Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич. Страница 207

- Кого спужались? Свеев? Их до самого Выборга не будет! До крепостцы, что Кивеннапой зовется, дойдем, доспех оденем, коль не разбегутся, сшибем и далее с Богом.

Перед самым рубежом, на роздыхе последнем, покуда холопы избу Бибикову готовили, один из сотников не выдержал, подошел-таки к воеводе:

- Богом заклинаю, боярин, скажи царевичу татарскому, пусть сторожу конную даст. Не гоже вслепую на вражью землю вступать.

Долго смотрел Бибиков на старого воина, переминавшегося с ноги на ногу перед ним. Думал, спесь да гордость боярскую унимал. Умом понимал – прав сотник. Ничего не ответил ему, откинул полог тяжелый, кряхтя выбрался из саней, на холопа, замешкавшегося с помощью, замахнулся плетью, хлестанул зло, наотмашь, побрел, тяжело вступая по рыхлому снегу и переваливаясь с боку на бок, к шатру, что неподалеку раскидывали татары для Кайбулы. Царевич, окруженный псами-нукерами, стоял чуть в стороне. Заметив Бибикова, снова усмехнулся:

- Э, князь, дело до меня есть?

Не глядя в черные глаза татарина, воевода буркнул:

- Одно дело делаем, царевич. Вышли полусотню своих воинов вперед, дорогу на свейской земле проверить надобно.

Царевич выслушал со змеиной улыбкой, кивнул важно.

- Хорошо, воевода! – После отвернулся и что-то прошипел по-татарски своим.

- Нехристь окаянная! – Выругался про себя Бибиков и несолоно хлебавши пошел обратно.

Утром 11 марта 1555 года колонна русских войск подошла к рубежу. Со шведской стороны было пустынно. Ни застав тебе, ни сторожи. Бибиков махнул из саней рукой:

- Давай, двигай вперед!

Первыми на мост вступили новгородцы, проехал обоз с воеводой, затем потянулась татарская конница. Пара финских мужиков, наблюдавших с ближайшего холма за вторжением русского войска, поспешила к Иоткосельке.

Колонна двигалась по-прежнему медленно, вышагивая одну версту за другой. Начался затяжной, уходящий в загиб подъем. К Бибикову снова подошел тот самый сотник, что просил о конной разведке, и умоляюще посмотрел на князя. Воевода нахмурился, отвернулся, надолго приложился к объемистой фляжке с медом:

- Обманул, чертов Кайбула!

Но позади раздался топот копыт и их тут же обогнало несколько десятков татар, уходя вперед. Гикнули, пригнулись к гривам, помчались, исчезли за поворотом. Сотник перекрестился и поспешил отойти к своим ратникам.

Соскучившиеся по доброй рыси татарские кони радостно рвались вперед. Их седоки жаждали наживы, крови, слез полоняников и огня пожарищ. Слава аллаху, царевич выбрал их и отдал им первую встречную деревню, а это значит, что скоро они будут жечь и терзать, насиловать и грабить. Скоро на пепелищах в котлах закипит жирная баранина, и прочные арканы потянут за собой светловолосых рабов и рабынь.

Стрелой обогнули сопку, а там частокол упертых в землю длинных копий перегородил всю дорогу. Оставив с десяток товарищей умирать на остриях пик, татары с визгом откатились назад. Замерли от неожиданности. Шведская пехота быстро расступилась, и пушкари поднесли тлеющие фитили к запальным отверстиям. Ухнуло огненным смерчем, одних всадников снося с дороги вместе с лошадьми, других разорвало в клочья страшной начинкой заряда. Уцелевший щербатый сотник махнул выжившим в бойне плетью – возвращаемся. На рысях пролетели мимо первых шеренг новгородцев, мимо воеводских саней, заставив ратников чертыхаясь отступить с дороги в снег. Ни словом не обмолвились, к своему царевичу спешили. Совсем захмелевший Бибиков руку поднял, попытался властным жестом остановить татар – куда там… только плюнуть вдогонку смог, но руку-то не опускать. Тогда, еще не протрезвев от грохота и до конца не понимая, что произошло, воевода махнул новгородцам – вперед. Те опустили копья, щиты сдвинули и вышли на шведов. Пушки по-прежнему были открыты, прислуга заряжала их. Болдырь крутился возле них, успев крикнуть Ульфспарре:

- Попридержи конницу, воевода, еще раз вдарим. Заряжай быстрей! – Кудеяр был рядом с ним, переводил слово в слово. Поднявший было руку для отдачи команды на атаку своей притаившейся в расщелине кавалерии, комендант кивнул головой, положившись полностью на казака.

