Черное озеро (СИ) - Разумовская К.. Страница 50

– Не надо. – его голос надламывается. Княжна Романова окидывает его брезгливым взглядом, что заставляет парня отступить.

– Они хотели заставить меня кричать от боли, чтобы ты слышал, как мне было плохо.

Каждое её словно – словно яд, разрушающий надежды Распутина. Он крепко сжимает кулаки и кусает губы до крови.

– Княжна…

– Я молчала. Ждала, когда все закончится, из раза в раз проклиная тот день, когда мы встретились. – она говорит холодно, хоть голос и едва заметно дрожит. