Последний снег - Джексон Стина. Страница 34

— До твоего возвращения — да. А потом все будет по-прежнему.

Она вглядывалась в темноту, словно опасаясь, что кто-то их подслушивает, и делала короткие глубокие затяжки.

— Только не говори Нииле, но я, наверное, не вернусь.

— Почему?

— Меня здесь ничего не держит. Отца больше нет. У меня нет причин оставаться. Я продам дом и уеду с сыном подальше отсюда.

В ее голосе звучало волнение, глаза засверкали. Убрав волосы с лица, она посмотрела на Лиама. Тот отвел взгляд, чтобы скрыть радость. Это было лучше, чем он надеялся. Если они уедут, ничто не будет напоминать о том, что произошло, и люди скоро все забудут.

— Мне нужно идти. Ниила будет меня искать, — сказал он.

— Я слышала, у тебя есть дочь.

— Да.

— Ниила говорит, поэтому ты и работаешь здесь. Ради дочери.

Лиам опустил голову. У нее были носки разного цвета — один белый, другой черный.

— Я обещал купить ей дом.

— Неплохо.

Она затушила сигарету ботинком.

Лиам открыл дверь и придержал, пропуская Лив вперед. Она задержалась на пороге, повернулась к нему и прошептала:

— Знаешь, что важнее, чем дать дочери дом? — Что?

— Сделать так, чтобы однажды она осмелилась его покинуть.

Видара застрелили, а потом сбросили в колодец. Это кричали заголовки всех газет, и повсюду ее теперь провожали людские взгляды. Симон сидел рядом, опустив на лицо капюшон, чтобы скрыть слезы. Ей хотелось утешить его, сказать, что, по крайней мере, дед не страдал — все произошло быстро. Но слова застревали в горле. Они ехали молча, окутанные темнотой.

У ворот их поджидали незнакомцы. Мужчина и женщина. Судя по камерам и микрофону, журналисты. Лив узнала их: они кружили и у церкви как стая голодных ворон.

Симон взялся за ручку дверцы:

— Мне послать их к черту?

— Нет, мы ничего не будем им говорить.

Она вышла из машины и подняла шлагбаум, чтобы избавить сына от общения с ними.

— Как ты себя чувствуешь, Лив? — спросила журналистка. — Хочешь поговорить с нами?

Голос был мягкий, почти умоляющий, но Лив никак не отреагировала. Руки плохо слушались, однако ей удалось завести машину и проехать к дому. Войдя внутрь, она поскорее задернула все занавески, чтобы скрыться от любопытных глаз.

Только с наступлением темноты она отважилась выйти на веранду. Сидела с трубкой Видара в руках и смотрела на лес, когда раздался телефонный звонок. Звонил Хассан, сообщил, что едет к ним. Она пошла открывать шлагбаум, отметив, что журналистов, на ее счастье, уже нет.

— Можно подумать, ты теперь здесь живешь, — сказала она Хассану, выходящему из машины.

— Только не говори моей девушке. Она и так жалуется, что меня вечно нет дома.

Они сели рядом на веранде. Лив курила и поглядывала на парня, гадая, зачем он приехал. Ему она тоже предложила покурить, но Хассан отказался.

— Как ты? — спросил он.

— Бывало и лучше.

Сгорая от нетерпения, она ждала новостей.

Не будет он приезжать просто так.

Подталкивая его к разговору, она постучала пальцем по лежащей на столе местной газете.

— Тут написано, что отца убили двумя выстрелами.

Хассан тяжело вздохнул.

— Да, это так.

— Но почему я должна была прочитать об этом в газете? Что, так сложно было сообщить?

— Произошла утечка информации. Мы не хотели, чтобы газетчики разнюхали подробности. Это может повредить расследованию.

— Расследованию… Хорошо хоть, вы его ведете. У вас есть подозреваемые?

— Лив, я не вправе обсуждать это с тобой. Мы пока еще только на начальной стадии.

Вид у него был расстроенный. Лив уставилась на лес. Деревья и небо расплывались у нее перед глазами.

— Вы думаете; что это я его застрелила, да? Вы поэтому обыскивали дом? И поэтому ты мне ничего не рассказываешь?

Хассан потер лоб рукой. У него были красивые, правильные черты лица. Ему бы в кино сниматься.

