Ольга.

— Мой благоверный, хорошо тебе известный, все еще преподает, и у него своя крошечная фирмочка. — Таня усмехнулась. — Собирается ломать старые пятиэтажки на севере Москвы. Думает, что такой сладкий кусочек ему обломится. Но, боюсь, Саша рано радуется. Там гуляют хорошие бюджетные деньги, и вряд ли ему они перепадут. Кроме него, в этой сфере полно страждущих. Поэтому дома наверняка сломают другие. — Она махнула рукой. — Слушай, Геро, скажи мне, мы пришли сюда, в бар, и сидим над джином-тоником для чего?

— Пообщаться. Встретиться. Хочется наладить отношения с приятными людьми из прошлого. Понимаешь, нас как-то всех раскидало, а мне хочется, чтобы люди, которые нравились и с кем мне было тепло, продолжали бы меня согревать и сейчас. Душой.

— Ага, а сама ты по-прежнему греть никого не хочешь?

— Нет, почему, ты же помнишь…

— Я, конечно, помню. А кстати, где сейчас Павлик?

— Павлик в порядке. Он почти взрослый мужик. Мы как-то ходили по делам, так меня принимали в лучшем случае за его сестру. Благородные люди. А остальные думали — баба подцепила мальчишку. Он выглядит на все двадцать.

— Ну да, а ты на тридцать три.

— О, спасибо, осадила. А то я думала — на двадцать восемь.

— Не надейся. Это нам всем кажется. Посмотришься в зеркало без свидетелей и кажешься себе юной. А на фоне человечества до старой карги — рукой подать.

— Что мне в тебе всегда нравилось, так это откровенность. Никогда никому не замазывала глаза. Я помню, когда ты работала в востоковедческой библиотеке. — Ольга фыркнула. — Все великие ученые мужи привязывались к тебе — хотели, чтобы ты нашла книгу, откуда они могут списать, но чтобы больше никому этой книги ты не давала. А ты всех посылала.

— Да, посылала. Я была молодая и глупая.

— А сейчас что бы сделала на месте той Тани?

— Я бы уже не посылала, и, как теперь понимаю, мне жилось бы немножко легче. — Она скривила губы. — На нынешнее место я ушла, когда оно было очень завидное. Но все рухнуло, как везде, и мне теперь придется досиживать до пенсии под этими обломками. Кому нужна старая баба?

— Ну, прости, старая — это не про тебя.

— Да ладно, я ведь старше тебя.

— Чего никогда нельзя было сказать. Сейчас тоже, кстати. Ты сама придумала стричься почти наголо?

— Ну, разве это наголо! Посмотрела бы ты, какая я была два года назад.

— Тогда я не могла тебя увидеть. Я была слишком занята собой. Ты ведь знаешь — я жила не одна, у меня был биолог. Нет, я не выходила за него официально.

— Слыхала. Энтомолог. Поймал тебя, как бабочку. Кажется, ты была не первая в его коллекции?

— И не последняя.

— Кого-то он снова поймал?

— Думаю, не без того.

— У вас недолго длилось?

— Знаешь ли, знаешь ли… Про это мы поговорим чуть позже. Так как тебе мой проект «кукольного домика»?

— Потрясающий. Я бы от такого не отказалась.

— Так в чем же дело?

— Конечно, моей Катьке совсем не плохо оставить что-то на этом свете как воспоминание о собственных родителях. — Таня вздохнула.

Катьку она родила поздно, ей было хорошо за тридцать. Сейчас она еще ходит в школу, но Таня с содроганием думает, что дальше. Школа становилась хуже день ото дня, а чтобы отдать дочь в гимназию — нужны деньги. Представить себе, что муж сможет их заработать, невозможно. Так что будет с ребенком? После школы она попробует поступить в бесплатный институт. Но с такими знаниями возможно ли это? Нужны деньги, а взять их негде.

— Ты знаешь, мне богатой уже не быть. И такой дом не построить.

— Доступно трудящимся.

— С ума сошла?

— Доступно трудящимся, — упрямо повторила Ольга.

— Шутишь? Не стыдно? Ты знаешь, какая у меня зарплата?

— Так я же говорю — трудящимся. А не служащим. Я имею в виду тех, кто трудится. От слов «труд», «трудно»… Ты не трудишься, ты просто ходишь на работу. А можешь не ходить и заняться кое-чем другим.