Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич. Страница 116

Императрица помолчала. Комок горький в горле застрял, не протолкнуть. Аж дыханье сперло. Вот оно что, значит, люди не лгали. Выдохнула, стараясь говорить, как можно спокойнее:

- Ну что ж, Сашенька, могу ли я быть помехой в молодом деле? Можешь считать, что благословение мое получил. А теперь иди, - еле сдерживаясь, произнесла Екатерина, - иди, меня дела проклятые ждут. Совсем одолели. – и отвернувшись, направилась к рабочему столу, ибо слезы жгучие уже навернулись на глаза, вот-вот хлынут, а не хотела царица, чтоб видел Мамонов ее бабскую боль и обиду. Как дверь за фаворитом притворилась, так и дала волю себе императрица. И ревела, и подвывала по-бабски, и кулаком по столу стучала. Кто-то тихонько заглядывал в кабинет, но тут же испуганно исчезал. Наконец, успокоилась, Екатерина. Посидела, повсхлипывала еще малость, загнала боль в себя, поглубже. Снова занялась заботами государственными, ими заслониться хотела от душевной боли. Сашку изгнать-то легко, а вот из души вырвать тяжелее, а еще нужно забыть, да и самой признаться, что старуха она.

Как не крепилась Екатерина, как не пыталась изобразить прежний интерес к делам государственным, к войнам шведской, да турецкой, к интригам английским и прусским, все из рук валилось. Оттого безразлично воспринимала и все известия от армий да посольств получаемых. Здесь на севере все само затихло. Мусин-Пушкин, не понукаемый ныне строгими окликами императрицы, и вовсе замыслил кампанию сухопутную заканчивать.

20 июня 1789 в «Дневнике» статс-секретаря Храповицкого записано следующее: «...перед вечерним выходом сама ее величество изволила обручить графа A.M. Мамонова с княжной Щербатовой; они, стоя на коленях, просили прощения и прощены». Екатерина II, подарив Дмитриеву-Мамонову на свадьбу 100 тыс. руб. и свыше 2200 душ крестьян, удалила его от двора.

Страсть к Щербатовой быстро прошла, а возврат назад уже был невозможен.

«Сашенька» неоднократно обращался к императрице Екатерине II с просьбой разрешить ему вернуться хотя бы в столицу, «поближе быть», но получал отказы. О его дальнейшей жизни известно лишь, что «он был ни тем, ни сем, и ничем-либо вообще; у него было лишь одно развлечение - изводить свою жену, которую он без конца обвинял в том, что она является виновницей его полного ничтожества». Император Павел I, к которому Дмитриев-Мамонов во время «фавора» относился почтительно, по восшествии своем на престол возвел его в 1797 в графское Российской империи достоинство, но не вызвал ко двору.

Клин вышибают клином. Императрица пережила, хоть и тяжело, измену фаворита. Выбор ее пал на 22-летнего ротмистра конной гвардии Платона Зубова, что, томясь часами в караулах мучительных, все высматривал, все мечтал на глаза государыни попасться. «Вместо «милого Сашеньки» теперь появился «дитя, маленький чернушка».

Екатерина воскресла. Она вновь была весела и остроумна, походка. Не смотря на тучность пожилой женщины, вдруг обрела прежнее легкость и грациозность. До войн ли ей вновь стало. С турецкого фронта вести шли отличные – Суворов разгромил турок при Фокшанах, Мусин-Пушкин бездействовал, вместо него со шведами флотские разбирались. 14 июля Чичагов обменялся с Карлом Зюдерманландским небольшой артиллерийской канонадой у острова Эланд. Часов шесть палили и разошлись, особого вреда не причинив. Этим делом для обоих корабельных флотов, можно сказать, кампания 1789 года завершилась. Чичагов, соединившись с Козляниновым, пришедшим из Дании, ушел к своим берегам. Шведы, разок было вышли из Карлскроны, да и назад вернулись, не встретив русских.

Зато отличился галерный флот принца Нассау-Зигена. Пользуясь медлительностью русских, шведы успели захватить устье Кюмени и хозяйничали здесь. Вот и следовало их приучить! Нассау-Зинген загорелся этой идеей.

Правда, надо было отдать должное тем, кто занимался обустройством и снаряжением русского гребного флота. Все из рук вон плохо.

