Комната лжи - Лелич+ Саймон. Страница 10

Упрек причиняет боль, хотя Сюзанна этого почти ожидала.

– Ты сказал, отец был пустым местом, – напоминает она. – О матери ничего не говорил.

– А тут нечего рассказывать. Мать умерла, когда мне было пять. За неделю до шестого дня рождения.

Несмотря ни на что, Сюзанна чувствует укол жалости. Говорят, нет боли сильнее, чем боль родителей, потерявших ребенка, и Сюзанна долго верила, что это правда. Но объективно, повидав на примере клиентов вред, который это может принести, она знает, что для ребенка, потерявшего родителя, это пытка совсем другого уровня.

– Соболезную, Адам. Тебе, наверное, очень тяжело пришлось.

Адам ковыряет кресло кончиком ножа, прорезая истончающиеся нитки. Он останавливается и поднимает взгляд.

– Я ее почти не знал. И это того стоило, видеть боль на лице отца.

Сюзанна хорошо умеет контролировать эмоции, но сейчас не сдержала гримасы ужаса.

– Чем он заслужил такую ненависть?

Сюзанна осознает, что этот вопрос – очередной промах. В ходе обычной консультации она бы ни за что не спросила такого напрямую.

И все-таки на какое-то мгновение ей кажется, что Адам может ответить. Он явно думает сейчас только об отце, а нож взрезает и распарывает ткань обивки.

– Да… всем. Он…

Адам поднимает глаза. На его лице – удивительно – почти восторг.

– Ах ты! А ты хороша! – восклицает он, смеется, качает головой, кладет нож на ручку кресла. – Ты меня почти поймала. Честно, чуть не заставила меня все рассказать. Не то чтобы мне было что скрывать, – добавляет он, раскидывая руки. – В иной ситуации я бы рад был рассказать все, что тебе хочется, о моем прошлом. Но я понимаю, что времени у нас немного, а я собирался поговорить о тебе. О твоих ошибках в роли родителя.

Еще один укол. Снова вскрывает старые раны.

– Поверь мне, – продолжает Адам. – Я точно знаю, что мои родители меня загнобили. Я… – Он обрывает себя на полуслове. – Я же могу так говорить? Использовать это слово? Это из-за стихотворения. И я знаю, ваша братия психологов такое любит. «Сгнобят тебя отец и мать, бла-бла-бла-бла, бла-бла-бла-бла» [1]. – Он следит за реакцией Сюзанны, наверное, смотрит, впечатлилась ли она. – Я же говорю, я изучил вопрос.

Ларкин. Это стихотворение Филипа Ларкина. Если на то пошло, Сюзанне оно не нравится. Не оттого, что она против грубых выражений (это не так), но слова Ларкина задевают за живое.

– Говори, как хочешь, – соглашается Сюзанна, – используй любые выражения. – На консультации, на настоящей консультации, она бы то же самое сказала, позволила бы клиенту выражаться любыми словами, если это поможет разобраться со своими чувствами. Но сейчас она так говорит только потому, что не имеет права возражать.

– Подожди.

Ей что-то пришло в голову.

– Что ты имел в виду, сказав, что у нас мало времени? – спрашивает Сюзанна. Ее переполняет какое-то отвратительное чувство, бурлящее тошнотворное тепло.

По реакции Адама Сюзанна не может отделаться от впечатления, что он отчего-то ею очень доволен.

– Только то, что сказал, – отвечает он. – Думаю, мы с тобой могли бы на всю ночь тут остаться, если понадобится. В конце концов, это твой кабинет. Но вот Эмили… – Конец предложения повисает в воздухе как приманка.

Несмотря на фотографию, несмотря на телефон, Сюзанна до сих пор цеплялась за надежду, что Адам блефует. Конечно, не настолько блефует, насколько она мечтала, но, по крайней мере, убеждала она себя, даже если Эмили в опасности, пока Адам с ней, Эмили ничего не угрожает. И вдруг даже это слабое утешение отобрали у нее, а вместе с этим призрачную иллюзию, что ничего страшного не происходит.

– Сюзанна. Эй, Сюзанна!

Адаму может показаться, что Сюзанна распадется на куски, слова действуют, больно хлещут ее. Он хлопает в ладоши: раз, два, с каждым хлопком приближается к Сюзанне.

– Только не надо тут рыдать.

Сюзанна в состоянии лишь помотать головой, она чувствует, как слезы катятся по щекам. Если бы не острое осознание злости Адама, она бы уже отключилась. И физически, и ментально: сил у нее оставалось только на то, чтобы свернуться комочком и лежать.

