Страницы любви Мани Поливановой - Устинова Татьяна. Страница 19

Ничего и никого. Обыкновенный вечерний московский двор. В отдалении сопит какой-то «жигуленок», и свет из подъезда падает на сморщенную лужу. Все окурки ветром прибило к одному берегу, и они тыкаются друг в друга, как бесхозные рыбацкие лодки.

Рассеянно оглядывая двор, Маня Поливанова подумала, что хорошо бы в Закзенханс съездить, когда роман допишется. Скучнейшая страна Голландия, зато Северное море, лодки, селедка на жареном хлебушке в любом киоске, сильный ветер и вообще свобода!..

Черной собаки не было там, где Маня только что ее видела. Должно быть, домой увели – к полной миске, сухой подстилке и телевизору!..

Писательница Поливанова была совершенно уверена, что у каждой собаки должны быть подстилка, миска и добрые хозяева, у всякой старушки веселый внучок и великодушный зять, у девушки приличный молодой человек, а у ребенка добрая мама, пижамка и хорошая книжка.

Вот так правильно!..

А то, что сегодня произошло в издательстве и из-за чего мучается сейчас подруга Митрофанова, – неправильно!.. Вообще в издательстве как-то неладно, и тонкая писательская натура давно это подметила, но вот сегодня!..

– Конфитюр! – фыркнула Поливанова и выволокла из багажника тяжеленные мешки. – Сплошной конфитюр!..

А еще ж клубника!.. Корзиночка свежей клубники, предусмотрительно поставленная на переднее сиденье и даже пристегнутая ремнем. Тьфу, пропасть!.. Как же теперь ее доставать-то?..

Маня привалила пакеты к заднему колесу, кое-как захлопнула багажник и полезла в салон.

Тень, мелькнувшая перед капотом машины, на этот раз совершенно определенная, стремительно приблизилась, надвинулась, закрывая мутный свет фонаря. Поливанова взвизгнула, дернулась, сильно стукнулась головой и неловко повалилась на сиденье.

– Маня, ты, что ли?..

Потной от ужаса рукой она сдернула очки. Сунуть ключ в зажигание, захлопнуть дверь, закрыть все замки. Ногу на газ и попытаться спастись!..

Черт побери!.. Ключ! Ключ она забыла в багажнике!..

– Мань, что ты заметалась?! Я тебя напугал?!

– Фу-ты ну-ты!.. – Поливанова перевела дух, нацепила очки, помедлила в изнеможении и полезла из салона. – Сашка! А если б я тебя электрошоком?!

Стрешнев поддержал ее под монументальный локоток.

– А у тебя с собой специальный прибор?..

– Прибор! Чего ты подкрадываешься, да еще ночью темной?! Дурак совсем?!

– Да я только подъехал! И я не подкрадываюсь. И сейчас не ночь. Я смотрю – вроде машина твоя! И задница вроде тоже твоя!..

И впрямь стрешневский «Лексус» с заведенным двигателем стоял прямо перед Маниным носом, дверь нараспашку!

– Я хотел тебе помочь. Ты так… живописно торчала.

– Иди ты в задницу!

– Вот именно она и торчала.

– Пакеты забери. Они во-он, в луже стоят. И ключи я в багажнике забыла. Посмотри там, а?.. – Поливанова снова нырнула в салон и вытащила драгоценную корзинку. – А ты чего здесь?..

Хлопнула крышка багажника.

– Катя позвонила, – громко сказал Стрешнев, протискиваясь между машинами. – Сказала, что хочет поговорить. А я как раз поблизости был.

Писательница Поливанова, приготовившаяся утешать подругу клубникой, шампанским и задушевными разговорами, ничего не поняла.

Раз Митрофанова вызвала Стрешнева, значит, предполагается производственное совещание, что ли?.. Рассказывать о мужском свинстве, жаловаться на жизнь, рыдать, икать, биться головой, истерически хохотать полагается только в женском коллективе!..

Мужчины тут ни при чем.

Странно. Странно. Впрочем, сейчас все выяснится.

Стрешнев пристроил пакеты на лавочку, сунул Мане ключи, добытые в багажнике, и велел подождать, пока он найдет место, где бы ему поставить машину.

– Нынче нужно говорить – припарковаться, – сообщила Поливанова ему в спину. – Еще одно дурацкое слово! Мне оно напоминает доктора Айболита. Припарки! И ставит, и ставит им градусники!.. Обезьянам, да?.. Или ослам?..

– Я не слышу!

Место нашлось моментально – неподалеку от поливановской машины. Повезло. Хорошо, не пришлось в соседнем дворе бросать или на Ленинградке под знаком «Остановка запрещена».

