Черное озеро (СИ) - Разумовская К.. Страница 42

– Бедняжка Ардон, все в девках ходит.

Ардон наклоняется ко мне, поправляя выбившиеся волосы из своей замысловатой прически. Я знаю, что она хочет сказать мне не оборачиваться. Киваю, не давая ей возможности произнести это вслух. Она идет быстрее, и я чувствую, как каждый новый шаг отдается болью в боку.

– Всю жизнь ей в девках провести.

– Забавно, как убийца похожа на свою жертву.

Вырываюсь из хватки сестры и оборачиваюсь. Мужчины и женщины в пестрых нарядах, молча замирают. Ищу глазами того, кто мог сказать такой ужас, но никого не нахожу ни с первого раза, ни со второго.

[1] Степашка – персонаж телевизионной передачи для детей «Спокойной ночи, малыши!», зайчонок.

Глава 2. Любой покойник движется расторопнее тебя. Стивер.

В сотый раз перебирая карты, исполненные умельцами в разные годы, делаю небольшой штрих, обозначающий проселочную дорогу параллельно деревни Высь. Новые карты, принесенные Амуром и Хастахом помогли мне значительно продвинуться вперед. По этой тропе должны возить оружие пару раз в полгода на границу с Меряной. Всегда в разное время, дабы сбить со следа мерянских шпионов.

Мы должны держаться подальше.

Откладываю уголь и откидываюсь голову назад. Ударяюсь затылком о стену. Неприятно. Шмыгаю носом, но все равно не завариваю липовый цвет с медом.

Мама бы не одобрила. С другой стороны, глупо искать одобрения у женщины, когда-то отдавшей своего ребенка невесть кому.

Двигаю свечу подальше от карты, чтобы не задеть рукой.

– Ну, привет. –хрипит Катунь, задержавшийся в дверном проёме. Нехотя киваю, приглашая присоединиться. Вслед за ним входит Мален. Как обычно печальный. Светлые волосы подстрижены настолько неровно, что создаётся впечатление, будто его погрызла моль. Парни рассаживаются за столом, и я не могу упустить возможность узнать нового собеседника получше. Стараюсь изобразить то странное настроение, что присуще Нахимову.

– Как тебе культурный отдых?

Катунь издаёт смешок, больше похожий на конский ржач. Мален безучастно окидывает меня взглядом и обращает свой взор на темнокожего парня, расположившегося напротив. Нахимов не упускает возможности меня поддеть:

– Я думал, будто я – дурак. Оказывается, умники тоже могут не блистать сообразительностью.

Его слова не обижают, а скорее радуют. Он считает меня умным! Ближайший друг Зверя видит во мне умника! Меня, может, и не приняли так официально, как маленькую проныру Инессу, что доставила мне одни неудобства, но я – часть Смертников! Я их умная часть! За годы поисков Разумовского мы неплохо так сдружились. У меня появились друзья, которые никогда не бросали в трудную минуту. Мы ведь друзья?

– Вы сговорились?

Мален н потирает ладони и опускает голову.

Что сказать? Я никогда не смогу находить общий язык с людьми с таким же мастерством, как делает это Катунь. Мален горбится над столом, раздумывая над чем-то явно неприятным. Распутин хмурит светлые брови так сильно, что они едва не съезжаются в одну на переносице.

– Не обижайся на него. У парнишки еще молоко на губах не обсохло.

Катунь хихикает. Я понимаю, что никто и никогда не будет воспринимать меня серьезно. Он глумится надо мной при любом удобном случае и то, что я считаю его другом – не значит, что он видит во мне кого-то большего, чем просто неуклюжего мальчишку.

***

Амур, распсиховавшись из-за выходок Идэр и Инессы, приказал собрать те немногие пожитки, что у нас были и выдвинуться к ближайшему маленькому городку на Западе. Мы прошли деревню, избежали пару Алых плащей, что плелись по тропе вдоль Западного Торгового Пути и развешивали листовки. Нам попался всего один кортеж и тот оказался не торговым. Карета, обитая бархатом цвета запекшейся крови, с запряженной тройкой вороных коней. На ткани вышитый золотом узор – горы, а над ними величественно возвышается острый полумесяц. Кортеж сопровождали около десятка всадников в пепельных ливреях с офицерскими фузеями наперевес. Начищенные штыки блестели, ловя редкие солнечные лучи.