— При расследовании убийства всегда тщательно изучают близкое окружение жертвы. Это обычная практика. Я не буду извиняться за то, что мы делаем свою работу. Но попрошу не воспринимать все на свой счет. Это всего лишь наша работа, Лив.

Трубка затухла. В тот же момент горизонт проглотил солнце, сразу стало темно и холодно. Лив поежилась. В дом идти не хотелось — там все казалось чужим.

Хассан наклонился ближе и тихо сказал:

— Веришь ты или нет, но я на твоей стороне. Я не могу рассказать тебе, что мы думаем и почему делаем то, что делаем, но я хочу, чтобы ты знала: мы тут ради тебя и Видара. Никто не заслужил такой смерти.

Глаза заслезились от ветра. Лив не стала их вытирать. Пусть думает, что это слезы. Что она плачет из-за потери любимого отца.

— Я знаю, что вы с Видаром много значили друг для друга, — продолжал он. — Это тяжелое время для тебя и Симона. И если вам что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня найти. Я всегда приду вам на помощь. Не только как полицейский, но и как друг.

— С чего ты решил, что мы много значили друг для друга?

Его удивил этот вопрос. В растерянности он сунул пальцы в густые волосы.

— Иначе вы бы не жили под одной крышей, разве нет? И он не носил бы с собой твое фото.

Хассан начал рыться в карманах, бормоча что-то про одежду Видара, достал пластиковый пакетик и протянул Лив. Фотография лежала в нагрудном кармане рубашки Видара, когда его нашли. Лив взяла карточку, но смотреть не стала. Она и так знала, кто там изображен.

— Это не я. Это мама.

— Ничего себе! Вы похожи как две капли воды. Я был уверен, что это ты.

Фото выцвело от времени, но на нем угадывалась юная улыбающаяся Кристина с распущенными волосами. Только по глазам можно было догадаться, какая тьма скрывалась у нее внутри, грозя в любой момент вырваться наружу.

Лив вернула карточку Хассану. Видар и правда всегда носил ее с собой. В детстве Лив часто разглядывала фотографии, думая о матери. Но, повзрослев, начала видеть на снимках себя.

— Она покончила с собой, когда мне было несколько месяцев.

— Это, должно быть, тяжело — расти без матери…

Лив поднялась и свистом подозвала собаку. Тело налилось усталостью, каждое движение причиняло боль. У двери она остановилась и обернулась к Хассану.

— Люди говорят, что отец виноват в ее смерти. Говорят, что он душил ее любовью.

От всех пересудов голова шла кругом. Лиам вспомнил о снимках в своем мобильном, и ему стало любопытно на них взглянуть. Он дождался, когда стемнеет и собаки утихнут. Ваня спала лицом к стене. Трещины в обоях были похожи на паутину, в которой запуталось ее крошечное тельце. В темноте Лиам сидел перед компьютером и разглядывал снимки на большом экране. Видар стоит к нему спиной, наклоняется. Роет землю руками, словно в поисках чего-то.

Лиам удалил снимки с телефона, но перед этим скопировал на компьютер. Это было небезопасно, но почему-то он был не в состоянии удалить их насовсем. Что-то останавливало его каждый раз, когда он пытался. Ему нужны были эти снимки, чтобы понять, что произошло в ту ночь. Ночь, которую ему хотелось забыть.

Больше всего снимков он сделал рядом с домом. Одинокое окно, горящее в ночи. Три двери в дом: парадная, задняя и дверь сарая. Яблоня, по которой можно залезть на второй этаж или крышу. «Вольво», уткнувшаяся капотом в смородиновые кусты. Ржавый металл сияет в рассветном солнце как золото.

Размытые снимки — незадолго до того, как все случилось. Тощая фигура между елей. Охотничья вышка на фоне светлеющего неба… Видар шел в стороне от тропы. Он словно кого-то выслеживал. Или от кого-то скрывался.

Лиам усилил яркость и приблизил снимок. В нем ожили воспоминания. Крики птиц, запах пороха… Холодный пот выступил на затылке, но он не мог оторвать взгляда от экрана. Ваня заворочалась в кровати, и Лиам застыл, потом повернулся. Комната была освещена молочным светом экрана.

Он снова уставился в компьютер. Видар стоит на коленях, руки в земле… Вдруг что-то в левом углу привлекло его внимание. Он прищурился и разглядел странную тень. Среди темных елей виднелось что-то ярко-синее. Кофта или куртка человека, прячущегося за елями. Габриэль? Но он был с другой стороны.