Никогда не связывайтесь с животными. О жизни ветеринара - Стил Гарет. Страница 3

В реальности же надо было поступить так: позвонить в полицию, описать ситуацию и объяснить, какую опасность представляет животное. Они бы тогда выслали стрелка с подходящим оружием. Понятно, что была бы задержка по времени, но такое решение, определенно, было бы самым безопасным. А мне тогда это даже не пришло в голову. Я просто поехал на вызов, полный решимости, упрямства и упертости, как у того быка. Может, в колледже нас и накачивали знаниями, но ума от этого так и не прибавилось.

Надо сказать, что нас предупреждали. Весной, в самом начале сезона окота и отела, наш начальник дал небольшое, но емкое напутствие: «Короче, будет трудно, иногда будете пахать весь день, всю ночь, а потом продолжите вкалывать и на следующий день. Вы выдохнетесь и перестанете соображать, так что я не удивлюсь, если кто из вас либо отымеет, либо грохнет другого».

И он был во многом прав. Мы работали посменно, по двое из пяти. То есть каждую неделю у каждого из нас выпадало ночное дежурство, когда ты стоял первым на вызов. Звонки с рабочего телефона переводились на наши мобильные, и любой экстренный вызов был твоим во время дежурства. Вдобавок на вторую ночь тебя ставили вторым на вызов. И если первый ветврач был слишком занят или находился слишком далеко от места вызова, тогда второй должен был прийти ему на помощь. Точно так же мы работали и на выходных. В первый выходной день ты был первым на вызов, а на второй выходной тебя ставили вторым на вызов.

Нам также полагалось полсуток отгула в неделю. На бумаге.

Те из вас, кто дружит с математикой, уже, наверное, смекнули, что мы работали больше положенных заботливым Евросоюзом рабочих часов в неделю. Если хочешь сохранить работу, то вкалываешь столько, сколько надо, если нет, то тебя никто не держит. Возражения или упоминания о нормативах трудовой деятельности встречались дружным хохотом. Невозможно работать сельским ветеринаром и при этом оставаться в рамках 40-часовой рабочей недели. Фактически эти 40 часов полностью отрабатывались уже к среде, а затем вы начинали еще один 60-часовой забег. Однажды я сел и посчитал. Если перевести в почасовую оплату, то я едва получал самую минималку за час работы. К тому же за все время, что я там работал, мне не довелось ни поиметь, ни грохнуть хоть кого-нибудь (не считая быка).

Но ведь это было мое призвание! Я же занимался любимым делом, делом всей своей жизни!

Эх, ладно, на деле все было немного по-другому. В том смысле, что обычный рабочий день у меня проходил так. Я жил в квартирке над самой ветклиникой и потому приходил на работу с опозданием в несколько минут. Мне вполне хватило бы 15 минут, чтобы проснуться, собраться и прийти на место вовремя. Но мне всегда надо было выпить вторую чашку чая, одной было мало. В офисе я брал папку с надписью «ТБ». ТБ, или туберкулез у коров, – это бедствие всего королевства. Его вызывает микроорганизм, который и по сей день довольно трудно выявить, и он способен жить в организме своих жертв годами, прежде чем появятся очевидные симптомы. Он также может поражать людей, а потому животным нужно делать пробы. В моей ТБ-папке находился список ферм, куда мне надо было отправиться с визитом, чтобы искоренить ТБ. План был простой: ежегодно проверять весь крупный рогатый скот на ТБ. Если результаты проб негативные, тогда: «Йуху!» Если же нет… Ну тогда плохи дела. Очень плохи, особенно если вы та самая корова, у которой обнаружен туберкулез.

Ну, «проба на ТБ» звучит довольно научно и по-научному стерильно. В реальности же все было очень далеко от науки. По идее с каждой коровой проделывают следующее.

1. У коровы на шее выстригают два небольших участка размером 2×5 см каждый в 15 см друг от друга.

2. Замеряют и записывают толщину кожной складки на обоих участках, при этом используют небольшой старинный медный инструмент кутиметр (что-то типа мерной вилки, которую могут использовать топ-модели для измерения толщины подкожного жира у себя на теле).

3. В верхний участок вводят подкожно инъекцию с птичьим туберкулином.

4. В нижний участок вводят подкожно инъекцию бычьего туберкулина.

5. На четвертый день (день, когда поставили туберкулиновую пробу, считается первым) производят замер кожной складки на двух участках и сравнивают с первыми показателями.