Макконзенъярви.

Куда представитель одного из самых влиятельных семейств держал свой путь? Вероятно, раз они двигались на западные земли, то князь Золотых Гор, Витим Макконзенъярви, посещал своих ближайших союзников – чету Муониэльвен. Зачем ему понадобилось отправляться на Рваные Берега? Да ещё и с таким ничтожным количеством охраны.

Амур сказал мне не забивать голову, но я не мог пропустить его взгляд, прикованный к удаляющейся карете. Зверь всегда знал больше, чем говорил.

Дорога до ближайшей деревушки уже отняла у нас более двух часов пешего хода, а впереди нас ожидало еще столько же. Мы не остановились. Более того – Высь мы обошли за несколько десятков цепей, опасаясь встретить земледельцев или охотников. Ноги ныли с непривычки, потому мне казалось, что походка стала дерганой, будто я иду вприпрыжку. Я шел преимущественно, один. Меня не расстраивал это факт.

Разве что самую малость.

Почему никто не хочет со мной общаться? Что со мной не так? Что со мной не так, среди кучки преступников и головорезов? Разве то, что я боюсь крови и не умею обезглавливать тела – имеет настолько большое значение?

Конечно, имеет – нехотя признаю я, утирая сопли рукавом.

Мы двигаемся, держась причудливых теней можжевеловых зарослей и стройных сосен. Хастах ушёл вперёд и вернулся спустя треть часа. В его руках – две желтые листовки. Амур с озадаченным видом рассматривает объявления, Нахимов обиженно тыкает в рисунок.

– Они ограчат[1] за такое отвратительное портретное сходство!

Крепко прижимая множество бумаг к себе, я наблюдаю за остальными, выискивая то, что поможет мне сблизиться с ними. Идэр выносит мозг Катуню. Последний не прилагает ни капли усилий, чтобы хотя бы изобразить заинтересованность. Всё его внимание приковано к карикатурной зарисовке его лица. Инесса пристраивается по правую руку Разумовского и, встав на носочки, заглядывается на рисунок.

– В жизни ты в разы горячее.

Амур комкает лист, а потом расправляет его пальцами, явно не желая демонстрировать нам сей шедевр. Катунь же напротив, протягивает листовку мне. С бумажки на меня с презрением смотрит большой нос, а потом уже глазки-бусинки на здоровенной харе, более напоминающей свиную, нежели человеческую. Подпись внизу листа гласит: «Катунь Нахимов – любовник Селенги Разумовской, наёмник и предатель короны. Живым – 15.000 серебряников. Мёртвым – 5.000 серебряников.»

Нахимов, не унывая, шепчет мне на ухо так, чтобы всё было слышно другим:

– Говорят, чем больше нос, тем больше… – по спине бегут мурашки от горячего дыхания на коже в такую мёрзлую погоду. Хастах не даёт другу договорить, смущенно перебивая:

– Мы поняли, что у тебя большой мозг. Нам хватает твоих эротических представлений в бане. Не надо озвучивать это при всех.

Амур усмехается, отдавая листовку Инессе. Девчонка вкладывает бумажку в свой дневник.

– Друг, зачем говорить, если можно показать?

Идэр выпячивает губы и хватает Нахимова под руку. Она рассказывает ему о прислужниках Богини Похоти: Страсти и Невинности, Любви, Ревности и Одержимости.

Нахимов лишь отпустил странную шутку, мол, все эротические пороки имеют женскую сущность и набожной Идэр не помешало бы поучиться. Авось, Амур бы и простил.

Идэр бьет Нахимова наотмашь, явно не оценив его странного юмора. Его шутки хоть кому-то кажутся смешными? Ну, кроме Инессы, именующей себя путешественницей между мирами.

Хвойный лес скрывает пасмурное небо за пушистыми кронами. Сегодня гораздо теплее, чем неделю назад, что странно, ведь наступил уже второй осенний месяц.

Катерина и Константин вернулись из мертвых, но уже ничего не будет как прежде. Даже когда наша семья жила неподалёку от Асквы, нам ни разу не удалось встретить Новых Богов за сотворением чуда. После смерти и чудесного воскрешения их не выпускают за стены неприступной крепости в Святом Граде Дождя.