"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ) - Марков-Бабкин Владимир. Страница 100
– А вы сами верите в эту историю с принуждением Николая Второго к отречению? – любопытствую я. – Серьезно верите, что я силой заставил брата отречься и за себя самого, и за цесаревича?
– Прошу простить, ваше императорское величество, но я уверен в этом!
– Уверены? – тут уж удивление мое неподдельно. – И на чем основывается такая уверенность? Вы что, были там и видели все своими собственными глазами?
Слащев качает головой.
– Нет, я не видел, меня там, конечно, не было. Но дело в том, что мне это сообщил человек, который там был и был свидетелем тому!
Царское Село.
Окрестности Александровского дворца.
6 марта (19 марта) 1917 года.
Дело к полудню
Заснеженная площадка перед воротами была полна суетящихся журналистов, которые конкурировали с фотографами и кинооператорами за лучшее место. За закрытыми воротами угрюмо стояли нижние чины Гвардейского флотского экипажа, которые морщились от вспышек и воротили лица от объективов, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Но это нисколько не смущало собравшуюся репортерскую братию, которая томилась в ожидании главного действа, а потому находила себе посильные развлечения, обмениваясь остротами и комментируя происходящее.
Настроение у газетчиков было прекрасным. День, столь неожиданно начавшийся известием о том, что их приглашают оказаться в самом скандальном месте сегодняшнего утра, причем доставят туда с небывалым и вкусным комфортом, да еще и разрешат писать об этом событии безо всякой цензуры, не могло оставить равнодушным никого из акул пера. Тем более что обеспечивался этот вояж по высшему разряду, а новый глава нового государственного телеграфного агентства лично гарантировал максимальное содействие. К тому же господина Суворина все знали если не лично, то уж точно все были наслышаны о нем как о крупном издателе. Так что его слова имели серьезный вес в газетной среде.
Близился полдень, и репортерская братия оживилась, увидев едущую к воротам машину в сопровождении гордых горцев из Черкесского конного полка. Журналистское профессиональное чутье подсказывало, что наступает кульминационный момент событий, и каждый из присутствующих газетчиков уже прикидывал текст своей телеграммы в редакцию и размышлял о том, как угадать с решением вечной журналистской проблемы – как, с одной стороны, опередить конкурентов с отправкой горячей новости, а с другой стороны, как не убежать раньше самых важных событий или заявлений и не кусать себе потом локти от досады на свою спешку и глупость, бессильно взирая на успех своих более мудрых и терпеливых коллег. Впрочем, всегда был шанс и, что называется, пересидеть событие, когда о нем уже все рассказали, а ты, бесславно потративший время впустую, униженный и раздавленный, возвращаешься к себе в редакцию под смешки коллег и гневные очи редактора. И угадать тот самый золотой момент часто было не меньшим искусством или везением, чем добыча самой сенсации.
Но вот авто остановилось, и газетчики, словно гончие, ринулись вперед, теснимые своими коллегами ничуть не меньше, чем спешившимися горцами, которые расчищали путь от машины до ворот, образуя коридор. Притихшая и приспособившаяся к секундному равновесию пишущая и снимающая публика вновь взорвалась возгласами и вопросами, едва только из чрева автомобиля показалась сама вдовствующая императрица, которая ступила на снег, опираясь на галантную руку великого князя Александра Михайловича.
Мария Федоровна холодно оглядела собравшихся, игнорируя все вопросы и с большим трудом сдерживая свое презрение к этим писакам, которых за каким-то дьяволом пригнал сюда ее августейший сын. Причем мало того что пригнал, так еще и фактически принудил ее (ее!) играть роль в этом третьесортном водевильчике на потеху всем этим безродным хамам! Ничего, несколько шагов до ворот она как-нибудь потерпит, а уж на территорию самого дворца Никки весь этот сброд точно не допустит! Она встретится с сыном и внуком, она сумеет убедить и добьется своего. А затем она просто сядет в авто и уедет к ждущему ее Императорскому поезду, игнорируя всех этих суетящихся газетчиков. Пусть Сандро общается с ними, если ему так хочется. В конце концов, она сюда приехала вовсе не для того, чтобы отвечать на вопросы всей этой своры!
