Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич. Страница 75
Что бояре! С братьев Васильевых смута началась. Как умер великий князь, первым выступил средний брат Юрий из Дмитрова. К себе бояр перетягивать стал. Уж как ему хотелось на троне усесться, спал и видел себя увенчанным шапкой Мономаха, ведь, сколько лет не было наследников у Василия. Ан нет, родила-таки Елена наследника. Злобы своей скрыть не смог Юрий, трясло всего от ненависти – на крещение младенца Иоанна даже не явился. То знак был верный! Ни перед чем теперь не остановится, велик, ох, велик камень, за пазухой спрятанный. Глинская сразу поняла, сердцем материнским угрозу почуяла, хотела сказать Василию, да отмахнулся муж от нее, слишком велика была радость, не до братьев. Это до рождения первенца великий князь опасался их, даже жениться запрещено было, а ныне…!
Только похоронили великого князя, верный пес покойного Шигона Поджогин тенью проник в Еленины покои, покосился на Оболенского, уже по-хозяйски расположившегося в опочивальне, но таиться не стал, шепнул княгине, так чтоб слышно всем было:
- Из Дмитрова к Шуйским дьяк Тишков приезжал от князя Юрия.
- К кому из Шуйских? – Сразу напряглась Глинская. Она у зеркала сидела, лениво гребнем волосы расчесывала. Иван Оболенский голову приподнял от подушек пуховых, прислушался внимательно.
- К Михайловичам.
- Зачем? – Вмешался в разговор Овчина-Телепнев. Встал с перин, подошел ближе, наклонился к любовнице, за плечи обнял, щекой к щеке прижался. Смотрели друг на друга в зеркало. Глаза в глаза. Поджогин замялся, не зная, говорить ли дальше. Елена сомнения дворецкого заметила, кивнула одобрительно:
- Продолжай, коль начал. Говори все, что ведомо. Государь и муж мой покойный тебе во всем доверял. И я верю и лишних ушей здесь нет. – Шигона послушно покачал головой и продолжил:
- Взяли мы его возвращавшегося от Шуйских. Под пыткой сознался, что князь Юрий на свою сторону бояр кличет. На словах велел передать Шуйским, что великий князь очень молод, а мать… - Поджогин опять замолчал, потупился, застыдился того, что сказать хотел.
- Говори же Иван Юрьевич, - нетерпеливо, но ласково подбодрила его Елена, - если слов каких опасаешься, то напрасно, гневаться не буду, ибо не твои они, а знать нам надобно всё.
- … великий князь Иоанн молод очень, а добродетель царская не для юной чувственной жены, оттого следует изменить завещание великого князя Василия и власть передать ему, Юрию, как и надлежало до рождения наследника.
- … чувственной жены… - Повторила за ним Елена, понимая намек на свои отношения с Оболенским. В отражение свое впилась взглядом. Сладострастные полные губы сжались в тонкую полоску, на щеках красные ямочки обозначились, глаза сузились, в горящие точки превратились. – Может под пыткой чего лишнего удумал холоп княжеский?
- Нет, государыня. Помимо того Тишкова мои верные люди давно приставлены к Дмитровскому двору – два Ивашки, Яганов и Черной. То же сказывают.
Овчина порывисто распрямился, рука невольно к бедру потянулась невидимую рукоять меча нащупывая:
- А что Шуйские? – Резко спросил.
- Собираются… - Уклончиво отвечал дворецкий. – Ведомо нам, что князь Андрей к Борису Горбатому ездил, к измене склонял.
- И как? Склонил? – Елена повернулась к Шигоне.
- Нет! Отказался Горбатый. Готов тебе челом бить и вскрыть всю гнусность изменнического предложения. Подле него завсегда владыка новгородский Макарий. Тот крамолы не допустит!
- Владыке благодарна и ценю его. – Кивнула княгиня. - А что так Горбатый? Ведь они же сродственники с Шуйскими! – Усмехнулась недоверчиво Глинская, гребнем провела резко по волосам, прядь зацепила больно, поморщилась.
- В роду Шуйских старшинство за князем Василием Васильевичем. – Пояснил дворецкий. – Борис Горбатый его слушает, а не изменника Андрея. Зря из темницы его выпустили. Ведь перебегал еще пять лет назад к Дмитровскому, за что и был взят под стражу.
- А князь Юрий хорош.… Крест целовал, клялся в верности племяннику, умереть обещался в своей правде! – Зло кривились полные губы в зеркале.
- На то его холоп пояснил, что, дескать, сия клятва была невольная и беззаконная. Бояре, мол, обязаны были взаимно присягать.
