Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Корман Яков Ильич. Страница 9

Всеволод Ханчин, организовавший концерты Высоцкого в 1967 году, вспоминал о газетной травле, которая развернулась на следующий год: «По жизни я с Высоцким пропустил через себя клеветнические наветы на него в газете “Советская Россия”, органе ЦК КПСС, от 31 мая 1968 года со статьей “Если друг оказался вдруг” о его концертах у нас во Дворце спорта 29 ноября 1967 года, которые я не только организовывал, но и представлял его со сцены. И статья от 9 июня того же года “О чем поет Высоцкий”. Володя позвонил мне и спросил, читал ли я эти статьи, ответил, что не читаю эту газету. Тогда, он говорит, я тебе сейчас расскажу, и 3 минуты был его монолог, где самым культурным словом было “суки”.

Он сказал, что послал письмо в ЦК КПСС, и просил меня послать письмо туда же, защитив его по статье о нашем Дворце спорта. Я тут же послал. И через три дня вызов в КГБ, где я изо всех сил защищал ВВ по нашим концертам и доказывал им, и доказал, что песни, о которых напали на ВВ во второй статье, не его»55.

А осенью 1968 года между Высоцким и другим его самарским знакомым, коллекционером Геннадием Внуковым, состоялся следующий разговор:

— Случилось что-нибудь?

— Опять, суки, звонили. Пытали, да мозги пудрили, — отвечает зло.

— Звонили? А кто? — интересуюсь я.

— С одной из четырех площадей, из Поргретбюро! <.. > Сметут когда-нибудь и меня, как всех метут…, вот и получается — от ЦК до ЧК — один шаг! Один лишь шаг… через площадь! [101]

Не менее выразительно свидетельство каскадера и постановщика трюковых сцен Николая Ващилина о реакции Высоцкого, когда чиновники велели выкинуть его песни с музыкой Вениамина Баснера из фильма «Стрелы Робин Гуда» (1975) и заменили их стихами Льва Прозоровского с музыкой Раймонда Паулса: «Проснулся я от Володиного крика в коридоре гостиницы. Не понимая, что происходит, выглянул из номера и лицом к лицу столкнулся с Хмельницким. “Коля, — крикнул он, — иди помоги Володе!” А что происходит? “Его музыку не приняли!” Как не приняли? Ведь вчера… Так! Будет писать другой композитор. Не то Паулс, не то Раймонд. Володя не подходит! Я заглянул в его номер. Лицо у Высоцкого было бордовым, жилы на шее раздуты, глаза лопались от гнева. Марина стояла перед ним на коленях. Он сидел на диване, обхватив голову руками, и глухо рычал: “Суки, суки, суки!”» [102]^{[103] [104]}.

Леонид Мончинский вспоминает, что на его вопрос о «Стрелах» Высоцкий в сердцах воскликнул: «Так они, суки, все песни выбросили!»5⁸.

А сотрудник Отдела культуры советского посольства во Франции Валерий Матисов рассказал о таком эпизоде: «Дело было в начале мая, и я, занимаясь еще общественной работой, попросил его выступить 9 мая в клубе. Я знал, что он откажется. Он все время старался держаться в тени. Приходил, правда, исправно отмечаться в консульство, что, мол, вот я сейчас нахожусь во Франции (к жене ведь приехал, а не на гастроли). Я настаивал. Сказал, что народ не поймет, что среди сотрудников сов-колонии много фронтовиков, что, как везде, есть и обыватели, и что болтают про него всякое. “Ну, суки, — сказал Володя, — я буду петь, а они, бля, будут плакать”.

И действительно, многие плакали»59

Этим же словом — суки — Высоцкий и в своих стихах характеризует представителей власти, которые ловят беглецов из лагеря: «А на вторые сутки / На след напали суки, / Как псы, на след напали и нашли. / И завязали суки / И ноги, и руки, / Как падаль, по грязи поволокли» («Не уводите меня из Весны!», 1962); сажают в тюрьму друга лирического героя: «Говорю: заступитесь! / Повторяю: на поруки! Если же вы поскупитесь, / Заявляю: ждите, суки! / Я ж такое вам устрою, я ж такое вам устрою! / Друга Мишку не забуду и вас в землю всех зарою!» («Простите Мишку!», 1963); избивают самого героя: «Дежурный по предбаннику / Всё бьет, хоть землю с мелом ешь, /Ия сказал охраннику: “Ну что ж ты, сука, делаешь?!” <.. > Вчера я подстаканником / По темечку по белому / Употребил охранника — / Ну что он, сука, делает?!» («В тюрьме Таганской нас стало мало…», 1965); и тех, кто завел на него «дело» и подвергает пыткам: «Колите, сукины сыны, / Но дайте протокол!» («Ошибка вышла», 1976).