Безбородко возмущался:

- Целый год потратили на вооружение галер! И все неисправно! Ни знания, ни доброй воли ни у кого не было!

Вернувшийся, а точнее изгнанный Потемкиным с турецкого фронта принц Карл Нассау-Зиген, (а ведь друзьями были), уже имел за плечами жаркую схватку с турками в Очаковском лимане. Теперь этот полунемец, полуфранцуз, полуиспанец, человек исключительной личной храбрости и отваги, но и отчаянной безрассудности, вывел в море все, что могло держаться на воде – 75 галер, каек, дубель-шлюпок, канонерок и прочих плавучих средств .

Шведский галерный флот стоял в 25 верстах от Фридрихсгама на шхерной позиции, прикрытой островами, усиленными многочисленными батареями. Проходы были заграждены искусственно затопленными судами.

В помощь русскому галерному флоту подошла вспомогательная «резервная» эскадра адмирала Круза из двух линейных кораблей, двух фрегатов и двух бомбардирских судов. Круз осторожничал, опасаясь подводных камней, а его медлительность вызвала бешеную ярость со стороны принца Нассау-Зигена, что закончилось перепалкой и взаимными оскорблениями. Но поскольку принц состоял в личной переписке с Екатериной, то ему удалось сместить Круза и заменить на генерала Балле, до толе состоявшего во флотских интендантах.

Подобраться к шведам можно было лишь двумя путями. Первый и южный пролив, шириной 850 метров, пролегал между островами Котка и Кутула-Мулим, северный, самый узкий, назывался Роченсальми или Свенскзунд.

Балле атаковал шведов 12 августа в 10 часов утра с юга. Около пяти часов шла артиллерийская перестрелка, в результате которой русским удалось потопить две канонерки противника. За сражением наблюдал сам Густав III. Огорченный личными сухопутными поражениями, король жаждал реванша на море.

- Атакуйте русских! Берите их на абордаж! – поторапливал он многоопытного адмирала Эренсвельда, командовавшего шведским флотом.

Шведы бросились вперед. Отчаянно отбиваясь от наседавших канонерок, русские стали отступать, потеряв бомбардирский корабль «Перун» и пакетбот «Поспешный».

- Это победа! – торжествовал Густав. Он даже порывался спуститься со скалы и сесть в шлюпку, чтоб лично принять участие в сражении. Напрасно! Густав забыл о русском упрямстве и безудержной отваге принца Нассау.

Последний выбрал для атаки северный пролив, тот самый Роченсальм, который оказался полностью забит затопленными судами. Русские галеры беспомощно встали, со всех сторон обстреливаемые противником. Положение становилось критическим. Но приказ гласил:

- Только вперед!

На передовых шлюпках и кайках гвардия загружена – семеновцы и преображенцы. Капитан Рахманов – преображенец, крикнул капитану Болотникову-семеновцу:

- Рубите их, братцы! А я со своими орлами узостями проскочу и отвлеку их огонь на себя. – преображенцы умудрились втиснуться между крошечными островками, царапая днище о подводные камни, и ворвались на внутренний рейд. Бой уже переходил в рукопашный.

Пока капитан Болотников-семеновец еще раздумывал над словами собрата по оружию, два офицера – князь Енгалычев и поручик Булгаков, схватив топоры, спрыгнули в воду. За ними ринулись и солдаты. Под огнем противника, они сделали то, что казалось не под силу человеку – за несколько часов, вручную, топорами, они разрубили на части затопленные суда и освободили проход галерам.

Русские отбили обратно захваченные «Перун» и «Поспешный», взяли фрегат «Автроил», три турумы, одну удему, одну галеру и три канонерские лодки шведов. Собственные потери составили две взорвавшиеся галеры – «Цивильск» и «Днепр», а также геройски погибла вместе с экипажем канонерская лодка поручика Бобарыкина из Семеновского полка, первой атаковавшая шведскую туруму и в упор расстрелянная ее артиллерией.

Екатерина порой все-таки вмешивалась в ход событий и пыталась принудить сухопутных командующих к продолжению решительных действий, но никто никуда не торопился. Мусин-Пушкин отписывался:

- Скоро позднее время года… недостаток в продовольствии… большие силы шведов (Откуда!?)…

Однажды она даже высказалась: