На всю жизнь и после (СИ) - Шаталов Роман. Страница 24

Снова боль, только в левом плече, и гораздо сильнее. Мимо левого уха что-то промелькнуло с еле слышным свистом. Мальчик развернулся, снял рюкзак и сжал кулаки. Но его поза была очень неуверенной и неуклюжей, он будто хотел сжаться, спрятаться с руками и ногами в свою куртку и не вылезать пока это всё не закончится. К нему по пустующей аллее бежало пять фигур, которые были такими же детьми, как и он сам. Вокруг не души, только редкие, голые деревья, кусты и дома, которые наблюдают за происходящим издалека. Мальчик на миг увидел вверху снежок, который летел в него и стремительно снижался. Он заметил его слишком поздно. От боли в самом не позволительном для неё месте у него подкосились ноги. Он упал на колени. Слёзы выступили на глазах, а ладони вцепились в пах и принялись загребать к нему снег. Промежность горела и пульсировала, пульсировала и горела; справиться с этим не мог даже всё прибывающий снег. Мальчик упёрся в него лбом и замер, когда почувствовал, что он окружён.

— Что, обосранная башка, уже выдохлась? — сказал толстый, прыщавый мальчик с тупыми лицом и ткнул лежачего подошвой в плечо.

— Сто пудов он часто так раком становится, чтоб об него было проще жопу вытереть, — перехватил мальчишка с визгливым голосом, водянистыми бровями и широкими передними зубами.

Все пятеро заржали. Мальчик, не поднимая лба от земли, сжался внутрь себя ещё сильнее. Он услышал, как, хрустя снегом, от него отходят эти хулиганы. Мальчик расслабился, выждал пару минут и поднял голову, в которую прилетел крепкий как кусок льда снежок.

Борис распахнул глаза от судорог во всём теле. Он глубоко дышал, ощущая биение сердца и холодный воздух на гландах, который начал растворяться вместе с воспоминаниями о кошмарном сне. В голове промелькнула мысль: «Эх, детство, детство, ты, что меня страшишь?»

Он посмотрел в окно, в которое проникал тусклый свет. Солнечного денька сегодня не будет. На целый день над головой зависнут серые тучи, и может быть пойдёт дождь. С одной стороны хорошо, не придётся целый день изнывать от жары, но с другой, настроение будет паршивое. Борис перевернулся на бок и посмотрел на настенные часы. Пятнадцать минут до звонка будильника. Обидно. Он лёг на живот и уткнулся лицом в подушку. Юноша не знал, засыпает или нет; перед глазами только чёрная картинка и полное отсутствие мыслей кроме одной: нужно обязательно встать через эти пятнадцать минут, которые ему не дал доспать кошмар из далёкого прошлого. Звонок будильника. Борис подрывается и идёт в угол комнаты, чтобы взять телефон и стряхнуть кружок вправо, прервав весёлое гитарное соло.

Он смотрел несколько минут на смартфон, а затем перевёл взгляд на рабочую одежду, которая висела чистая и поглаженная на шкафу на вешалке. Удивительное дело, она всегда была выглажена, а грязь, запах пота или дезодоранта к ней вообще не приставали.

— Зачем я вообще встал? Мне ведь…

В голове начали появляться воспоминания из вчерашнего дня.

«Борис, если ты уйдёшь, меня убьют. Твой уход — моя смерть. Ты это понимаешь?»

Он схватился за лоб обеими руками и стянул ладони вниз.

— Почему всегда так?

Неделя после посещения ателье Консуэлы прошла без особых хлопот. Борис по-прежнему тренировался на куске сала, а Виктор взял на себя все обязанности по работе с клиентами. Спустя неделю из свиной кожи вылетали не только бабочки, но и птички, — причём большие и маленькие — пчёлы, жуки, самолётики и летающие тарелки. Борис уже мог выпускать несколько объектов и поддерживать их жизнь по тут сторону шмата сала. Иногда он так и стоял с закрытыми глазами весь облепленный этими летающими существами.

Борис перестал подозревать Виктора после случая в ателье Консуэлы. Происходящее там он уж точно не мог подстроить. Жизни всех, кто находился в ателье, были в опасности. Вполне реальной опасности. Так пала часть подозрений, но Борис по-прежнему был начеку; мало ли что мастер может выкинуть в будущем. От Виктора он узнал, что Ирине пришлось воспользоваться людской медициной, поэтому её не будет на работе пару дней, но с ней всё хорошо. Как сказала Консуэла: «Крепкая девочка. Моя!»

