Смерть в замке (ЛП) - Блокман Лоуренс. Страница 2

Другой пассажир, сидевший позади нотариуса, бледный как мертвец, с виду завсегдатай баров и казино, оказался дальним родственником покойного дядюшки. Звали его Жюль Пюжо. Когда Пюжо и Франсуа здоровались, все почувствовали, что атмосфера накаляется. Они даже не подали друг другу руки. Не нужно было быть ясновидцем, чтобы мгновенно понять: Пюжо явился в Бомюр не с благими намерениями.

Сам нотариус оказался пухлым напыщенным человечком с совиным личиком, украшенным бородой. Он говорил с сочным бургундским акцентом, раскатисто произносил «р», тянул «о» и назойливо распоряжался всем, даже размещением Пюжо и доктора Сторча в комнатах. Последнего он заставил поставить автомобиль прямо во внутренний двор замка, поскольку гаража не было.

Франсуа представил меня нотариусу и объяснил, что я интересуюсь альдиной.

— После обеда! — заявил мэтр Кардоннэ. — Доктор Сторч тоже выразил желание взглянуть на коллекцию. Я попросил его остановиться в замке, поскольку не исключено, что завтра аукцион вообще не состоится.

— Не состоится?! — вскричал в ужасе Франсуа.

— Ваш кузен Жюль Пюжо возбудил иск о разделе имущества, — объяснил мэтр Кардоннэ. — По-видимому, придется все опечатать до тех пор, пока вопрос не будет решен.

— Но Жюль упомянут в завещании дяди…

— У него свои притязания, — уточнил нотариус.— Предлагаю собрать завтра утром семейный совет. Из Дижона приедет адвокат вашего кузена, и мы с ним решим, состоятся ли торги.

— Они непременно должны состояться, — возразил Франсуа. — Прибудут покупатели из Парижа. Из Америки уже приехал господин Бендер, и вот теперь доктор Сторч…

— Закон есть закон, — промолвил нотариус с важным видом. — Не я издаю законы и не мне их менять. Там видно будет. О, по-моему, пахнет жареным барашком, дорогой Рене?

Мой взгляд отметил энергичное лицо нотариуса, болезненное, недоверчивое выражение кузена Жюля Пюжо, затем встретился с напряженно-мрачными глазами Рене Франсуа и очаровательно озабоченным взглядом Жаннет Лакур. Она вошла сообщить, что обед будет подан через пять минут. Лишь вежливое розовое лицо доктора Хьюго Сторча оставалось невозмутимым.

Несмотря на обилие блюд и восхитительное вино, обед полностью расстроился. Ничто не могло развеять холодной враждебности. Канделябры освещали ледяной мрак громадного, похожего на пещеру, обеденного зала. Я чувствовал, что руки покрываются гусиной кожей, и несколько раз порывался предложить разжечь дрова и хворост, сложенные в огромном камине, однако сдерживался, пытаясь понять, почему на душе у меня было так тревожно.

Когда дворецкий внес гигантскую лепешку сыра «бри», Жюль Пюжо открыто перешел к ссоре. Опершись о стол, он подался вперед и спросил Франсуа:

— Кузен Рене, вам бы очень хотелось, чтобы я покинул Бомюр и не мешал продаже вашей библиотеки, не правда ли?

Франсуа не ответил. Он даже не взглянул на Пюжо и сжал губы так, что они побелели. Пюжо откинулся назад и рассмеялся.

— Ну, вот вы и ответили, — сказал он. — Разумеется, вы бы дорого заплатили, милейший кузен Рене, за то, чтобы я уехал.

— Думаю, — глухо ответил Рене Франсуа, — что если бы вы решились мне помешать всерьез, я не задумываясь убил бы вас собственными руками.

— Ну, ну, не торопитесь, кузен Рене, — усмехнулся Пюжо. — Вряд ли вам это удастся. Мое предложение более осуществимо. Когда мы ехали из конторы мэтра Кардоннэ, доктор Сторч сказал, что его особенно интересует книга, имеющаяся у вас. Она представляет большую ценность.

— Альдина «Гипнэротомахия Полифила», — сказал доктор Сторч.

— Если это та книга, которую я имею в виду, да еще в отличном состоянии, я готов сегодня же вечером заплатить за нее 400 тысяч франков наличными.

— Наличными? — густые брови нотариуса поползли вверх. — Доктор, благоразумно ли носить с собой столько денег?

— Я плачу только наличными, — ответил доктор Сторч.

— Если альдина в безупречном состоянии, я даю больше доктора Сторча на 50 тысяч франков, — сказал я.

