Сулла бы одобрил - Никитин Юрий. Страница 10

– А вызывал тогда зачем?

Саруман сказал слабым голосом:

– Побоялся, что проигнорируем, а над ним тоже начальство, что за такими вопросами следит особо, это ж не какая-то там сраная наука! Вот и подтвердил, что во имя справедливого общества… вы только подумайте!.. Мы должны принять на работу научными работниками с десяток дебилов… тьфу, даунов!..

Фальстаф вскинулся, словно ему под нос вместо пиццы подсунули свежую коровью лепешку.

– Чего-чего?

Саруман перевел дыхание, сказал надсадным голосом:

– Директор успокаивает, хотя сам как в воду опущенный. Говорит, для нашего НИИ это меньше процента. Пробный камешек, так сказать. В Штатах четверть отдана сексуальным меньшинствам, а даунов должно быть в любом научном коллективе не меньше десяти процентов!

Фальстаф фыркнул:

– И с таким отношением к науке хотят вернуть в ней приоритеты?

Саруман сказал с тяжелым сарказмом:

– Главное, социальная справедливость! Чтобы никто не ушел обиженным. Боюсь, следующим шагом будет выделение квоты для негров, а где их взять?

Он умолк, настоящий интеллигент, раздавленный реальным миром, где все идет не так, как надо. Фальстаф вздыхает и ерзает в кресле, как Рогдай раздвигая тесные пределы владений.

Я выждал чуть, оба молчат, как будто уже в темной и сырой могиле, проговорил в тишине с экрана:

– У меня есть предложение. Даже не связанное с распоряжением директора, но сейчас как раз лыко в строку. Мы все давно на пенсии, даже доплату получаем после восьмидесяти лет… Почему не уйти на покой, но не покоиться, а организовать свой стартап?.. Никто не будет командовать, сами хозяева.

Саруман поморщился, но промолчал, ниже своего достоинства реагировать на глупости, а Фальстаф фыркнул:

– На любой стартап нужны деньги. В нашем мире все завязано на деньги, не знал? Или ты ухитрился что-то накопить, буржуй?

Я ответил скромно:

– Цифровой мир – мой мир. Я не могу украсть ничего в реале, но в цифровом… Что смотришь? Я не собираюсь грабить пенсионерок. Будь Раскольников помоложе, нашел бы цели посолиднее.

Оба подняли взгляды ко мне на экран, я сказал оттуда настойчиво:

– Почему не снять со счетов наркомафии пару миллионов?.. А следы замету, никто и никогда!

По лицу Фальстафа видно, что заинтересовался, но молчит, слишком уж дикая идея для нас, привыкших к уюту и покою академической жизни, а Саруман брезгливо поморщился.

– Берлог, какой стартап?

– Наш, – ответил я напористо. – Разве вам обоим не осточертело это все?.. Зарплату себе назначим сами. И работу выберем сами! Никто не указ. Да очнитесь вы! Все получилось. Потом отметим, а сейчас надо спешить. Рабочий день начался, вам еще оправдываться и отнекиваться. Разве вы не были готовы к тому, что вас с треском уволят? Так уйдем сами!

Фальстаф пробормотал:

– Тебе легко сказать, тебя уже не уволят… Хотя, если с финансами уладишь, то… я бы рискнул. Ты был не подарок, но если взамен пришлют дауна, то хоть из окна прыгай.

Саруман посмотрел на меня печально и с безнадегой во взгляде.

– Сбрендил?.. Какой стартап? Мы не в том возрасте.

– Тогда чего нам терять? – спросил я и посмотрел за поддержкой на Фальстафа. – Ты же готов?

Тот пробормотал:

– Саруман прав, это для молодых и дерзких. Но как же все это обрыдло…

Я сказал бодро:

– Мы и есть молодые и дерзкие. Тела, в которых живем, стареют, а мы пока что нет?.. А потом и тела подправим. Уже немного осталось. Кстати, стартап можем замутить по разработке наноботов для продления жизни! А потом и для бессмертия.

Саруман вздохнул, еще не отошел от стресса, а Фальстаф сказал быстро:

– Какой-то ты весь… прямой как формула. А где зигзуги? Теперь насчет стартапа. Я сорок лет в этом НИИ, он уже моя семья! А Саруман еще дольше.

– Значит, – подытожил я, – выросли, пора выпархивать из зоны комфорта, как говорят диванные знатоки.

Фальстаф уточнил:

– Ты всерьез или ля-ля тополя?

