Вскрытие показало... - Корнуэлл Патрисия. Страница 58

На самом деле следствие зашло в тупик. Я постоянно отсылала Маргарет из ее кабинета, чтобы компьютер оставался в режиме ожидания. Уэсли поручил своей помощнице фиксировать все звонки. Мы решили использовать компьютер в качестве приманки: Эбби должна была поместить в своей газете статью о том, что полиция "напала на след".

– Убийца запаникует, испугается, что его скоро поймают, – развивала я свою мысль. – Если он, к примеру, лечился в больнице, то станет волноваться, как бы его не вычислили по записям в медицинской карте. Если он покупает какие-то особые лекарства в аптеке, то станет бояться показаний аптекаря.

Мой план держался исключительно на упоминании Мэтта Петерсена о странном запахе. Никаких других существенных "доказательств" у нас не было.

Убийца мог забеспокоиться, что отдел судмедэкспертизы определит его ДНК.

Впрочем, не исключено, что это его не волновало.

Несколько дней назад я получила копии отчетов по двум первым убийствам. Я внимательно изучила расположение вертикальных спиралей разных оттенков и разной ширины – рисунки поразительно напоминали штрихкоды на продуктах из супермаркета. Все три пробы по каждому случаю подверглись воздействию радиации, и расположение спиралей во всех трех пробах в случае Пэтти Льюис полностью совпадало с расположением спиралей во всех трех пробах в случае Бренды Степп.

– Разумеется, по этим данным мы не можем идентифицировать ДНК преступника, – объяснила я Эбби и Уэсли. – Нам известно очень немного, а именно: если убийца темнокожий, то под этот рисунок ДНК подходит только один человек из ста тридцати пяти миллионов. Если же он белый, то шансы еще ниже – один из пятисот миллионов. ДНК – это микрокосм человека, код жизни. Генетики в частной лаборатории в Нью-Йорке выделили ДНК из образцов спермы, которую я собрала с тел погибших женщин. Исследователи наносили сперму на предметное стекло, и капли под воздействием электрических разрядов расползались по поверхности, покрытой слоем геля. Один край стекла находился под действием положительного заряда, другой – отрицательного. ДНК несет отрицательный заряд, – продолжала я. – Противоположности притягиваются. Мелкие капли катятся дальше и с большей скоростью, чем крупные, по направлению к положительно заряженному краю стекла. Все вместе капли образовывают определенный рисунок, который переносится на нейлоновую мембрану и подвергается воздействию раствора.

– Я не понимаю, – перебила Эбби. – Какого раствора?

Я объяснила:

– ДНК убийцы представляет собой двойные спирали. Эти спирали отделили друг от друга, то есть изменили их естественные свойства. Для наглядности представьте, что расстегиваете молнию на одежде. Я имею в виду раствор односпиральной ДНК с особой базовой последовательностью, которая классифицируется с помощью радиоактивного излучения. Когда по нейлоновой мембране размазывают раствор или пробу, последняя изучается и снабжается дополнительными отдельными спиралями – принадлежащими убийце.

– То есть молния снова застегивается? – уточнила Эбби. – Только теперь она радиоактивная?

– Сперма подвергается радиоактивному излучению для того, чтобы рисунок ДНК был виден на рентгеновском снимке, – объяснила я.

– Да, его личный код. Скверно, что мы не можем отсканировать его и вычислить личность преступника, – сухо добавил Уэсли.

– Все данные о маньяке у меня, – продолжала я. – Проблема в том, что наука пока не может расшифровать в записях ДНК индивидуальные особенности, такие как генетические отклонения или цвет волос и глаз, чтобы идентифицировать преступника. Рисунок ДНК настолько сложен и имеет так много уровней, что мы можем с уверенностью утверждать лишь одно: подходит или не подходит конкретный человек под конкретную характеристику.

– Но убийца-то об этом не знает, – задумчиво произнес Уэсли, глядя на меня.

– Верно.

– Если, конечно, он сам не является ученым, не работает в лаборатории или в научном журнале, – заметила Эбби.