— Аукцион состоится завтра,— объявил Франсуа.

— Нет, он не состоится, —возразил Пюжо. — В этом-то все и дело, кузен Рене. Если вы не примете мое предложение, я подам в суд на раздел имущества, и аукцион придется отложить на долгие годы. Вы ведь знаете, как медлительны суды.

— Что же вы предлагаете, месье? — бледный как смерть Франсуа отказывался называть Пюжо «кузеном».

— План очень прост, — сказал Пюжо. — Вы дарите мне эту альдину. Я продаю ее доктору Сторчу. Сегодня же вечером я вместе с мэтром Кардоннэ еду в нотариальную контору и пишу расписку, в которой отказываюсь от всех притязаний. Завтра я уезжаю прочь, и вы избавитесь от меня навсегда.

Франсуа оттолкнул заскрипевшее кресло.

— Вы понимаете, о чем просите? — воскликнул он. — Речь идет о полумиллионе франков…

— Я все прекрасно понимаю,— спокойно ответил Пюжо. — Последнее время в казино Довиль мне ужасно не везло, и сейчас я во что бы то ни стало должен раздобыть около полумиллиона франков. Вам же, в свою очередь, необходимо получить право на остальную часть имущества. По рукам?

Франсуа смотрел на Пюжо в упор. Казалось, сейчас он прыгнет через стол и задушит кузена. Но вместо этого лишь крикнул:

— Шантаж!

Пюжо пожал плечами.

— Это выгодно нам обоим, — сказал он.

— Хватит впустую препираться, — прервал их мэтр Кардоннэ, снимая салфетку, скрепленную у шеи маленьким золотым зажимом. — Давайте пройдем в библиотеку, чтобы джентльмены могли взглянуть на книгу, о которой идет речь.

Нотариус отпер дверь библиотеки старинным ключом. Другим ключом он открыл массивный дубовый книжный шкаф, окованный железом, третьим — внутреннюю панель.

Я едва сумел скрыть восторг, когда альдина наконец попала ко мне в руки. Это был великолепный экземпляр, по-видимому, принадлежавший некогда Карлу V и не так давно купленный на аукционе доктором Розенбахом за 450 тысяч франков. Я нашел колофон и стал искать марку Альда — якорь и дельфина. Сердце меня екнуло. Знак знаменитого книгопечатника отсутствовал, но тут я улыбнулся про себя, вспомнив, что дельфин и якорь не появлялись на книгах Альда до июня 1502 года, а «Гипнэротомахия Полифила» была напечатана в Венеции в 1499 году.

Затем я нашел знаменитую ксилографию «Поклонение Приапа», которая в экземплярах, виденных мной ранее, была либо вырвана, либо попорчена. Эта же превосходно сохранилась в каждой детали. Экземпляр был действительно великолепен.

Так, вероятно, думал и доктор Сторч. Глядя через мое плечо, он довольно цокал языком. Обернувшись, я обратил внимание на жадный блеск в глазах седовласого библиофила и решил, что нужно будет поднять ставку на 50—75 тысяч франков. Нью-Йорк уполномочил меня это сделать, и я чувствовал себя вправе назначать цену по своему усмотрению.

— Я покупаю ее, — объявил доктор Сторч. — Сейчас же.

Мэтр Кардоннэ немедленно забрал у меня книгу. Доктор Сторч вынул из кармана бумажник поразительных размеров и стал быстро перелистывать пачку огромных, из тонкой бумаги пастельных тонов десятитысячефранковых банкнот (тогда еще франк был франком, а Франция — Францией).

Увидев деньги в руках библиофила, маленький бородатый нотариус выпучил глаза.

— Сегодня я даю пятьсот тысяч наличными, — заявил Сторч. — Завтра моя цена будет меньше.

— Я буду набавлять, — сказал я.

— Если предложение доктора Сторча не будет принято сегодня же, аукцион вообще не состоится, — заявил Пюжо. — Ну, что, кузен Рене, вы согласны?

— Я никому не позволю себя шантажировать, — ответил Франсуа, едва шевеля побелевшими губами.

— Как знаете, — пожал плечами Пюжо. — Вы конченый человек, кузен.

— Посмотрим, — пробормотал Франсуа.

Доктор Сторч спрятал бумажник.

— Прошу прощения, доктор, — обратился к нему мэтр Кардоннэ. — Не кажется ли вам, что благоразумнее оставить эти деньги на ночь в моем сейфе? Такая сумма, знаете ли…

— Вздор! — Сторч снисходительно фыркнул. — Я возил с собой и более значительные суммы, и никогда ничего не случалось.