Из-за денег (сборник) - Шекли Роберт. Страница 13

Мне исполнилось девятнадцать, когда кончилась война, и моя военная служба проходила спокойно в транспортных войсках. Затем я возвратился жить в дом дяди Эндрю, прирожденного пройдохи, скупердяя и вместе с тем богомольного, строгих нравов, напичканного всякими принципами, подобно настоящему протестанту. Я отдавал ему все мое жалованье, и у него все же хватало доброты на то, чтобы оставлять мне несколько долларов, на которые я мог иногда выпить стакан вина после работы или сходить в кино, но не в каждое воскресенье.

Мы жили в десяти милях от города, в маленькой деревне, где все знали друг друга. У меня было достаточно, друзей и столько же подружек, не возражавших прогуляться со мной. Но, как это бывает, интересовала только одна. Увы, Джейн, этой девушке, я совершенно не нравился. И именно из-за нее я здесь.

Несколько раз я пытался пригласить ее в кино или на танцы. Бесполезно. Она предпочитала встречаться с каким-то городским типом, старше ее на семь лет, который, как мне казалось, больше прохлаждался у нас в деревне, чем находился где-нибудь на работе.

Поэтому я, в конце концов, образумился и охладел к Джейн. Через некоторое время я увлекся дочерью моего хозяина, довольно приятной блондинкой, чьи темно-карие глаза посматривали на меня не без удовольствия.

«Прощай, Джейн!» — подумал я. Но не тут-то было. Эта язва словно прилипла к моей душе и делала все, чтобы распалить меня. И поскольку Джейн жила по соседству, мне было крайне трудно избегать встречи с ней. Она говорила моим приятелям, что я в нее втюрился, и те посмеивались надо мной.

Это случилось вечером весной. Я возвращался домой, и она уже поджидала меня, стоя на тротуаре у крыльца своего дома. Джейн очень любезно поздоровалась и даже пригласила зайти к ней. Да, чуть не забыл сказать, что ее отец, работавший лесничим, неделями пропадал в чащобах дикой растительности и редко объявлялся у себя дома. Я отказался наотрез. И тогда она стала осыпать меня всякими оскорблениями вплоть до намеков на якобы мою мужскую неспособность. Я, разумеется, разъярился и влепил ей увесистую пощечину. Она потеряла равновесие и упала, ударившись головой о каменную ступеньку крыльца. Всю эту сцену видели люди, сидевшие в кафе напротив. И когда ее подняли, она уже была мертва.

Толстый Оскар, наш деревенский «лягавый», арестовал меня и отвел в свой дом, откуда позвонил в город. Ожидая, когда прибудет полицейская машина, мы сидели на кухне и обсуждали «несчастный случай», как выразился этот славный лентяй.

На предварительном слушании дела я объяснил судье происшедшее, и, поскольку, у меня не было своего адвоката, мне его назначили. И мне повезло!

О, что это был за адвокат! Едва усевшись на мою койку в тюремной камере, он тут же предложил мне пачку сигарет и тем самым воодушевил меня поведать всю драму.

— Превосходно, — сказал он. — Дело ясное, можешь на меня рассчитывать. Тебе нечего опасаться. Построим защиту чисто в американском духе: то, что произошло, не имеет вины, «форс мажор» или рука судьбы, так сказать.

И вот наступил день суда.

Когда закончились формальности, и я откровенно ответил на вопросы судьи и прокурора, мой адвокат заставил выступить полдеревни в качестве, как он выразился, «свидетелей нравственности». Мои приятели забросали меня словесными цветами. От их похвал я даже покраснел. Мой хозяин тоже явился.

— Хороший, усердный работник, — сказал он. — В гараже мастер на все руки.

Его дочь, сидевшая в зале, одарила меня лучезарной улыбкой.

Очевидцы происшедшего тоже дали показания в мою пользу. В конце процесса вновь поднялся мой адвокат. Мне кажется, я могу дословно воспроизвести то, что он сказал:

— Господа присяжные. Вы видите на скамье подсудимых сироту, которого с десяти лет воспитывал престарелый дядя. Этот сирота боготворил своего единственного родственника. На мне лежит нелегкая обязанность сообщить моему подзащитному нечто такое, о чем он не ведал, что от него тщательно скрывали, пока он находился шесть месяцев в тюремной камере, ожидая суда.

