Какого года любовь - Уильямс Холли. Страница 50

Пробраться к нему было все равно что брести по глубокой грязи. Вайолет попробовала вдохнуть полной грудью – не вышло, легкие словно чем‐то забило.

– Я люблю тебя, – в отчаянии выдавила она.

Что‐то промелькнуло в глазах у Эла, и Вайолет в точности поняла, что ему вспомнилось. Еще студентами они приехали в Фарли-холл из Шеффилда и сидели тут под густой листвой дуба, до того безумно влюбленные, что казалось, их пьянит запах друг друга, дурманят слова. Сначала Эл произнес это совсем тихо, с каким‐то страданием в голосе, и прямо ей в ухо, а потом с громким счастливым смехом протянул руку к горизонту и прокричал: “Я люблю тебя, Вайолет Льюис!” – так громко, будто хотел разбудить этой вестью древний ландшафт.

И она тоже повторяла это ему снова и снова, пока слова не истрепались и не рассыпались, но чувство осталось.

Теперь те же три слова застревали во рту, не извлечь.

– Я правда, правда люблю тебя, Эл, и хочу, чтобы у нас все получилось. Если ты этого еще хочешь. И я понимаю, что… из‐за Лили… ты, наверное, и не хочешь уже…

Отчего это давалось так трудно? Оттого, что оно того стоило, потому что вернет отношениям ту легкость, которая всегда была им присуща? Или оттого просто, что вот такие у них сейчас отношения? Вайолет всю перекосило внутри от мысли, что она, чего доброго, все погубила.

Она села с ним рядом на изогнутую железную скамью. Не слишком близко, не прикасаясь.

Он теребил свой шарф, не в силах не возиться с выбившейся из него ниткой. “Шарф, который связала ему моя бабушка”, – глухо стукнуло сердце. Как тесно связаны их жизни…

– Ты приехала потому, что передумала жить в “Матильде”?

“Нет”, – подумала Вайолет, сама поразившись тому, как мигом и как отчетливо пришел к ней ответ. Как уверена она в нем. Никаких сомнений.

Она не произнесла этого вслух, но по мере того, как пауза затягивалась, стало ясно, что незачем и произносить. И Вайолет спросила себя, зачем же она сюда ехала, если, в сущности, ей нечего Элу предложить. Только лишь пустое “прости”.

– Все, чего я хочу, это ты, Вайолет, – сказал наконец Эл, и голос его прозвучал неожиданно сурово. – Я всегда только этого и хотел…

– Не говори так! Ощущение, что ты меня обвиняешь…

– Пусть, но это же правда. – Эл вдруг со странностью осознал, что вдыхает и выдыхает. Все вокруг сделалось слегка нереальным, как будто он на какой‐то съемочной площадке, а не дома, в поместье.

Ага, вот в чем дело!

– Это что сейчас, единственный оставшийся нам вариант – открытые отношения? – спросил он. Именно этот вопрос он изо всех сил пытался сформулировать в письме, еще раз не сумев выразить себя, даже в письменной форме. Обосновать свою правоту, доказать, что их только двое.

И тут Вайолет окатил прилив понимания: несмотря на то что пришлось за ним побежать, вся власть принадлежит ей. Ее мучила несправедливость того, что она собиралась сейчас сказать, и несправедливость того, как она власть эту получила, разозлив его до того, что он сорвался.

Но она не знала, сможет ли вернуться к тому, как у них было раньше, не знала даже, хочет ли вообще вернуться. Здесь же был шанс оставить при себе Эла, оставить при себе Лили, и к тому же заполучить кого угодно еще, в ком она когда‐либо будет нуждаться, и безо всяких условий. Без чувства вины.

– Да, я так думаю, Эл…

Вдалеке послышался радостный вопль выбежавшей в сад Сьюзен, и у Эла глубоко внутри возникло ощущение, что контроль над своей жизнью он потерял.

– Я знаю, это не всегда будет легко, это потребует много работы… от нас обоих… но мы справимся…

Он по‐прежнему молчал.

Рука его в кармане комкала и рвала наполовину написанное письмо.

– И, ну, мы, может быть, поглядим… ну, просто поглядим, что с нами станет! Может, наши чувства изменятся. Может, изменятся чувства Лили. Но если мы просто продолжим разговаривать и будем по‐настоящему честны друг с другом, я думаю, это может сработать…

И Эл понял, что большего ему ждать и не стоит. Он знал, что скорее хотел верить ей, чем верил на самом деле, но больше ухватиться было решительно не за что. Так что он потянулся к ее руке в перчатке, крепко сжал ее и сказал: окей, если это то, чего ты хочешь, давай так и сделаем. Продолжим открытые. Ты живи в “Матильде”, я останусь у Тамсин с Джонни. Попробуем.