Подмастерье сидел на стуле, его расслабленные ладони лежали на коленях, а глаза были закрыты. Заветревшийся и усеянный татуировками шмат начал густо дымиться и из него разом вылетело несколько чёрных сущностей, которые устремись к Борису. Он понимал, что ничего не чувствует. Из него будто слили всё содержимое, и он может сейчас прямо на этом месте опасть как мешок из толстой ткани. По его телу бродило несколько чёрных птиц — две вороны, пять голубей, семь воробьёв, попугай ара и тукан — они жили своей собственной жизнью: клевали Бориса, перелетали с одного плеча на другое или просто бродили туда-сюда.

Он шёл на новый рекорд — шестьдесят пять минут жизни для птичек. Когда в комнату вошёл Виктор, час был уже позади. В руках он держал толстую синюю папку. Борис открыл глаза и посмотрел на мастера. Лицо юноши было бледным и неподвижным. Белки глаз немного потемнели, но зрачки были по-прежнему тёмно-голубые.

— Я думаю, пришло время дать тебе оружие. Как думаешь? — Виктор положил папку на кусок сала, — Я в принципе не против, если ты в случае опасности будешь бежать ко мне, чтобы взять его. Так ты точно не поранишься и не навредишь другим. Но я за самостоятельность и ответственность. Про неё, кстати, советую не забывать.

— Я помню про правила и ответственность. А насчёт оружия… — Борис посмотрел в сторону и продолжил по-прежнему пресным голосом: — Можно их сделать в самом незаметном месте: на спине, на ногах или ещё где-нибудь?

— Для начала они должны быть как можно ближе к ладоням.

Борис выставил руки вперёд и два голубя перелетели на его сжатые кулаки.

— От бабушки такое не спрячешь. Если я буду постоянно ходить с длинными рукавами, она может что-то неладное заподозрить. Она и так меня уже в наркомании подозревает.

Виктор подошёл к тумбочке, которая стояла за спиной Бориса и что-то из неё достал. На его ладони перед лицом юноши лежал однотонный браслет бежевого цвета, который отливал перламутром. Кружок был настолько широким, что в него могли протиснуться две руки.

Борис вскочил со стула и поднял руки вверх. Птицы вспорхнули в разные стороны и полопались как шарики, затем превратились в дым и вернулись струйками в свиную кожу.

— Простое решение твоих проблем, — сказал Виктор и надел браслет на своё запястье.

Бежевое кольцо сначала уменьшилось, а затем впиталось в его кожу. От запястья пошла волна, от которой татуировки исчезали, а на их месте оставалась бледная кожа. Она дошла до подвернутого рукава, а потом через несколько секунд разлилась по другой руке.

Уголки губ Бориса приподнялись, а в глазах появился озорной блеск.

— Я называю его кожаный бублик, единственный в своём роде. Я б ещё сделал, но людям такое не продашь. Хотя если можно было, я б в золоте ходил.

Виктор стянул и передал Борису браслет, который сначала материализовался на запястье, а потом начал увеличиваться по мере отдаления от руки.

— Тогда всё в норме. Что будем набивать?

Виктор указал раскрытой ладонью на толстую синюю папку.

— Тут фотографии оружия, начнём с ножей и пистолетов. Выбери по одному из них, как выберешь, приходи и я их тебе набью. — сказал Виктор, выходя из двери.

Борис открыл папку на первой странице. В самом верху был рисунок древнего пистолета с крючками сверху и снизу, который напоминал прямую палку; такие бросают псам с криком «апорт» или играют ими в лапту. На одном листе было три таких пистолета, рядом с каждым располагался небольшой островок текста, на который Борис не обратил особого внимания. Он пролистал несколько страниц, придерживая их в охапке пальцами. Дальше шли более молодые версии пистолетов, а после них начинался отдел ружей, который начинался тоже с самого первого и древнего представителя.

Свобода выбора повела Бориса по извилистой тропе. Древние кремневые и колёсные пистолеты, безусловно, красивы и необычны. Скучные узоры на ударно-кремневом замке не привлекали внимание юноши, но ребяческий восторг вызвали резные стволы и ручки с образами пейзажей и охоты. Для Бориса было очевидно, что они не эффективны из-за своего главного изъяна: после одного единственного выстрела нужно сыпать порох из человеческих чувств и эмоций в дуло, запихивать туда состоящую из них же пулю, пока на тебя надвигаются одержимые, которым всё равно, успеешь ты закончить или нет.