– Вам не надоело прятаться? – спросил я. – Конечно, таиться не перестанем, в таком мире живем, но все же на порядок меньше. А так вспомните, последние пять лет работали над оцифровкой, вздрагивая при каждом шорохе!..

Саруман с неудовольствием нахмурился, никому не нравится, когда напоминают насчет нашего униженного положения, но вся наука унижена, в фаворе только скоморохи и шуты, именуемые звездами шоу-бизнеса, хотя звездами по дефолту могут быть только ученые, только они меняют мир.

Фальстаф оглянулся на мое безжизненное тело в моем старом кресле, отодвинул его вместе с трупом в угол лицом к стене, чтобы высокая спинка заслоняла тщедушное тело, вернулся и сказал уже почти деловым тоном, но все еще с озабоченным лицом:

– Ты поконкретней, поконкретней!

– Финансы обеспечу, – пообещал я. – Сейчас важнее всего деньги, Сатана здесь правит бал, люди гибнут за металл.

Саруман смолчал, только лупает глазами, как паук из темной норки, Фальстаф спросил с жаром:

– Как? Я о деньгах.

Я с экрана отмахнулся с великой небрежностью.

– Оставьте это мне. Вам все равно работать больше. Собрать нужные бумаги, арендовать домик… а лучше купить, потом квантовый компьютер…

Фальстаф возопил:

– С ума сошел? А как поясним, откуда все?

Я сказал так же небрежно:

– Откуда средства у других стартапов? Анонимные пожертвования, к примеру. Или не анонимные. Главное, чтобы банковский счет был официальный, а не чей-то личный. И чтоб любой проверяющий мог видеть, что собранные деньги идут не на баб и пьянки, а на работу.

Саруман все еще молчит, только глазами блымкает, что-то ему сильно не нравится то ли в предложении, то ли во мне, а Фальстаф сказал нетерпеливо:

– Но… как? Я насчет денег?

– Деньги теперь в цифре, – напомнил я. – Ты что, керенками расплачиваешься? Или катеньки под матрасом?.. Это мой мир, здесь я хоть и не все вижу, но могу посмотреть, если возжелаю. Деньги наркокартели переведу так, что нигде никаких следов! Хотя у них забирать тоже не стану.

Саруман нахмурился, зыркнул исподлобья, а Фальстаф спросил встревожено:

– А… что тогда?

– Отщипну, – сообщил я, – у одного, у другого. Преступных сообществ много. Честно говоря, настолько не хочу вмешиваться, что даже не знаю… Пусть существует и колумбийская наркокартель, если уже возник. Может, так надо для эволюции?

Фальстаф чуть перевел дыхание.

– Ну, если понемногу, то да, ты всегда был самым осторожным, хотя сейчас совсем озверел. Мне все так обрыдло, что я готов, а ты, Саруман?

Саруман отвел от меня взгляд, помолчал, мы терпеливо ждем, наконец проговорил с неохотой:

– Надо подумать. Что-то ты, Берлог, как-то очень быстро там сориентировался. Словно сам уже компьютер. Надо бы с тобой провести серию тестов.

– А что насчет стартапа? – спросил я настойчиво.

– Обдумаем, – ответил он тяжеловесно. – Хорошо обдумаем. Если решим, надо будет приготовиться к неприятному разговору у директора. Нет, не насчет ночной работы и скачка энергии, зря готовились, но могут пришить нетолерантность к таким нужным и уважаемым категориям населения, как дебилы… тьфу, привязались!., дауны и прочие умственно неполноценные граждане нашего светлого демократического общества.

– А никакого протеста, – сказал я. – Просто уходим на пенсию. Возраст – это не протест против демократии. Пока что.

В коридоре послышались шаги, Фальстаф оглянулся, сказал торопливо:

– Кто идет! Все-все, пока… Свяжемся.

Комната погасла, как и весь мир, стало страшно и тревожно. Я завис в мире, что при резком переходе из реала кажется ужасающей бездной, но уже знаю, что когда начинаю присматриваться, то именно этот сказочно таинственный мир со своими непривычными фундаментальными законами, где одно замедление времени чего стоит, а наверняка откроется что-то еще и еще… страшновато прекрасен!

Вспомнил взгляд, которым меня наградил Саруман. Осторожный и подозрительный, что и понятно, начальник группы и должен быть таким. Если раньше задачей была оцифровка моей личности, сейчас идем дальше. Если распад личности удастся задержать, то насколько долго – это раз, а второе – чем смогу быть полезен, а также не буду ли опасен, это тоже нельзя исключать в нашем непостоянном мире.