– Предположим, что преступник далек от науки, – сказала я. – Подозреваю, что он и знать не знал о возможности идентификации ДНК, пока несколько недель назад не прочитал об этом в газетах. Сомневаюсь, чтобы он понимал, в чем суть таких исследований.

– В своей статье я популярно объясню весь процесс идентификации ДНК, – размышляла вслух Эбби. – Я дам понять этому выродку, что результатов такого исследования вполне хватит для разоблачения.

– Достаточно, чтобы он решил, что мы знаем о его отклонении, – кивнул Уэсли. – Конечно, если у него действительно есть отклонение... В чем я не уверен. – Он холодно посмотрел на меня: – Кей, что, если у него все в порядке со здоровьем?

Я терпеливо повторила свою версию:

– Мои догадки основываются на заявлении Мэтта Петерсена о том, что он чувствовал в спальне запах "оладий". То есть не оладий, конечно, а чего-то сладкого, но при этом похожего на пот.

– Запах кленового сиропа, – вспомнил Уэсли.

– Да. Если запах пота убийцы напоминает запах кленового сиропа, значит, у него какая-то патология, какое-то заболевание, связанное с обменом веществ. Например, болезнь кленового сиропа – при ней такие же симптомы.

– А она генетическая? – снова спросил Уэсли.

– В этом-то и соль, Бентон. Если у преступника именно эта болезнь, ее можно выявить, исследовав его ДНК.

– Никогда не слышала о подобном заболевании, – сказала Эбби.

– Да, это вам не грипп.

– А что при нем бывает?

Я достала из шкафа толстый медицинский справочник, открыла его на нужной странице и положила на стол.

– Это энзимный дефект, – принялась я объяснять, снова усевшись за стол. – При этом заболевании аминокислоты накапливаются в организме, как яд. При обычной или острой форме у больного наблюдается задержка умственного развития или смерть в младенческом возрасте, поэтому так редко встречаются взрослые люди без умственных отклонений и не прикованные к постели, страдающие этим дефектом. Однако такие люди есть. В легкой форме, которая, возможно, наблюдается у убийцы, постнатальное развитие проходит нормально, симптомы заболевания появляются нечасто. Больным назначают диету с низким содержанием белка, а также разнообразные пищевые добавки – в частности, триамин, или витамин В1, в количестве, в десять раз превышающем дневную норму для здорового человека.

– Иными словами, – Уэсли подался вперед, заглядывая в книгу и хмурясь, – убийца, возможно, страдает легкой формой этого заболевания, ведет нормальную жизнь, умен как сто чертей – но воняет?

Я кивнула.

– Самый распространенный симптом этой болезни – специфический запах мочи и пота, напоминающий запах кленового сиропа, отсюда и название. Запах усиливается, если больной находится в состоянии стресса, достигает своего пика, если больной делает нечто, что его особенно возбуждает, – например, совершает убийство. Запах пропитывает всю одежду больного. Наверняка убийца очень стесняется своего изъяна и предпринимает чудовищные попытки, чтобы его скрыть.

– А сперма у таких людей тоже пахнет кленовым сиропом? – поинтересовался Уэсли.

– Не всегда.

– Значит, – произнесла Эбби, – если от него так несет, он должен принимать душ по десять раз на день. При условии, что он работает с людьми. Они ведь обязательно почувствуют вонь.

Я не ответила.

Эбби ничего не знала о "блестках", и я не собиралась ее просвещать. Если у маньяка такой специфический запах тела, вполне понятно, что он постоянно моет под мышками, драит лицо и руки. Он проделывает эти процедуры по многу раз в день – все время, что находится среди людей, которые могут заметить его изъян. Наверняка он умывается на работе, в туалете, где для сотрудников имеется борное мыло.

– Но это большой риск. – Уэсли откинулся на стуле. – Сама подумай, Кей. Если запах померещился Петерсену или если он спутал его с чем-то – например, с одеколоном преступника, – мы будем выглядеть полными идиотами. А наш "скунс" окончательно уверится в том, что детективы сами не знают, что делают.