- Может еще и от меня присяги ему надобно? – Злобно сказала, почти выкрикнула Елена. Гребень швырнула на пол в ярости.
- Вот и надобно, чтоб умер, раз обещался! – Внезапно произнес, как отрезал, Иван Оболенский.
Елена обернулась, внимательно посмотрела на него, потом перевела взгляд на Поджогина. Тот кивнул:
- По-другому нельзя!
- Быть, по-вашему. Объявите завтра думе боярской, чтоб действовали согласно своим обязанностям и закону, да по челобитной Горбатого. Пусть, не мешкая, подает! А князя Юрия со всеми его боярами и двором в темницу. И Михайловичей Шуйских, Андрея с Иваном туда же.
- Мудро, княгиня! – Оболенский обхватил Глинскую за плечи, она, как кошка изогнулась, ласке радуясь, щечку подставила для поцелуя. Овчина чмокнул разок и на кровать вернулся, развалился опять.
- Посадим! – Уверил Шигона. – Посадим в тоже подземелье, где и Дмитрий Тверской кончину принял. – К выходу заторопился. – Дозволь откланяться, княгинюшка?
- Постой-ка! – Елена кое-что вспомнила. Ноготки по ручке кресла резной тук-тук-тук-тук-тук… Размышляла… Начала нерешительно:
- Ты… Иван Юрьевич… того…
- Слушаю, княгиня. Что еще приказать изволишь? – Склонился в поклоне дворецкий.
- Скажи…, а эта… ну… как ее? Бывшая…
- Соломо…, - Понял Шигона о ком речь и сразу поправился, - сестра София?
- Да. Она. – Глинская сидела спиной к дворецкому. Он смотрел на нее в зеркало – глаза княгини потемнели и сузились, нижнюю губу покусывала нервно.
- Где ж ей быть… В Суздале, в монастыре, вестимо… - Внешне безразлично пожал плечами дворецкий, но насторожился. Не к добру вспомнила Глинская опальную великую княгиню.
- Перевести ее… подале… надобно… - Медленно проговорила Елена.
Шигона молчал угрюмо. Ждал окончательного приказания. Голос подал Оболенский. Подсказал:
- Да в Каргополь ее!
- В Каргополь? – Переспросила Елена. Повернулась сперва к любовнику, затем вопросительно взглянула на Поджогина. – А там есть женский монастырь?
Шигона хоть глаза и не отвел, но на душе кошки скреблись. Ответил, помедлив. Вспоминал:
- Есть. Успения Пресвятой Богородицы.
- Хорошо… - певуче произнесла Глинская, - в Суздале Покровский, в Каргополе – Успенский… Отвези ее туда, Иван Юрьевич…
Поджогин замялся, в пол смотрел, понимал, что не открутиться, но все же попробовал:
- Княгинюшка, дозволь другому поручить…
- Не-е-ет, Иван Юрьевич. Лучше тебя никто не управится! – Голос Глинской окреп, другие нотки зазвучали. Жесткие. – Как с Дмитровским покончим, так и отправляйся в Суздаль, а оттуда с… этой, - ручкой помахала в воздухе, не желая имя называть, - в Каргополь.
Взяли князя Юрия со всеми боярами и в темницу швырнули. После поскакал Шигона в Суздаль. С тяжелыми мыслями ехал. Как предстать пред той, что плетью самолично в монашество вогнал?
Вошел в келью, молча застыл на пороге, не зная, с чего начать. Соломония обернулась, посмотрела на нежданного гостя внимательно, поняла все. Сама ему помогла:
- Ну, здравствуй, дворецкий моего бывшего мужа! Давно не виделись… - Голос был спокоен, слегка насмешлив.
- Да пребудет с тобой Господь и Пресвятая Богородица, сестра София! – Буркнул в ответ Шигона.
- Пребывают! Молитвами моими, Шигона! И заступничеством Пресвятой Богородицы. – Сабурова подошла к нему ближе. В глаза посмотрела. Поджогин не выдержал, отвел взгляд. – Послушай меня, дворецкий.
Шигона поднял голову.
- Зла на тебя не держу. Простила. За что знаешь?
Поджогин молча мотнул головой. В горле комок застрял.
- За Любаву. За то, что с ней, ты мою душу выпустил из заточения. А тело… оно бренное, ему все равно где пребывать.
Шигона посмотрел в глаза княгине с недоверием, но с благодарностью, хотя и мелькнула мысль: «Откуда про Любаву ведает? Впрочем, шила в мешке не утаишь! Мало ли кто проболтался». - Успокоил себя. Да и не до размышлений было ему сейчас, чувствовал, словно гора с плеч свалилась.