И опять Пожарский - Шопперт Андрей Готлибович. Страница 59

– Нет. Что за валенки?

– Обувь такая для зимы. Неужто Пётр Дмитриевич не выслал родичам? Не похоже на него, – удивился отец Матвей.

– Да я дома почитай с марта и не был, – сознался князь. – Государь на меня Ямской приказ взвалил. Пытаюсь в меру сил порядок после десятка лет войны навести.

– Понятно тогда. Что ж, хорошо, что война закончилась. Теперь бы жить да Русь обустраивать. Дороги вон гравийные везде делать, храмы строить, торговлю подымать, ремёсла всякие, – покивал головой священник. – А слева здание – это школа для детишек.

– Чьих детишек? Крестьянских? – не поверил Пожарский.

– Почему же только крестьянских? Все дети в Вершилове вместе в школу ходят. И крестьянские, и купеческие, и мастеровых разных. Как прознали про эту школу в Нижнем, приезжают теперь гости торговые, да стрельцы, да немцы и просят их детишек тоже учить здесь. Придётся думать, где селить детей осенью, кормить чем, учителей новых набирать… – Священник говорил, а у князя глаза на лоб лезли.

Купцы и немцы из Нижнего Новгорода хотят своих детей привезти на зиму в Вершилово и бросить на чужих людей, чтобы они учились чему-то в его школе. Такого не могло быть. Так он отцу Матвею и сказал.

– Вы там, в своей «захолустной» Москве, настолько отстали от Вершилова, что вам и за тысячу лет не догнать, а понять уж точно не сможете. Это, князь, не гневайся, не я сказал. Это я тебе слова Петра Дмитриевича пересказал. Только я думаю, что прав он.

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский посмотрел на священника и заплакал. Заплакал от гордости за сынка старшего. Какого же разумника они вырастили с Прасковьей Варфоломеевной. На самом деле правдивые слова. Такой неухоженной, замызганной, грязной и вонючей сейчас вспомнилась ему Москва. Большая деревня с кривыми улочками и помоями на дорогах. И Вершилово! И государя теперь он окончательно понял, даже и не видя ещё тех мастеров, что диковины делают. Сюда нельзя пускать иноземцев и отсюда нельзя вывозить мастеров. Если такое переймут англичашки или немцы, то они ещё дальше убегут вперёд, совсем в замшелое захолустье Русь превратив.

– Пойдём, отче. Храм хотели смотреть.

Храм подавлял. Они прошли по широкой чистой улице с полверсты и вышли на ещё одну площадь. И опять квадратной формы. Прямо впереди возвышалась махина не храма, а собора. Он был уже выгнан на высоту в пять, а то и более сажен, и даже без крыши и куполов поражал величием. И он кардинально отличался от всего, что видел Пожарский до этого. Храм был кирпичный. И его не собирались штукатурить. Кирпичи были ровные и гладкие. И они были не пёстрые, как обычно. Основная масса была темно-коричневая, но встречались и более светлые. Они вроде бы, кроме обрамления окон и проёма двери, лежали хаотично, но в сочетании со строгим порядком чередования светлых и темных вокруг окон, двери и ещё концов стены создавали впечатление гармонии и порядка. Это было необычно и красиво.

Над проёмом двери были леса, и неизвестный мастер начал лепить там мозаичную картину крещения Иисуса Христа в Иордане Иоанном Предтечей. Снаружи здания, не внутри. До готовности мозаики было далеко, но и сейчас было ясно, что такого в «захолустной» Москве не то что сделать, даже задумать не смогут.

Как объяснил отец Матвей, сего мастера княжич прислал из Казани, и был он крещёным татарином. Сейчас Аким Юнусов с набранными среди мальчишек учениками готовит материал для дальнейшей лепки мозаики. Да как же, Господи, прости, удаётся Петруше собирать всех этих мастеров?

С другой стороны площади, объяснил Трофим Шарутин, будет княжеский дворец о трёх этажах и с садом. А по сторонам площади академия искусств с одной стороны и университет – с другой. Университет и академия в деревне! Ха!

– Пойдём, домой тебя отведу, князь-батюшка, – поддержал отец Матвей готового сесть на землю после услышанного Пожарского.

– Да, устал я что-то, – прохрипел князь. – И правда домой хочется.

