Лунный свет и дочь охотника за жемчугом - Поук Лиззи. Страница 23
– В любом случает, сиди смирно, – приподняла Мин бровь, – и держи рот на замке. Они скоро начнут говорить.
Элиза обдумывает это. Кивает. Мин уходит, по пути бросая неодобрительный взгляд на картины на стене.
– И у них ещё хватает наглости называть нас песчаными вшами.
Ужин тянется бесконечно, каждое блюдо, которое ставят перед Элизой, больше походит на наказание. Ее посадили вместе с женщинами, в том числе старыми знакомыми матери, и дамами из Круга. Виллем увлечён разговором с торговцами жемчугом, Хардкасл занимает место во главе стола рядом со Стэнсоном. Они вдвоём переговариваются, тихо бормоча, и зажженные свечи отбрасывают угрожающе розовые отсветы на их лбы. Элиза отмечает, что Стэнсон достаёт из пачки сигарету и прикуривает. Затем подносит спичку к тонкой сигаре Хардкасла, а после осторожно трясёт спичкой.
Слова Мин засели в голове у Элизы. Она не может не думать о своей матери. Как та боролась за своё «место» женщины. Когда они только переехали в Баннин, она устраивала в своём бунгало званые ужины, чаепития, теннис и бридж. Шахматные турниры проходили в оживленной атмосфере, партии в покер велись ожесточённо. Днём мать преподавала латынь детям и женщинам, а вечером исполняла на своём пианино ирландские песни.
– Если хотите научиться постоять за себя в мужском обществе, вам нужно мыслить как игрок, – советовала мать гостям. – Просчитывайте следующий ход, никогда не теряйте бдительности и всегда, всегда прикрывайте спину. – Последняя фраза неизменно вызывала неловкие смешки среди жён. Они торопливо разглаживали на себе юбки и доставали белые шелковые перчатки. А после, вернувшись в свои бунгало, рассказывали мужьям о вопиющем отсутствии приличий. Вероятно, о ее матери шушукались: «Женщина, которая просто не знает своего места». Однако это никогда не мешало ей вести себя как ей заблагорассудится. Даже тетя Марта время от времени удивляла Элизу, когда вместе с Виллемом делилась с торговцами жемчугом планами относительно строительства верфи, обсуждала, как нанять для флотилии лучших водолазов, как приобрести у японских торговцев больше кораблей. Элизе всегда казалось странным, что Марта при всей своей простоте и грубоватости не считала зазорным говорить открыто о своих желаниях. Но в глубине души она завидовала прямоте ее тети, ее безразличию к тому, чего от неё ждут как от женщины.
Элиза сидит, уткнувшись взглядом в стол. Он ломится от блюд, на нем еды больше, чем она когда-либо видела за один раз. Блюда с лоснящейся свиной брюшиной, бараньими отбивными и гладкой, сияющей вишней. Блюда с картофелем, политым маслом и графины, под горлышко наполненные мадерой, что оставляет пятна на накрахмаленных дамасских скатертях. Консоме с трудом проглатывается, пока женщины продолжают болтать об узорах для вышивки. Жирная утка и сдобные булочки жгут желудок, как раскалённый уголь. Но Элиза находит в себе силы вежливо кивать и благодарить жён за их банальные слова об отце, поддерживает беседу о нарядах, а затем о лучших водолазах сезона. Время от времени она замечает, что Айрис Стэнсон наблюдает за тем, как она ест. Под ее взглядом Элиза чувствует себя неполноценной, остро осознавая своё старое платье и невычищенную из-под ногтей грязь. Когда женщина отворачивается, Элиза переводит взгляд на Хардкасла. Он облизывает губы и требует тройную порцию. Мин старательно следит за тем, чтобы его стакан всегда был наполнен до краев. Когда с основной трапезой покончено, с помпой подают десерт – огромное пирожное с бисквитными палочками. Из-за жары толстые ломтики клубники сползают с верхушки.
«Как они смогли раздобыть сливки?» – недоумевает Элиза.
Когда съедено и это, Хардкасл отодвигает стул со скрипом, будто режут кволла [31].
– Джентльмены, – обводит взглядом присутствующих. – Прошу на веранду.
Он суёт очередную сигару в рот, затем хмурится и переворачивает ее другой стороной. Несколько мужчин выходят наружу, остальные возвращаются на свои шезлонги, скорее соблазнившись алкоголем и женщинами, чем липкими простынями собственных постелей. Элиза хватает стакан с подноса и быстро подносит ко рту. Напиток холодный и крепкий, от него перехватывает горло. Оглядевшись по сторонам – ничего хорошего, если за ней кто-нибудь наблюдает, – она пересекает комнату и выскальзывает в полутемный коридор. Неслышной поступью минует длинную комнату, огороженную тонкой стальной сеткой с железными ставнями от пола до потолка. Элиза замирает, чтобы убедиться, что за ней никто не следит, и выскальзывает через заднюю дверь в тень затянутой противомоскитной сеткой веранды.
Воздух напоен ароматом эвкалипта. Затаив дыхание, Элиза прячется в темноте за столбом. Из своего укрытия ей видно лишь неясные очертания мужчин, единственный источник света – кончики их сигар, светящихся как светлячки. Ей удается опознать по бакенбардам и обвислым усам Фрэнкса, чья слава любителя укладывать женщин в постель простирается далеко за пределы Баннина. Рядом с ним – Мастерсон, длинноногий и жилистый мужчина. Свой совершенно сухой бизнес он ведет с веранды бунгало. Однако его подневольные люди рискуют жизнями ради процветания его флотилии. Хардкасла она не видит, но слышит, как он говорит, останавливаясь между фразами, чтобы сделать длинную затяжку. Элиза нервничает, в ушах так сильно шумит, что все звучит в минорном ключе. Что, если она не сможет расшифровать слова, когда их услышит? Торговцы жемчугом уже порядком набрались и время от времени срываются на хрипы. Она раздумывает, не броситься ли прямиком к ним. Потребовать от Хардкасла, чтобы он рассказал всё, что ему известно. Но вынуждена ждать. Мин права. Не стоит устраивать сцен. Что, если он расскажет о пропавшем члене команды? Ей необходимо подождать и посмотреть, не всплывет ли имя Альфреда, подтвердив ее подозрения.
Звезды движутся, как оседающий пепел, пока мужчины обсуждают обычные заезженные темы: кто из торговцев жемчугом набирает обороты после провального сезона; какая девушка в борделе покладистее всех. Но заслышав упоминание о «Скворце», Элиза вся превращается в слух.
– Вот бедолага, – бормочет Фрэнкс. – Его выбросили за борт его же люди. Кто-то, кто собирается заполучить часть его флотилии, точно вам говорю. Этот Брайтвелл и так очень вспыльчив, я уже был свидетелем их размолвок. Добавьте сюда пристрастие к опиуму, и вы получите весьма неуравновешенную личность.
– Да, это дьявольское зелье! – восклицает один из мужчин. – Человек готов пойти на что угодно ради него. Вот куда ухнули все мои деньги.
– Во время ссоры на корабле что-то пошло не так! – гаркнул Мастерсон и шумно отхлебнул из своего стакана. – Наверное, его прирезал какой-нибудь малаец, и все молчат. Не хотят оказаться в тюрьме, как старый абориген.
Элиза напрягает слух, шум океана поглощает окончания их слов.
– Нет никаких доказательств, что это сделал старик Билли.
Мужчины прыскают со смеху.
– Смейтесь – не смейтесь, но я прав, – настаивает Фрэнкс.
– И когда это останавливало Паркера? – спрашивает Мастерсон. – Он и раньше сажал в каталажку туземцев только за то, что они говорили на своём чертовом языке. К тому же ты знаешь, что у них с Брайтвеллом старые счёты. Посадить аборигена под замок, и дело закрыто. Брайтвелла не найдут. А Паркер готов на все, чтобы уничтожить Чарльза Брайтвелла.
Элиза вспоминает о газетной вырезке в кабинете отца: доказательство безнаказанного преступления Паркера. Она чувствует жжение в груди. Руки становятся скользкими от пота.
– Хардкасл, что вы об этом думаете? – Пока длится долгая пауза, Элиза не смеет даже вздохнуть.
– Нам не стоит тратить время и переживать за то, что случилось с этим проклятым Брайтвеллом, – наконец, отвечает Хардкасл.
– Почему нет, черт побери? – восклицает Мастерсон. – Любого из нас может убить собственная команда. Разве вы не слышали о Цуцуи? Его повар подсыпал ему в блюдо толченый бамбук [32]. Ужасная смерть. Медленная. – Кто-то из них чихнул. – А что насчёт Брюля? Его в итоге нашли с ножом в животе. Убийца отрезал ему язык. И пальцы. Они были отрублены. Их засунули ему в глотку так глубоко, что нашли один у него в желудке.