Под дождем, с корзиной клубники, пакетами с едой и французским шампанским, о котором Маня несколько ревниво думала, что теперь придется делиться со Стрешневым, они зашагали к подъезду, и тут какая-то невменяемая машина влетела во двор, повернула так, что ее занесло, и ринулась на них.

Маня кенгуриным прыжком перескочила низкую оградку палисадника, Стрешнев попятился, закрываясь пакетами, автомобиль пролетел, обдав их грязной водой, притормозил, наддал и пропал из глаз.

– Идиот! – заорала Маня, вытаскивая ноги из жидкой земляной каши. – Придурок!.. Чтоб тебя!..

– Держись, упадешь!

– Да пошел он!.. Нет, ну кто так ездит?! Во дворе! Права напокупали, козлы проклятые, уроды!

Она вылезла из-за оградки и неистово потопала туфлями, но куда там!.. Ноги были в грязи по щиколотку, и никаким топаньем ничего не возможно улучшить, это уж точно!

– Осенью, Манечка, – сообщил Стрешнев нравоучительно, – в наших широтах полагается носить резиновые сапоги, а не в туфельках фигурять! Поняла теперь правду народной жизни?

– Пошел ты тоже!

– Клубнику-то хоть спасла?..

Препираясь, они вошли в подъезд, и лифт сразу же распахнул створки, как будто поджидал их.

Маня все ругалась, переступала мокрыми, грязными ногами, рассматривала их и пыталась отряхнуть. В лифте сразу стало грязно, как на скотном дворе.

Странное дело, дверь в квартиру Екатерины Митрофановой оказалась приоткрытой, как будто тоже их поджидала.

Писательница Поливанова тут же полезла внутрь, продолжая бурно проклинать «недоумков и придурков», а Стрешнев притормозил.

– Кать, это мы! Ты представляешь, нас какой-то идиот на машине только что чуть не убил!.. Ка-ать! Ты где?! Чего у тебя дверь нараспашку?! – орала Маня.

Потом вдруг хрипло хрюкнула, и все смолкло.

Стрешнев ринулся вперед.

Алекс вышел из перехода и долго озирался, не понимая, куда идти.

…Деревня Юрьево или деревня Козлово? Налево или направо?..

Анна Иосифовна, да благословит ее бог, по телефону подробно растолковала ему, как добраться, и даже не спросила, для чего ему так срочно понадобился адрес Екатерины Митрофановой, и он, пристроившись на лавочке в метро, подробно все записал, только теперь никак не мог найти бумажку, на которой записал!..

Конечно, Даша права. Он сумасшедший, и его выходки невозможно терпеть нормальному человеку. Особенно близкому, которому есть до него дело!

…А Даше есть до него дело?.. Или когда-нибудь было?..

Дождь накрапывал, асфальт блестел тусклым масляным блеском, отсветы фар качались, надвигались и пропадали у него под ногами. Должно быть, не имело никакого смысла ехать так поздно, да еще без предупреждения, в дом к почти незнакомому человеку. Следовало завтра утром позвонить и договориться. А еще нужно было внимательно выслушать, как именно ехать, и бумажку с разъяснениями тоже терять не следовало!..

Но оставаться дома он не мог. Не мог, и все тут! Ненасытные змеи сожрали бы его, и Дашу заодно, а этого никак нельзя было допустить. Он и так слишком виноват перед ней.

Владимир Береговой был настроен не на шутку решительно, и Алекса это встревожило. Чего бы там ни наделала мадам Митрофанова, как бы ни была несправедлива, взрослый уравновешенный человек вряд ли станет по этому поводу орать в трубку: «Я убью ее!»

Впрочем, если орет, значит, вряд ли убьет!.. Настоящая ненависть… тиха. Алекс знал это точно.

Он шел наугад, наступал в лужи, в ботинках хлюпало и даже плескалось. Он вдруг подумал, что ему хочется заболеть, как в детстве, и болеть долго и сладко – чтоб мама поила клюквенным морсом и еще какой-то вкусной штукой, сваренной из шиповника, меда и лимонных долек. Чтобы вечером пришел с работы отец, пахнущий улицей, курткой и чужими людьми, присел к нему на диван и выложил на плед подарок – новую пожарную машину, непременно красную и с выдвижной лаковой лестницей, или книжку про пиратов с каравеллами, бригами, пушками и одноглазым корсаром в треуголке. Чтобы бабушка хлопотала над ним, но не слишком, а с веселым лукавством подыгрывала ему – уж ей-то все его хитрости были отлично известны!