Из-за ворот показался офицер, и она потребовала:
– Я желаю видеть великих князей Николая Александровича и Алексея Николаевича! Потрудитесь меня сопроводить, господин офицер!
Однако, вопреки ее ожиданиям, ворота не распахнулись.
– Прошу меня простить, ваше императорское величество, – хмуро проговорил встречающий, – но мне нужно доложить о вашем прибытии.
– Да вы с ума сошли! – не поверила своим ушам она. – Вы что, хотите меня оставить за воротами… – «в окружении этих скотов?» хотела сказать она, но вовремя спохватилась и поправилась: – …и станете препятствовать вдовствующей императрице?
– Прошу простить, ваше императорское величество! – повторил он и, развернувшись, спешно устремился в сторону дворца.
Ошеломленная такой наглостью, Мария Федоровна беспомощно топталась у ворот, а вокруг нее бахали вспышки, сыпались вопросы и бесновалась журналистская стихия. Черкесам с трудом удавалось удерживать репортеров на некотором расстоянии, что не мешало газетчикам резвиться вовсю. И из-за этого всего ее высокородную натуру просто трясло от ярости и негодования. Ну, ничего, она сейчас войдет внутрь, и они все запомнят этот момент на всю оставшуюся жизнь. Какой сейчас будет разнос! Хамье! Скоты! Негодяи! А вот как раз бежит к ним этот наглец-офицер! Сейчас ворота откроются, и она…
– Вновь прошу меня простить, ваше императорское величество, но у меня приказ никого не пропускать на территорию дворца ввиду карантина, поэтому…
Но Мария Федоровна не дала офицеру даже договорить.
– Что вы сказали, милостивый государь? – произнесла она с такой ледяной вежливостью, что за ее спиной даже замолкли на полуслове все возбужденные голоса репортеров. – Вы отдаете себе отчет, с кем вы удостоены чести говорить?
Тот сильно побледнел, но тем не менее сказал срывающимся голосом:
– В допуске отказано. Во дворце карантин. Уезжайте!
После чего развернулся и быстро зашагал во дворец.
Отказываясь верить в происходящее, вдовствующая императрица обернулась в намерении проследовать к автомобилю и обнаружила перед собой десятки репортеров и множество фотокамер, направленных прямо на нее. Вспыхнули огни фотоаппаратов, затрещали кинокамеры, запечатлевая для всей империи и всех потомков ее ошеломленное лицо.
А зашумевшие разом голоса устроили настоящую бурю, благо Сандро пришел ей на помощь и переключил внимание репортеров на себя:
– Господа, господа, я хочу сделать заявление!
Собравшиеся тут же приготовились записывать, дрожа от восторга. Ну еще бы! Такое! Нет, не зря они сюда приехали, не зря!
Александр Михайлович обвел взглядом затихшую голодную стаю. А затем бросил ей кость.
– Господа! Вы все стали свидетелями неслыханного, вопиющего скандала. Нам всем, а в первую очередь ее императорскому величеству, было отказано в праве зайти в Александровский дворец. Императрице было отказано во встрече с сыном и раненым внуком! Могли ли они сами отказаться от встречи с ее императорским величеством? Немыслимо! Но кто же мог посметь препятствовать этой встрече родных и любящих людей? Кто приказал не пускать во дворец мать и бабушку? Кто не выпускает к ней и фактически держит под арестом великих князей Николая Александровича и Алексея Николаевича? Кто от их имени делает заявления и самозванно намеревается занять престол? До сего момента я просто не мог в это поверить, но сейчас, господа, у меня отпали всякие сомнения в том, что Александровский дворец захвачен, великие князья находятся в плену у мятежников, а заявление от их имени делают изменники и проходимцы! Скажу больше, господа!
Сандро помахал какой-то бумажкой перед репортерами и объективами камер.