Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон. Страница 75

«Ветер крепчает» – единственный фильм Миядзаки, в котором время неуправляемо и неподвластно героям. Оно, как буря или землетрясение, сносит на своем пути все препятствия. Противостоять ему невозможно: только спрятаться в галлюцинации, чертежи или книги. Западник, полиглот и модернист до мозга костей, Хорикоси отказывается жить в настоящем – и поначалу кажется, что ему удается от него ускользнуть. Именно в этом ощущается родство героя с автором. Давний друг и поклонник Миядзаки Джон Лассетер писал о его удивительном даре – способности останавливать время, отказываясь от западной логики беспрерывного развития сюжета. В последнем мультфильме мастера эта способность ярче всего явлена в развернутом эпизоде о пансионате, куда Дзиро уезжает, чтобы отрешиться от унылой повседневности конструкторского бюро, в творческий отпуск. Именно там после двухгодичной паузы он вновь встречает свою суженую Наоко.

В этих сценах, представляющих идейный и лирический центр картины, цитируются два ключевых произведения европейского «межвоенного» модернизма, каждое из которых в той или иной степени посвящено заморозке времени. Это «Волшебная гора» Томаса Манна, на которую в своих произведениях не раз ссылался Тацуо Хори, сам чахоточный больной, и «Под сенью девушек в цвету» Марселя Пруста. Как в «Волшебной горе», наивный герой застревает в туберкулезном санатории, расположенном в горной местности, где встречает людей из другого мира, берущихся за его «воспитание чувств». Самого выразительного из них, занесенного в Японию ветром переменчивых времен немца, Миядзаки назвал Каструпом, а озвучил эту роль давний соратник режиссера экс-глава международного отдела Ghibli Стив Алперт. Наоко же предстает как наследница прустовской Альбертины: та знакомилась с Рассказчиком в ателье импрессиониста Эльстира, эта – сама художница-импрессионистка; цвет ее картин отзывается в неправдоподобно насыщенной палитре всего фильма.

Ганс Каструп, выписавшись из санатория, уйдет на фронт и сгинет там без следа, Альбертину унесет вихрь других событий, но и она выветрится из жизни когда-то влюбленного в нее Марселя навсегда. Бумажный самолетик, превращенный влюбленным Дзиро в голубя-посланника, тоже упадет на землю. Недолгий штиль сменяется новым порывом времени, несущим Наоко к смерти от туберкулеза, а окружающий мир – к неизбежной войне. Лишь Хорикоси продолжает упрямо верить, что любой ветер может оказаться попутным.

Когда в начале фильма герой всматривается в звезды на ночном небе (он искренне верит, что это упражнение поможет ему улучшить зрение), его мечтательность и идеализм пронзительно трогательны. Чем дальше, тем губительнее кажутся эти качества. Пока друзья, коллеги, родственники Дзиро (портрет каждого из них набросан скупыми точными красками и начисто лишен мультипликационной преувеличенности) поддерживают иллюзию «остановленного времени», тот продолжает беззаботно витать в облаках, довольствуясь философскими беседами с выдуманным Капрони – Сеттембрини этой системы координат. Узнав о том, что недуг Наоко необратим и фатален, Хорикоси делает ей предложение и сочетается браком. У него нет даже собственной квартиры, он не способен ни обеспечить больную жену, ни ухаживать за ней, но ему важнее церемониальная красота жеста, чем его последствия. Будущее для него существует только в мечтах, и потому в нем нет места смерти и забвению. Последний акт любви Наоко к нему – не умирать в их общей спальне, а одеться, уйти и раствориться без следа, оставшись вечно молодой и прекрасной в галлюцинациях мужа-фантазера. Точь-в-точь «исчезающая Альбертина».

Пока Наоко уходит все дальше от дома, Дзиро напряженно всматривается в небо на испытаниях. Он не замечает военного начальства, заинтересованного лишь в создании максимально эффективного приспособления для массовых убийств, его не тревожит и угроза для жизни пилота, сидящего за штурвалом. Фигурка в небе для него – тот же бумажный самолетик, посланный по воле ветра: вот-вот он превратится в живую крылатую птицу и невозможное сбудется. Эта иллюзия передана Миядзаки очень тонко, на уровне звукового сопровождения: все шумы в фильме, от ветра до мотора, записаны при помощи их имитации человеческим голосом, и за каждой сценой авиационного испытания неизменно слышится игра в самолетики. Когда очередная модель достигает максимальной скорости, Хорикоси ощущает творческий триумф, по-прежнему отказываясь признавать назначение изобретенного им аппарата: «Мы не торговцы оружием, мы просто хотим делать красивые самолеты!» И зеро из названия модели обнуляет все искания, испытания и страдания взрослых лет, возвращая Дзиро в исходную точку – тот детский сон, с которого все начиналось. «Он летит, как мечта», – к этому Дзиро стремился всю жизнь.

С небес на землю Миядзаки вернет его самым жестоким образом из возможных. За несколько секунд экранного времени имперская предвоенная эйфория сменяется тяжелым похмельем поражения. Метафора Валери воплотится в жизнь буквально: островная Япония превращается в гигантское «кладбище у моря», усеянное обломками горящих самолетов, и жутковатым образом напоминает о, казалось бы, невинном крестообразном орнаменте с пижамы маленького Дзиро в первой сцене фильма. Ни один пилот не вернулся назад: некуда было возвращаться. Шагнув в последний раз в гости к Капрони, Дзиро оказывается в Стране снов – она же, как напоминает всеведущий итальянец, Страна мертвых.

«А из этого всемирного пира смерти, из грозного пожарища войны, родится ли из них когда-нибудь любовь?» – спрашивал Манн в финале «Волшебной горы». Ответ Миядзаки однозначен: Наоко, после смерти ставшая невесомой, тоже здесь, но права на свидание с ней у Хорикоси нет. Ветер уносит ее за горизонт. Его судьба еще печальнее. Пока звуки сладкой баллады отмечают окончание фильма, герой впервые всерьез задумывается над тем, что же значил императив из любимого стихотворения. Значит, жить сначала? То есть жить наяву? Неужели это возможно?

Персонажи анимации учатся различать свои тени, впервые испытывая на себе доселе неведомую силу тяготения. К слову, исторический Дзиро Хорикоси стоял на земле двумя ногами: после войны он успешно продолжал работать в авиации, а о своем шедевре «А6М Зеро» написал мемуары. Что же станется с Дзиро, выдуманным Миядзаки, предсказать невозможно. Вдруг осознав, что люди умирают, а самолеты убивают, он поеживается на ветру, оказавшемся смертельно ледяным. Такое крушение – не игра, в которой можно вернуться на зеро и сыграть еще раз. Расшифровав «черный ящик» своего самолета, ты больше не поднимешься в небо. Закончена и история полета Миядзаки, чьи волшебные краски вдруг сгустились в сумрак непроницаемой тени: черный в японской традиции – цвет опыта. Тем же, кто по-прежнему стремится к солнцу и не боится, что оно растопит непрочный воск, остаются ранние фильмы мастера. В них можно летать без лимита скорости и высоты. Как во сне.

Интервью записано в Токио. Начало 2014 года.

– На протяжении сорока лет вы утверждали, что снимаете и всегда будете снимать мультфильмы только для детей. И вот – «Ветер крепчает», сделанный исключительно для взрослых.

Хаяо Миядзаки: Ну я и раньше делал мультфильмы для взрослых – например, «Порко Россо»…

– Мои дети смотрят его с трех лет!