Когда они встали со скамейки, чтобы пойти в дом, дневной свет уже гас, затеняя холмы вдали. Но пусть Эл и согласился на все, о чем просила его Вайолет, она совсем не ощущала того триумфа, которого ожидала.

Глава 9

Июнь 1973 года

Последний отпускной день клонился к закату. Солнце садилось, и приливные волны начали подкрадываться к ночи. Клочок песка, на котором они дремали, сокращался почти вдох за вдохом. Душный воздух припахивал зеленью мелкого пляжного кустарника, смешанной с солью моря. “В это время дня тут приятней всего”, – подумала Вайолет. Потная дневная жара позади, пригасла яркость, изумлявшая каждый раз, стоило выйти из тени; теперь свет лился вполнакала, как будто фотограф выставил его специально, чтобы польстить. Даже ее бледные ноги казались золотистыми в розовато-оранжевом свете.

Она проголодалась: они не ели с позднего утра, когда лениво позавтракали ломтями свежего хлеба с мягким крупитчатым сыром, политым местным греческим медом. К завтраку, помимо никудышного кофе, прилагались также восхитительно ароматные персики, каких дома никогда не купить. В животе у Вайолет заурчало, но настойчиво набегающая волна манила окунуться еще разок.

– Пойдем, – прошептала она и потянула на себя руку, которая раскинулась по песку, не поместившись на полотенце. – Последний всплеск на закате.

На мелководье легкие волны ласкали икры, как нежные поцелуи. Когда прохладный шлепок пришелся уже по бедру, Вайолет окунулась с головой. Вынырнула, отметив, как дрожит свет сквозь капли воды, и обернулась.

Он был там. Тоже золотистый.

Она все еще привыкала к тому, что волосы он носит теперь короче, и все еще сомневалась насчет усов. Но в янтарном боковом свете лицо Эла, вылепленное тенью и светом, выглядело эффектно. Отлично он выглядит. Греция им на пользу. Отпуск пришелся кстати.

Нынешняя весна в Лондоне далась нелегко. Вайолет никак не могла сподвигнуть себя на последний рывок перед защитой докторской диссертации. Ее тошнило уже от шекспировских героинь, Геро, Елены и Гермионы, не терпелось перейти к какой‐нибудь новой теме. И в Лондоне как‐то невыносимо много кишело народу, и вечно висла эта морось, соответствуя, вообще говоря, все более мрачному настроению нации.

Прошлой осенью Вайолет и Эл поселились вместе, и случилось это после того, как Тамсин с Джонни удивили всех, объявив, что помолвлены и перебираются на ферму в Девоне. “Надоело делить не только друг друга, но и наше пространство. Мы решились пойти ва-банк”, – заявили они. Эл воспользовался этим как поводом попросить у Гарольда денег на покупку квартиры, и засим последовал ультиматум: Вайолет вольна встречаться с кем хочет, но она переезжает к нему, иначе все кончено.

Вайолет решила, что время пришло. Ислингтонскую коммуну она любила по‐прежнему: и связанную с ней активность, и общую дележку всего. По-прежнему верила в “Матильду”. Но отношения с Лили остыли. Острый драматизм улегся, накал общения преобразился в нечто более ровное: да, стимулирующее, да, часто восхитительное, но также и тяжкий труд.

Когда дело дошло до ультиматума, Вайолет обнаружила, что не может в точности вспомнить, с чего вообще находила Лили такой неотразимой. Та все время перебивала и была не просто уверена в себе, но непреклонна. Все настойчивей требовала, чтобы Вайолет отказалась от своей бисексуальной неразборчивости, полностью перешла в лесбийство. Но для Вайолет требование бросить своего парня, потому что “спать с врагом значит деятельно поддерживать патриархат” становилось лишь стимулом отточить свое упрямство до блеска.

Та свобода, которую Вайолет обрела, оставшись в “Матильде”, дорого сказалась на ее отношениях с Элом. Оказалось, что лада, который был у них раньше, никогда уже не вернуть. Она жила той жизнью, какой для себя хотела, за которую боролась, да и он открыто не возражал. Но теперь, проводя время вместе, они то и дело обменивались едкими мелкими укусами или бурно спорили ни о чем.