Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич. Страница 169

Улла решила сменить тему, видя, как она тревожит молодого человека.

- Расскажи об отце. Он по-прежнему в Дерпте?

- По-прежнему. У них все хорошо. Да, вот, - Андерс вытащил из кармана и протянул Улле листок, - почитай сама. Отец прислал письмо прямо накануне моего отъезда из Выборга.

- Это удобно? – Смутилась Улла, взяв бумагу в руки и не решаясь начать читать.

- Конечно! – Кивнул Андерс. – У нас никаких тайн нет. Да и зачем мне пересказывать, когда ты можешь узнать все сама, почти что из уст отца.

Начало было жизнерадостным. Господь вознаградивший Веттерманов дочкой, не оставлял семью без милости, и, хвала в который раз Ему и Пресвятой Деве, писал пастор, даже чума обошла их дом стороной.

- Поздравляю, Андерс! Значит, у тебя есть маленькая сестренка? – Улла оторвалась от чтения и с улыбкой посмотрела на молодого священника.

- Да! Я очень рад за них с матерью. – Андерс широко улыбнулся в ответ.

Далее, Иоганн писал о том, что Ливонский орден разваливается на глазах. Да и как могло существовать государство, в основе которого лежал суровый устав католического рыцарства, превратившийся из железного доспеха в тонкостенный глиняный горшок, треснувший под первыми же ударами реформаторских молотков. Орден раскачивался во все стороны, словно корабль, попавший в жесточайший шторм. Он вышел в море, забыв раскрепить груз, и теперь его города, крепости, замки, набитые людьми, катались от борта к борту, как бочки с салакой, подчиняясь хлестким ударам волн, постоянно менявших направление по воле неистово дувших ветров – католического из Польши, протестантского из Германии, Дании и Швеции, православного из Московии. Дерпт, где обосновалось семейство Веттерманов, был ближе всего к Руси. И московиты, это пастор особо отмечал, стали все чаще напоминать, что город был основан их князем Ярославом Мудрым, назван Юрьевым, в честь христианского имени князя, значит, Орден должен платить им дань. Княжеское имя города было очень символично для русских, а внешняя атрибутика, это Веттерман усвоил еще в Новгороде, была чрезвычайно важна для них. Иоганн спрашивал сына о том, что говорят в Выборге о планах московских воевод и бояр, ведь также как и Дерпт, они были ближе всех к Руси. В конце письма пастор сообщал: «Проезжий купец из северогерманских земель сказал, что в Суздале скончалась бывшая великая княгиня Соломония…

Письмо затрепетало синичкой, выскользнуло и опустилось на пол. Улла закрыла лицо руками и заплакала. Нет, ее не сотрясали рыдания. В потоке слез в один миг растворились несбывшиеся мечтания и грезы о том, что свершится Божья справедливость, распахнутся ворота монастырского узилища, ее княгинюшка выйдет на свет и она, ее верная Любава, с гордостью и великой радостью вернет ей спасенного сына… Ворота открылись, явив зияющую черную пустоту и смертельный холод. Любава отшатнулась, деревянные створки тот час захлопнулись с глухим стуком упавшего в промерзшую землю гроба.

- Что случилось, Улла? – Андерс взволнованно смотрел на женщину. Она помотала головой не в силах проронить ни слова. – Тебе плохо? Воды? Может позвать служанку? Сбегать за врачом? – Встревоженный молодой человек выскочил из-за стола.

Улла продолжала тихо плакать, но показала ему рукой – садись!

- Тебя что-то сильно взволновало в письме отца? – Догадался Андерс, нагнулся, поднял оброненный листок, пробежал глазами текст, и, не понимая причины столь бурных эмоций, снова вопросительно посмотрел на женщину.

- Я когда-то… - Она, наконец, смогла что-то произнести сквозь спазмы гортани. – Очень близко… знала… великую княгиню…

- А-а-а, - понимающе и сочувственно протянул молодой человек, - упокой Господь ее душу. Прими мои самые искренние соболезнования. Скорблю вместе с тобой.

Улла благодарно покачала головой и протянула руку за письмом. Ей хотелось его дочитать. Ровный, каллиграфический почерк Веттермана расплывался, строчки наезжали одна на другую. С трудом Улла продолжила чтение: «… скончалась бывшая великая княгиня Соломония Сабурова в декабре 1542 года…»

- Господи, минуло почти четыре года… - Тоска еще сильнее сжала сердце своими свинцовыми объятиями.

Далее пастор спрашивал сына, что тот думает по поводу того, какое значение придадут московиты смерти бывшей жены великого князя Василия и может ли это неким образом отразиться на близлежащих землях. Улла ответила за Андерса. Ее губы шевельнулись беззвучно:

- Никак, господин пастор. Минуло почти двадцать лет, как они ее заживо похоронили… - Все эти Василии, Шигоны, князья с боярами, митрополиты, дьяки… Как сейчас она их всех ненавидела!

