Отравленные клятвы (ЛП) - Джеймс М. Р.. Страница 40

— Вот и все, зайчонок, — бормочу я, скользя рукой по ее бедру. — Хорошая девочка. Ты так хорошо принимаешь мой член. Такая тугая и влажная для меня.

— Не для тебя. — Она выдыхает слова, ее киска снова невольно сжимается вокруг меня. — Никогда для тебя. Я не буду…

— Тогда для кого? — Я хватаю ее за задницу, сильно сжимая, когда снова вонзаюсь, погружаясь на этот раз глубоко, достаточно, чтобы заставить ее немного вскрикнуть от жесткого толчка моего члена, полностью входящего в нее. — Если ты думаешь о ком-то другом, зайчонок, мне придется найти его и убить.

— Ни для кого. — Выплевывает она слова. — Я ни о ком не думаю, и о тебе в первую очередь.

— Я тебе не верю. — Еще один жесткий толчок. Боже, она чувствуется невероятно. Я прижимаюсь к ней бедрами, погружаясь так глубоко, как только могу.

— Мне все равно. — Ее голова наклоняется вперед, руки мертвой хваткой вцепляются в бортики бассейна. — Мне все равно, что ты думаешь.

Почти трудно выскользнуть обратно просто потому, что так чертовски приятно быть в ней вот так, погрузив в нее каждый дюйм моего члена, ее бедра невольно покачиваются напротив меня. Я двигаюсь в ней, вокруг нас плещется горячая вода, и когда мне наконец удается найти в себе силы снова вонзиться, я снова вонзаюсь в нее, не в силах сопротивляться желанию взять ее так сильно, как я хочу, всего на мгновение.

В этот момент, когда я снова вонзаюсь в нее, жесткое, грубое скольжение посылает толчок удовольствия вниз к моим пальцам ног, она издает крик, который останавливает меня. Это явно крик боли, и я отпускаю ее бедро, все еще погруженный в нее, когда чувствую, как она вздрагивает.

— Прости, зайчонок. — Я провожу рукой по ее талии, пытаясь успокоить ее. — Я не хотел причинить тебе боль.

— Ты всегда делаешь мне больно. — Она отворачивает голову, и впервые я чувствую, что мое возбуждение немного спадает. Ее настойчивость в том, что я причиняю ей боль, начинает меня раздражать, даже когда я пытаюсь оттолкнуть это.

— Я не хотел причинить тебе такую боль. — Я замираю внутри нее, давая мгновение, чтобы боль утихла, прежде чем снова начать двигаться, на этот раз медленно. Я провожу рукой по ее животу, спускаюсь между ее бедер и поглаживаю пальцами ее клитор, желая почувствовать, как она кончает, когда я кончаю. Я хочу снова ощутить, как она сжимает мой член, когда я наполняю ее. Еще один тихий стон срывается с ее губ, как будто мое прикосновение успокаивает боль, и мне это нравится больше, чем следовало бы.

— Вот и все, зайчонок. Кончай для меня. — Я потираю ее клитор чуть сильнее. — Позволь мне доставить тебе удовольствие.

Ее спина выгибается, и я могу сказать, что она теряет контроль.

— Я не… хочу, — она тяжело дышит, и я качаю головой, снова входя в нее и изо всех сил удерживая контроль над собственной кульминацией, пока провожу пальцами по ее набухшему клитору.

— Хочешь. Перестань бороться с этим. Перестань бороться со мной.

Она издает звук, похожий наполовину на стон, наполовину на всхлип, и все ее тело сотрясается, когда я чувствую внезапный поток горячей влаги на своем члене, ее тело сжимается и пульсирует вокруг меня, пробегая рябью по моему твердому стволу, когда я громко стону и качаюсь вперед, входя в нее так глубоко, как только могу, не причиняя ей боли снова. Я чувствую, как сильно она растянута вокруг меня, как ее оргазм раздвигает границы того, что она может вынести, и ощущение ее такой сводит меня с ума.

Удовольствие слишком велико. При звуке ее стона, ее потери контроля, ощущении ее рядом со мной мой член набухает и пульсирует сильнее, чем, я думаю, когда-либо был в своей жизни, когда я снова вхожу в нее, чувствуя, как мои яйца ноют от изысканного удовольствия, я наполняю ее своей спермой.

