Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Ходж Брайан. Страница 102

Узникам этой тюрьмы не требовалась защита друг от друга. Все они были на одной стороне — там, внизу, — пленные необъявленной войны.

Пространство над карьером было перекрыто решеткой, в данный момент опущенной, но ее явно можно поднять. Узники могли видеть небо. Ощущать ветер и дождь. Солнечный свет — если он что-нибудь для них значил.

Из вчерашнего отчета Керри уже знала, что вода здесь не стоячая. Она постоянно обновлялась: внизу был устроен водоотвод, а зарешеченные трубы в стенах периодически изрыгали потоки воды, расходящиеся приливными волнами. За десятилетия стены покрылись темными потеками, словно кто-то провел измочаленной кистью от покрытых ржавчиной решеток до пенящейся поверхности рукотворного моря.

Здесь даже рыба жила — собственно, а почему нет? Заключенным же надо что-то есть.

Впрочем, сейчас они не ели. Они ровными рядами занимали доступные скалы — кто сидя, кто на корточках, и все лицом к океану, которого отсюда не видели, пугающе идеально выдерживая некое направление и ориентацию относительно друг друга.

— Что вы об этом думаете? — спросил полковник.

Керри вспомнила зрелищные аквариумы и документальные фильмы о природе, где рыба косяками плыла в одну сторону, а затем, внезапно реагируя на какой-то раздражитель, слаженно меняла направление.

— Я бы сказала, что они учатся.

Со своего места на обзорной площадке она видела только спины, и Керри пошла по кругу вдоль подпорной стены, чтобы разглядеть их получше.

По форме тела они напоминали людей, но все остальное было неправильным. Цвет кожи варьировался от темно-серого до светло-зеленого, причем живот был более светлым, а иногда и пятнистым, будто солнечные блики играли под водой. Даже издалека кожа казалась упругой и на ощупь наверняка напоминала гидрокостюм — по крайней мере, области, которые не огрубели и не покрылись чешуей. На некоторых узниках сохранялись обрывки одежды — хотя Керри сомневалась, что одежда выдержала бы длительное ношение на скалах и под водой, — другие были вовсе без одежды. Костлявые, не похожие друг на друга, они обладали плавниками, перепонками между пальцев рук и нелепо большими ступнями. Гладкие, непривычно вытянутые головы все еще можно было назвать человечьими. А вот лица наводили ужас. Они были приспособлены для жизни в ином мире: толстые губы — для заглатывания воды, глаза — для разглядывания добычи сквозь толщу воды. Носы сменились рудиментарными наростами, сплющенными и рассеченными. Груди женщин тоже сгладились, превратившись в две твердые выпуклости.

Керри вцепилась в кромку стены до побелевших пальцев. Фотографии не передавали все детали, и к такому она оказалась не готова.

«Лучше бы я об этом не знала, — подумала она. — Я не смогу жить, как раньше».

— Хотите, выберем одного любого и посмотрим, как пойдет? — предложил Эсковедо.

— Как, по-вашему, это будет? Мы ведь это не обсуждали. Что, выловите одного из них, отведете нас в комнату и посадите по разные стороны стола?

— У вас есть идеи лучше?

— Это неестественно. В смысле, сама обстановка допросной. Мне нужно, чтобы они открылись, если это вообще возможно. Открыли свой разум. Допросная с самого начала заставит их закрыться.

— Если вы ведете к тому, чтобы я отпустил вас вниз, ко всем шестидесяти трем существам, то этого не будет. Понятия не имею, как они отреагируют, да и безопасность вашу гарантировать не смогу.

Керри посмотрела на вышки охраны, и только теперь поняла, почему они образуют равнобедренный треугольник. Местность идеально просматривалась — и простреливалась.

— Вы не хотите открывать огонь по целой группе, так?

— Это было бы контрпродуктивно.

— Тогда выберите кого-то одного. Вы знаете их лучше, чем я.

Если у инсмутских заключенных сохранился патриархат, то Эсковедо явно решил начать с верхушки их иерархии.