6. Если толщина кожной складки нижнего участка (с бычьим туберкулином) сильно увеличилась по сравнению с верхним, то: «По-че-му?!»

Прошу не забывать, что такую аллергическую пробу необходимо поставить на каждом животном в стаде. При этом некоторые из них сильно против тестов и открыто выражают свое недовольство. Они даже могут лягнуть ближнего своего (часто это ветврач) в причинное место. Вам придется проверить в среднем от 4 до 400 коров в зависимости от величины поголовья на каждой отдельной ферме, а на помощь вам обычно могут прийти от одной до трех пар рук в зависимости от желания и готовности работников этих самых ферм. У многих дела идут ни шатко ни валко, фермы у них маленькие и часто захудалые. Вполне привычна ситуация, когда ветврачу предлагалось сперва самому догнать животное, прижать его к забору и только потом поставить на нем пробу. Обычным делом было также увидеть, что животное давно томится в маленьком загоне и уже дошло до такого осатанения, что определить его инфекционный статус было сродни акту экзорцизма.

И уж вовсе было привычным делом, когда ветврачей обвиняли в том, что «эту заразу вы сами и разносите».

– В смысле?

– Это вы заразили коров туберкулезом!

– В смысле?

– Черт бы вас побрал с вашим кутиметром, ходите, тыкаете и заражаете!

– Ну вообще-то, знаете ли…

– И не надо мне говорить «вообще-то, знаете ли»!

– В смысле?

До того как состоялся этот диалог, я смотрел, вслед корове, которая отошла от нас с фермером метров на 100 и завернула за угол сарая, а на шее у нее была припухлость величиной с дыню. То есть я показательно для фермера сделал замер, и учитывая, что увеличение толщины кожной складки даже на 5 мм свидетельствует о наличии болезни, никакие новейшие штангенциркули и прочие измерительные приборы не могут отрицать очевидного, а именно наличие в организме коровы туберкулеза. Если на нижнем участке кожная складка хоть чуть-чуть увеличилась, то корова сразу переходит в разряд «есть реакция».

Мы теперь стояли с фермером лицом к лицу. Честно, я уже подумывал, что если предстоит драться, то нужно бить первым. Его не очень обрадовал результат аллергической пробы. Будет справедливым также сказать, что он был не из самых приятных личностей в округе. Если он меня треснет и я упаду, то мне придется туго, ведь на подмогу мне никто не поспешит. Я плохо представлял себе, на что он способен, если возьмет верх в драке. Еще свежи были новости об одном фермере, который повалил женщину-ветеринара с ног и пытался утопить ее в пруду. К счастью для меня, несмотря на сжатые кулаки, изрыгаемые ругательства и брызжущую в лицо слюну, фермер, выпустив таким образом пар, сдулся и сдался.

Я его понимал или, по крайней мере, думал, что понимал. Если в стаде обнаруживают туберкулез, то фермеру придется забить весь скот. А ведь некоторые фермеры всю жизнь посвятили, чтобы вырастить свое стадо. Временами взрослые мужики сильно расстраивались, когда узнавали, что их любимая корова, которой они еще подростками помогали телиться посреди ночи, приговорена к смерти таким диагнозом.

И это был не просто убой скота. Фермеры получали запрет на продажу-покупку животных на долгие месяцы. Потом они должны были пройти неоднократные тесты, к ним приезжали с многочисленными проверками, даже если их скот был отмечен как «неявная реакция». Все равно их будущее было под угрозой. Некоторые не выдерживали и кончали жизнь самоубийством.

Тем временем заповедники дикой природы вообще не принимались в расчет. Непромысловые животные, такие как олени и, уж конечно, не в последнюю очередь барсуки, могли спокойно являться переносчиками и распространителями этой болезни. Однако за ними никто не гонялся со шприцем и не ставил им пробы. К тому же общество сильно возражало против уничтожения барсуков. Понятно, что никто не хочет убивать животных без особой на то нужды. И конечно, этого не хочет простой ветврач или фермер. Но я считаю, что будет справедливым указать, что если в национальной ветеринарно-санитарной стратегии по профилактике эпизоотий есть огромные дыры, через которые может пройти незамеченным целое стадо слонов, то у нас определенно будут проблемы. Наука должна быть независима от политики. Ответы на сложные вопросы редко бывают простыми, и еще реже бывает, когда они становятся популярными.