Она издает еще один из этих звуков, еще один рыдающий стон, когда чувствует горячий прилив моей спермы. Это посылает через меня еще одну волну освобождения, продлевая мой оргазм при звуке ее стонов из-за моего члена. Ее руки все еще сжимают край бассейна, когда она стоит там, опустив голову, и когда я выскальзываю из нее, я тянусь к ней, притягивая ее в свои объятия. Скольжение моего члена из нее вызывает сладкую боль, моя сверхчувствительная плоть хочет большего и не может этого принять. Тем не менее, это омрачено тем фактом, что я не знаю, почему я чувствую желание успокоить ее, утешить. Я всегда хотел уединения от той, кто была в моей постели после того, как я кончил, но теперь я хочу, чтобы она была в моих объятиях.

— Иди сюда, зайчонок. — Я провожу рукой по ее влажным волосам, и на одну короткую секунду она прислоняется к моей груди, ее руки прижаты ко мне, как будто она тоже хочет утешения.

А затем она отстраняется, скрестив руки на груди и тяжело сглатывая.

— Доволен? Чувствуешь себя лучше? Могу я теперь подняться наверх и лечь спать.

Мгновенная мягкость, которую я почувствовал по отношению к ней, мгновенно сменяется острым уколом раздражения.

— Нет, — говорю я ей так спокойно, как только могу. — Мы собираемся насладиться вечером, как я и планировал. А потом, после, посмотрим, что мы будем делать в постели. Но я не думаю, что это будет сон.

Лиллиана стискивает зубы, но ничего не говорит. И я задаюсь вопросом, может быть, впервые моя невеста не боится мысли оказаться в моей постели так сильно, как ей хотелось бы, чтобы я поверил.

НИКОЛАЙ

Пока она стоит там, в бассейне, и смотрит на меня так, словно я пнул ее любимого щенка, я выхожу и иду в бар, чтобы принести нам напитки.

— Хочешь вина, зайчонок? Или чего-нибудь еще?

— Что нужно сделать, чтобы заставить тебя перестать называть меня так? — Процедила она сквозь зубы, и я вижу, что ее отношение вернулось в полную силу.

— Ничего, — Спокойно отвечаю я ей, доставая хрустальный бокал и наливая в него немного хорошего виски. — Мне нравятся прозвище, которые я выбрал для тебя. Оно кажется подходящим.

— Только для тебя.

— Ну, это то, что имеет значение. — Я делаю большой глоток виски и добавляю еще одну порцию. Лиллиана, вероятно, заставит меня пить до конца ночи.

К сожалению, это часть того, что привлекает меня в ней. Ее непокорность, ее бунтарство, ее дерзкий язык, все это так отличается от того, к чему я привык, от того, как женщины обычно относятся ко мне. Я никогда не думал, что конфронтация возбудит меня, но каждый раз, когда Лиллиана говорит со мной, мне кажется, что это доходит прямо до моего члена.

— Ты можешь сказать мне, чего ты хочешь, или я выберу что-нибудь для тебя, — говорю я ей и слышу, как она вздыхает.

— Вино, — наконец говорит она. — Ты действительно хочешь остаться здесь?

— Ты не хочешь? — Я указываю на бассейн и вид за ним, и я вижу, что у нее нет аргументов для этого. Это действительно потрясающе, и я вижу, как ее взгляд скользит к снежному пейзажу за окнами.

Я не заморачиваюсь с полотенцем, когда выхожу, чтобы принести наши напитки, и я чувствую на себе ее взгляд, когда откупориваю и наливаю вино, полностью обнаженный. Мой член смягчился, но он все еще толще и длиннее, чем у большинства мужчин, даже когда я не возбужден, и я знаю, что ей также нравится смотреть на остальную часть меня. Я видел, как она смотрела на меня, когда думала, что у нее достаточно времени, чтобы я не заметил, или когда она просто не могла ничего с собой поделать.

Мне нравится думать, что я не особо высокомерный мужчина, но я всегда наслаждался женским вниманием. Хотя что-то в том, что Лиллиана не может не смотреть на меня, кажется лучше. Как будто я что-то выиграл, если она не может перестать пялиться.

Эта девушка действительно действует тебе на нервы, Василев.

Я приношу ей вино, лениво размышляя, не разобьет ли она бокал и не ударит ли им меня. Я был бы почти впечатлен, если бы она попыталась, но она просто берет его у меня, когда я сажусь обнаженный на край бассейна, потягивая виски, в то время как она делает медленный глоток вина.