Томас, в тот вечер, когда ты возвращался домой, тебя ожидало трагическое известие. Если бы тебя не остановила Джейн, ты бы вошел в свой дом и увидел бы горячо любимого тобою дядюшку мертвым. Смерть наступила от отравления газом, наполнившим кухню. Видимо, несчастный старик открыл кран трубы и забыл зажечь плиту.

Отлично помню, как убитый горем, я поднялся во весь рост со скамьи подсудимого и тут же рухнул на нее, закрыв лицо руками. По залу побежал шепот сострадания. Когда все стихло, мой адвокат продолжил речь. Он напомнил присяжным о моем нелегком детстве, о моей прилежной учебе и безупречной службе в армии, о показаниях свидетелей… Концовка его речи была просто превосходна:

— Господа присяжные. Вы знаете, что представитель обвинения потребовал чуть ли не смертной казни для моего подзащитного. Я напомню вам, что восемь месяцев назад поблизости произошло убийство торговца лошадьми. Это чудовищное преступление было совершено с целью ограбления. Преступник до сих пор не найден. Но, если бы его поймали, прокурор, несомненно, потребовал бы и для него смертной казни. И в этом случае был бы прав. Однако, вы, господа присяжные, обязаны видеть разницу между зверским убийством и пощечиной, которая случайно явилась предпосылкой наступивших затем по воле судьбы непоправимых последствий. Да, мой подзащитный потерял над собой контроль. Но вы хорошо знаете, что он подвергся провокационным оскорблениям со стороны его соседки. И это не его вина, что она мертва. Она вынудила его ударить ее по лицу. Ударить, возможно, в первый раз в жизни.

Поэтому, господа присяжные, я прошу вас оправдать Томаса, ибо те шесть месяцев, которые он провел в тюрьме, — вполне достаточное наказание за то, что он совершил, наказание, которое он будет нести как крест всю свою дальнейшую жизнь.

Признаться, я не идеализировал присяжных и не удивился тому, что меня осудили на пять лет.

Мой адвокат зашел в тюрьму попрощаться со мной и как бы невзначай заметил:

— Один человек просил меня кое-что передать тебе на словах. Речь идет об инспекторе полиции, женихе Джейн. «Скажи Томасу, что я докопаюсь», — сказал инспектор.

Теперь вам, надеюсь, ясно, почему я должен вернуться домой как можно скорее. Ибо если этот «лягавый» проникнет в дом раньше меня, то он, возможно, найдет принадлежащий убитому мною барышнику бумажник, полный купюр, частично запачканных кровью. Тот самый бумажник, который обнаружил под моей подушкой дядя, имевший скверную привычку рыскать повсюду. Богобоязненный кретин, изъявивший желание меня разоблачить. Вы понимаете, у меня не было выхода. Я оглушил его и открыл газ, после чего отправился, как обычно, на работу. Но Джейн из своего окна видела все, что произошло на кухне, и именно поэтому она поджидала меня в тот вечер, стоя на тротуаре у своего крыльца.

Джек Ритчи

Перст судьбы

Мы терпеливо выслушали Джеймса Уотсона, огласившего завещание. Положив текст документа перед собой на стол, он сказал:

— Ваш дядя очень любил этот дом и его окрестности. Он надеялся на то, что, если его племянники проведут здесь год вместе, возможно, один из них останется жить в этом доме навсегда и будет поддерживать в нем надлежащий порядок.

Орвилл Кроуфорд нахмурил брови.

— Жить здесь целый год втроем? Это невозможно!

Фреди согласно кивнул.

— Мы ненавидим друг друга. О наших чувствах знал дядя Бэнтени. Вполне вероятно, мы убьем друг друга, не пройдет и года.

— И тем не менее, — заметил Уотсон, — в завещании особо подчеркивается воля умершего, чтобы вы жили вместе в этом доме в течение года. И если кто-либо из вас не выполнит этого условия до истечения установленного срока, его доля наследства автоматически переходит к остальным живущим. — Тут адвокат быстро поправил себя. — То есть к тем, кто останется.