Сохранился и самый подробный рассказ Меныцикова, опубликованный в 1996 году журналом «Вагант»: «Однажды я сидел в актерском фойе и курил. Подошел Высота, закурил, сел в кресло рядом. (Я внутренне зажмурился от счастья — подобных мизансцен за всё время общения с Высоцким было не много.) Молчим. Я нарушил тишину: “Как жизнь, Володь?” И вдруг его прорвало. “Плохо!” — горько сказал он. И начал рассказывать о том, что концерты срываются: из десяти восемь — отменяются по воле партийных сошек и КГБ, по распоряжению Суслова на Апрелевском заводе уничтожен тираж его первого диска-гиганта, о выпуске которого он мечтал всю жизнь. Власти пошли на гигантские потери в угоду идеологии. Стереофонический миньон с “Утренней гимнастикой”, превысивший тиражом в десятки раз количество имеющихся в стране стереопроигрывателей, разошелся в один день. Ни одной строчки нигде не печатают. Из кинорецензий выбрасывают не только целые абзацы о нем, но и просто не упоминают о его участии в картине. Я пытался его убедить в том, что признание властей — не главное, что все люди его любят и в каждом доме есть пленки с его песнями. Он грустно поглядел на меня, положил руку на плечо и сказал: “Мне иногда кажется, что я делаю что-то преступное. У солдат в армии, у студентов в общагах мои пленки отбирают, людей наказывают, исключают из комсомола. Я должен напечататься, чтобы люди могли прийти к этим жлобам, ткнуть их носом в ‘Комсомольскую правду’ и сказать: “Вот! Его в ‘Комсомолке’ печатают! Вот так!”…» [105].

Аналогичными переживаниями поделился Высоцкий с художником Михаилом Златковским: «Гляди-ка, и этот туда же — знаю, знаю, дали заслуженного Катьке, Соньке, Петьке, Ваньке… Гуляй, татарва! Машке, Дашке, Сушке, Душке — всем… Налетай — не хочу! А Вовке не дали! И не дадут!.. Как “чего переживаю”?! Да не обидно мне, при чем здесь обида? Нужно мне позарез! Последнему прохиндею ткнуть в морду этим званием! Вы понимаете — нужно!.. Да, и “народного” нужно! Это же возможность иметь сольный двухчастевой концерт! Все ж регламентировано! Им-то это звание — вроде цацки, медальки, а мне — для работы, чтоб не унижаться, чтоб по праву, по положению, по приказу за номером “мать-твою” по Минкульту! Вынь да положь — и два отделения, и персональную ставку, и плакат, и, глядишь, книжицу протолкнем под звание-то!» [106]^{[107] [108]}.

И так же страстно хотел Высоцкий стать членом Союза писателей, что дало бы ему официальный статус. Это желание было настолько сильным, что встречалось в произведениях 1969 и 1970 годов, причем было выражено одинаковым стихотворным размером: «Пусть я еще пока не член Союза, / За мной идет неважная молва…» «Песенки плагиатора» /2; 508/), «Я вас люблю — не лгу ни на йоту. / Ваш искренне — таким и остаюсь — / Высоцкий, вечный кандидат в Союз, / С надеждой на со^г^^с^'тнуто работу» («В день рождения В. Фриду и Ю. Дунскому»). Автохарактеристика «вечный кандидат» говорит о том, что сам Высоцкий прекрасно понимал, что его никогда не примут в Союз писателей, но все равно мечтал об официальном признании: «Знаю, мне наденут лавровый венец. / Может, смою я позор с себя, сотру. / Может, все-таки я стану, наконец, / Официальным человеком-кенгуру» б² («Про прыгуна в длину»; АР-3-108).

Этой же теме посвящена «Песня Алисы про цифры» (1973): «Я же минусов боюсь, / Их исправить тороплюсь. / Черкни сразу — выйдет плюс: / Крестик — это плюсик. / Эх, раз, еще раз! / Есть пятерочка у нас. / Рук — две, ног — две, / Много мыслей в голове! / И не дразнится народ — / Не хватает духа, / И никто не обзовет: / Голова — два уха».