– Внимание, Сюзанна. Думай о Джейке. О том, о чем я тебя попросил.

– Но я же уже ответила! – выпаливает Сюзанна, кажется, в сотый раз. – Я любила его, правда любила!

– Я тебе не верю.

– Но это же… – Нечестно, хочется прокричать ей. Как кричит ребенок. Это так нечестно! Она делает вдох, всхлипывает, еще вдох. – Ты спросил, я ответила, – говорит она. – Я не виновата, если тебе это не нравится.

– Тогда докажи, – подумав, требует Адам.

– Извини, что? – Требование ее успокаивает.

– Докажи. Ты говоришь, что любила Джейка. Так докажи!

– Как?

– Расскажи, что тебе в нем нравилось?

– Да… все! Я все в нем любила! Он же был моим сыном!

На лице Адама читается усталость.

– Тогда ответь вот на что. Только смотри не лги, Сюзанна. – Он поднимает палец. – Обещаю, я узнаю, если солжешь. – Он делает паузу, потом задает вопрос. – Ты отрицаешь свою вину за то, что сделал Джейк? За то, как все закончилось?

Сюзанна качает головой. Быстро морщится, потом лицо замирает от нахлынувшего гнева, и она шипит.

– Я потеряла сына. Ты это понимаешь? Что бы ни случилось, что бы по твоему мнению ни произошло… хотя какая тебе разница, я уже наказана. Хуже наказания придумать невозможно!

– Ах, Сюзанна. – Адам произнес ее имя с нажимом, он явно ожидал такого развития диалога. – Ты же возродилась. Хочешь сказать, это честно?

– Возродилась? Нет, я… Я теперь живу не для себя. Разве ты не видишь? Я устроила все так, чтобы жить не для себя.

Адам фыркает.

– И ты в это веришь? У тебя кошки, домик с тремя спальнями, уютный маленький кабинет. И ты правда в это веришь?

Она не победит. Это очевидно. Какую бы игру ни затеял Адам, результат подтасован с самого начала.

– Я не собираюсь тут сидеть и оправдываться, – говорит она, а потом добавляет едва слышным шепотом: – Только не еще раз.

Адам снова улыбается, на этот раз победно.

– А ты это и делаешь. Ты как раз оправдываешься. А я буду тебя судить, Сюзанна. Для этого я и пришел. Я буду тебя судить – и посмотрю, как осудишь себя ты сама.

Джейк не всегда был склонен к крайностям.

И младенцем, и мальчиком он был очень общительным, веселым и таким беззаботным, он с первых же месяцев напоминал Сюзанне Нила. Эта невозмутимость и привлекла Сюзанну в Ниле, когда ей было девятнадцать, и она в первый раз заговорила с ним в пабе. Он первым к ней подошел, для Сюзанны это было внове. Учитывая воспитание, а их растили одинаково, в строгости, под контролем, Нил показался Сюзанне лекарством от всех ее проблем. Он сам исцелился от дисциплины, которую навесили на него родители, и хотя Сюзанна пошла другим путем, с годами все плотнее заматываясь в кокон, она надеялась, что Нил исцелит и ее. Он заставлял ее смеяться, глупо хихикать, и этим, да и всем остальным дал возможность почувствовать себя подростком, чего ей никогда не разрешали.

Поэтому ее радовала такая же беспечность в Джейке. Джейк был еще и самодостаточным, умел радоваться сам по себе. Мог сидеть с книжками, раскрашивать картинки, собирать лего и очень редко звал Сюзанну. Проблема была в другом. Если у него возникало затруднение, он всегда хотел справиться со всем сам. Если подумать, Сюзанна и Нил всегда очень гордились тем, что Джейк никогда не звал на помощь.

Джейк рос, и эта сторона его личности развивалась. Он очень близко к сердцу принимал малейшие неудачи. Джейка устраивала только полная победа, все остальное приравнивалось к поражению. Но он не злился, он просто переходил к другим задачам.

Футбол, например, продержался полсезона. Был период, когда Джейк тренировался четыре вечера в неделю и еще по утрам в выходные, а потом просидел матч на скамейке запасных и решил, что это не его. Потом музыка. Каждый вечер новый диск на повторе в стереосистеме, новый кумир глядит со стены спальни. Делая что-либо, он всегда отдавался полностью, вкладывал всю душу, но если ему казалось, что он провалился или что-то ему мешает – бросал все, просто пожав плечами.