Ей привели Барнабаса Марша, если тот, конечно, еще пользовался именем, которое никто из его вида произнести не мог. Наверное, теперь имена нужны были разве что тюремщикам — для удобства, хотя если чье-то имя еще имело смысл, то это имя Марша. Барнабас приходился внуком Абеду Маршу — капитану корабля, который, если верить народной молве, побывал в загадочных местах над уровнем моря и под ним и привез оттуда как ДНК, так и связи, изменившие всю историю Инсмута.

Барнабас был стар еще на момент заключения в тюрьму, так что сейчас по человеческим меркам его вполне можно было считать древним. Керри старалась не думать о нем как о монстре, но по отношению к нему и всем этим существам другое слово на ум не приходило. Монструозности добавлял и весь его внешний вид: самодовольство и расправленные плечи некогда властного человека, который никогда не забывал, кем он был раньше.

Жабры, прикрытые усами на укоротившейся шее, вибрировали от негодования. Рот был ненормально широк для человека, а уголки толстых губ изгибались книзу в привычной ухмылке превосходства.

Он шел переваливаясь, будто не был приспособлен для хождения по земле, и, когда двое охранников в полном защитном обмундировании ввели его в комнату, он смерил Керри взглядом и прошаркал внутрь, словно решил на короткое время смириться с ее присутствием. Стол со стульями, установленные в центре помещения, он осмотрел с презрением, после чего направился в угол, где соскользнул на пол, упершись плечами в стены. Острый спинной гребень весьма удобно поместился в углу.

Керри тоже села на пол.

— Уверена, вы меня понимаете. Каждое слово, — начала она. — Вы либо не можете, либо не хотите говорить так, как делали это в первые десятилетия своей жизни, но я не вижу причин, по которым вы бы меня не понимали. В этом разница между вами и прочими божьими тварями, с которыми мне приходилось общаться.

Он посмотрел на нее выпученными темными глазами, и Керри поняла, о чем говорил Эсковедо. Это совершенно точно не был взгляд человека — и даже взгляд млекопитающего. Млекопитающие — собаки, кошки и самое разное зверье — часто смотрели на нее с неким подобием теплоты, и дело было вовсе не в попытке их очеловечить. Но это, эти холодные глаза… они изучили ее и, по ощущениям, причислили к отсталым — во всех отношениях.

Воздух, и без того прохладный, стал еще холоднее, а кожа покрылась мурашками, и Керри захотелось отодвинуться подальше. Мог ли он почувствовать ее страх? Может, он считал страх само собой разумеющимся. Было очевидно, что Марш опасен: чем дольше она его рассматривала, тем больше замечала острых жал, не менее смертоносных, чем кончики его треугольных пальцев. В вопросах безопасности пришлось довериться тюремной охране. Ее не было в комнате, чтобы не усугублять и без того тяжелую атмосферу, однако она контролировала ситуацию через систему видеонаблюдения. Если Марш нападет, помещение наполнится газом, который усыпит обоих за секунды. Керри проснется с головной болью, а Марша оттащат обратно в карьер.

Так они ничего не добьются.

— Я сказала «божьи твари», потому что не знаю, кем вас считать, — пояснила она. — Я знаю, что они о вас думают. Вас считают ошибками природы. Противоестественными. Впрочем, вы наверняка и сами это слышали каждый день на протяжении восьмидесяти лет.

Удалось ли привлечь внимание, хоть чуть-чуть? Если легкий наклон его головы хоть что-то значил, то да.

— Но, если вы существуете, целые семьи и колонии, вы не можете быть ошибкой. Вас создала сама природа.

До этого момента она не знала, что скажет Маршу. С животными она не придавала значения словам. Важнее была интонация. Как и младенцы, животные реагировали на тон, не на слова. Почти всегда им нравились голоса повыше. Они откликались на прикосновения.

В данном случае ничего из этого не сработало бы.

Но присутствие Барнабаса Марша ощущалось, и ощущалось всей кожей, от него веяло прошедшими десятилетиями. Так что Керри продолжала говорить с ним и налаживать мосты через пропасть так, как привыкла это делать. С любым видом можно было установить контакт, настроиться на что-то — образ, звук, вкус, — и вот уже ее наполняло обостренное чувство, и, едва баланс был достигнут, его можно было использовать как ключ, который открывал дверь для бо́льшего.