Не успеть новгородцам. Фитили уже в руках пушкарей. Прогрохотало. Узость дороги, да скученность рядов противника шансов промахнуться не оставляли. Первые шеренги словно выкосило, остальные, забрызганные кровавыми ошметками – остатками первых рядов, попятились.

Бибиков медленно трезвея, с трудом поднялся, стал хвататься за меч, да прихватило железо на морозе, не извлекался клинок. Мимо саней проносили уже раненных, иные просто разбегались, побросав оружие. Напрасно сотники пытались хоть как-то остановить панику. Позади прогремело еще несколько пушечных выстрелов. Бибиков оглянулся и увидел, как следовавшие за обозом татары стали разворачивать коней.

- Куда, басурманское отродье! – Успел только крикнуть князь, по-прежнему тщетно пытаясь достать меч, когда в глаз ему вошла кем-то метко выпущенная стрела. Воевода схватился за голову и рухнул навзничь в сани.

Болдырь подмигнул коменданту, Ульфспарре все понял, подал знак и в дело пошла тяжелая шведская кавалерия, затаптывая и добивая мечами уцелевших еще новгородцев.

Боковые пушечные залпы вырубили целые просеки, усыпанные человеческими и конскими конечностями. Мартовский снег вмиг пропитался алой и рубиновой кровью. Из-за деревьев били финские лучники, гремели самопалы. На свежем утреннем морозце остро и тошнотворно пахло свежим мясом вперемешку с порохом. Колонна заметалась и, понимая, что путь к спасение лишь один – назад, рванулась изо всех сил обратно, втаптывая в кроваво-белую кашу останки своих товарищей.

Разгром был полный. Шведы и финны праздновали победу, шумно поздравляя друг друга.

- Жаль православных… Прости, Господи, грехи наши. – Болдырь скинул шапку, перекрестился, разглядывая изуродованные трупы новгородцев. Кудеяр не ответил, но рука сама поднялась, осенила крестом.

Ульфспарре доложил в Выборг о девятистах убитых московитах, включая татар, о взятых знаменах, оружии, лошадях и обозе. Новгородские ратники полегли почти все. Убит был и воевода князь Бибиков. Царевичу Кайбуле удалось выскользнуть с большей частью своих татар.

Глава 3. Епископ Або.

Снился один и тот же сон: темная нависающая над головой каменная громада, и он, Микаэль, в простом монашеском одеянии, засучив рукава, с остервенением копает яму или подземный ход… Нет, неверно, не копает, а выдалбливает, ибо земля уже разверзнута у основания гигантского сооружения и перед ним сейчас сплошная ровная кладка, в которой он пальцами, на ощупь, находит тонкие швы, и старается вогнать в них клинья с помощью тяжелого молота. Древний раствор поддается с трудом, но железо (или все-таки человек) упрямее и хитрее. Ему удается вырвать из монолита еще один гладко обтесанный камень. Отложив в сторону молот, он берется за лопату и подчищает осыпавшуюся землю, выбрасывает наверх, но лезвие тут же жалобно звенит, наткнувшись на неприступность скалы. Гранит под ногами, гранит перед ним. Разница лишь в том, что твердь земную сотворил Господь, а стену – руки человеческие. И все повторяется заново. Шов, клин, сперва осторожное пристукивание, сердечник начинает крошить старую, замешанную на яичных белках известь, входить внутрь, и сила ударов возрастает. Пот заливает глаза, руки дрожат от напряжения, боек промахивается, высекая искры из камня, и Микаэль останавливается, чтобы протереть лицо. Бросить бы все, выбраться из ямы, похожей на могилу, но что-то его удерживает. Он смотрит вверх, где половина усыпанного звездами ночного неба уродливо обрезана уходящей вверх каменной чернотой. Что это? Их кафедральный собор, ставший волей короля ныне городской церковью? Но у него лишь одна величественная башня, увенчанная острой четырехскатной крышей! Ergo, небо перекрывал бы тогда ее треугольник. Откуда эти неровные края, словно откромсанные ножницами пьяного портного? Быть может это королевский замок? Он хочет его обрушить? Нет! Зачем тогда ему эти гладкие обтесанные камни, похожие на аккуратные тома книг, что стоят на полках в его кабинете? Чтобы построить новый храм? Обдумать и ответить на этот вопрос епископ не успевал, сон всегда обрывался на одном и том же месте. Агрикола открывал глаза и подолгу смотрел в потолок, словно стараясь там, наверху, прочитать разгадку, расшифровать паутину мелких трещин штукатурки, в которой внезапно проступали какие-то завитки, черточки, похожие на древнееврейский алфавит.