Так ведь и дома приключения не кончились. Из дворни были только ключница Агафья и три сенные девки. Это так Пожарский сначала подумал, но когда им с воеводой подали обед и Дмитрий Михайлович сумел рассмотреть сенных девок, то чуть не поперхнулся мёдом стоялым. Девки были турчанки, молодые и красивые. Что же это, Петруша гарем себе завёл? Оказалось, что и этих он вызволил из рабства у казаков. Прибыли они вместе с мастером Акимом Юнусовым из Казани и Петра видели всего один раз.

Зато какое удивительное блюдо они подали! Пожарский не знал, что блюдо научил делать Агафью Пётр. Это были пельмени. Их подали в отдельном расписном блюде, а ещё отдельно были красивые блюдца в одном стиле с главным блюдом, со сметаной и горчицей. Пробуй на выбор. Интересно, а запрет на перевоз в Москву мастеров распространяется на этих искусниц?

Спал Дмитрий Михайлович в эту ночь как убитый.

Событие семьдесят пятое

Антуан ван Бодль, доктор из Антверпена, ученик самого Амбруаза Паре, был уже не молод. Ему в прошлом году стукнуло пятьдесят два года. У него была жена Кристин и трое сыновей. Старший, Иоахим, которому шёл уже двадцать второй год, помогал отцу на приёмах больных и даже иногда сам принимал пациентов, если отец приболел или перебрал вчера вина. Второго сына звали Томас. Ему только недавно исполнилось шестнадцать лет. Третьего звали Ян, и ему было десять.

Антуан, в отличие от Рубенса, не имел приглашения в Вершилово, но, в отличие от того же Рубенса, твёрдо решил туда ехать. Он переговорил с семьёй и окончательно решился. Они вдвоём со средним сыном Томасом едут в Вершилово и осматриваются. Если там действительно филиал рая на земле, то доктор пишет письмо жене, она продаёт дом и практику и с двумя оставшимися сыновьями, служанкой Кларенс и её супругом плотником Симоном Боссом едет к нему на Русь. Если же маркиз Пожарский не примет его или там вместо рая ад, то он возвращается при первой же возможности.

Антуан взял с собой пару книг, инструменты, немного лекарственных трав и нанял повозку до Амстердама. Эту часть пути он практически проспал. Волнения перед отъездом и покачивание повозки клонили и клонили немолодого уже человека в сон. В Амстердам они прибыли под вечер третьего дня и сразу пошли в порт, дабы узнать, как лучше добраться до Москвы. Тут ван Бодлю повезло. Оказалось, что утром отчаливает купеческое судно «Русалка» в Ригу. А это и есть лучший вариант для желающих попасть в Московию. Тем более что прошедшая война Польши со Швецией обошла Ригу стороной. Шведы не смогли её взять, и город не был разграблен.

Они оплатили проезд, по два талера с человека, и получили маленькую каюту, в которой спать мог только один человек, а также двухразовое питание. Погода благоприятствовала ван Бодлям, ни одного шторма в достаточно бурном Северном море не случилось за время путешествия. Затем была двухдневная стоянка в Киле, ну и потом уже Балтийское море. Это море было не менее гостеприимно, и уже через две недели после выхода из Амстердама пошатывающееся семейство ван Бодлей, слегка зелёное от морской болезни, ступило на рижскую землю.

Здесь Антуан решил осмотреться. Он узнал, где живёт лучший доктор в Риге, и ему указали на большой дом недалеко от порта. Весь первый этаж дома занимал доктор Ганс Тубе. Ван Бодль разместился в гостинице в порту и, оставив сына сторожить багаж в маленькой, пропахшей морем комнатке, пошёл к герру Тубе. Тот был дома, но принимал пациентку. Молодой, высокий, светловолосый и голубоглазый юноша, помощник доктора Тубе, попросил подождать немного и спросил, что привело иностранца к доктору.

– Я собираюсь в Московию и хотел бы узнать у коллеги про путешествие туда, а также, если можно, то и про тамошние нравы, – ответил Антуан юноше.

– Вы тоже доктор? Откуда вы к нам прибыли? – обрадовался чему-то молодой человек.

– Из Антверпена. Учился медицине у самого Амбруаза Паре, а потом ещё в Падуе, – решил дать развёрнутый ответ ван Бодль, предвидя следующий вопрос словоохотливого юноши.