Что делать ей? Ведь Бенгт – сын Соломонии. Должна ли она поведать ему правду? Или скрыть? Промолчать? Продолжать жить, выдавая себя за его мать? Но ведь Бенгт – сын великого князя московского и его законной жены! А Василий ли его отец? – Вдруг мелькнула мысль, но женщина покраснела до корней волос от стыда. – Как я посмела! Как я могла даже подумать! Ведь княгинюшка почти святая, а я, грешным делом… Господи, Пресвятая Богородица, - Улла перекрестилась, - не гневайся на глупую девку.

- Ты прости меня, Улла. – Подал голос притихший Андерс. – Если б знал… не стал бы… - Он не закончил фразу, ведь это его хвастовство благополучием собственной семьи принесло горе другим добрым людям.

- Не терзай себя, Андерс. – Покачала головой Улла, вытирая платком слезы. – Это случилось уже давно. Рано или поздно, я бы узнала об этом. И даже лучше, что эту весть принес ты - наш друг. Перед тобой я смогла заплакать и не таиться своих слез. Что было бы, если на твоем месте оказался чужой человек. Еще неизвестно, как истолковали бы мои слезы…

- Как может быть превратно истолкована скорбь по усопшей? – Он искренне недоумевал.

- Мой милый Андерс, она не просто усопшая. Княгиня была женой правителя Руси. Чужой насторожился бы – отчего так велика моя печаль, и начались бы расспросы...

- Прости, Улла! – Опустил голову Андерс. – Я не хотел…

- Я знаю, дорогой мой друг. Тебе не за что просить прощения. Напротив, я благодарна, что именно ты принес эту печальную весть. – Она протянула ему злополучное письмо.

- Все равно, прости! Я пойду. – Вдруг заторопился Андерс. – Меня ждут в канцелярии суперинтенданта.

- Даже не поешь? – Улла встрепенулась, всплеснула руками. – Вот так гостеприимная хозяйка! Вместо того, чтобы потчевать дорогого гостя, залила все слезами. Что ты обо мне подумаешь!

- Я ведь забежал ненадолго. – Оправдывался Андерс, уже потихоньку отступая к выходу. – Мне нужно увидеть доктора Нортона и господина Стена Кристоферсона, бывшего эконома кафедрального собора Або, он сейчас занимается вопросами отчуждения церковной собственности. Советник Нортон был у короля и, воспользовавшись его отсутствием, я решил заглянуть к вам.

- Андерс, обещай, что зайдешь обязательно еще!

- Обещаю! – Улыбнулся в ответ, но улыбка получилась смущенной, виноватой, он помахал шляпой на прощанье и поспешил уйти.

- Боже, что теперь будет? – Улла снова закрыла лицо руками.

Это была не ее тайна. Чужая. Которую ей поручили хранить до гробовой доски. Но что делать теперь, когда не стало той, что взяла с нее слово? Перед глазами стояла Соломония:

- Обещай, как вырастет, расскажешь ему всю правду! Может он и отомстит ироду, мною проклятому, и боярам, псам его цепным, за детство свое сиротское, за мать, в монастырь заточенную…

- Обещаю, княгинюшка… На Святом образе клянусь тебе. И сберегу, и выращу, расскажу, и… коль захочет на Русь, помогу вернуться! - Прошептала Улла.

Открыть или промолчать? Бенгт давно стал родным, своим, словно ею выношенным под сердцем также, как и Аннушка. Побег из монастыря с прижатым к груди младенцем, дорога в Новгород, деревни, бабы-кормилицы, спасительный островок Немецкого двора, Свен Нильссон, пастор Веттерман, крещение, новое имя, Стокгольм, смерть Нильссона, Мора, старуха Барбро, тянущая к ней крючковатые грязные пальцы, хриплый смех: «Отчего мальчонка получился в воронье крыло? Рога что ль наставила моему старому дураку? Ха-ха-ха!». Все промелькнуло перед женщиной в один миг. Барбро нет в живых, Илва – Агнес вместе с пастором в Дерпте, Андерс… но он ничего не знает, впрочем, как и все остальные. Нет, она не смеет скрывать! Ей ведь пришлось обмануть и Гилберта… Господи, он же тоже Георгий! Два Георгия! Может, поэтому и она жива, что эти два великих воина всегда с ней? Разве она обманула мужа? Нет, она просто не рассказала ему. Ее столько лет мучила эта тайна, ей было стыдно. Но в чем ее вина? Он же понял, что она была девицей, когда выходила замуж за него. Значит, он посвящен в часть ее тайны! Он промолчал тогда, но она-то почувствовала его радость. А сейчас? Поговорить с одним Бенгтом, ничего не сказав мужу?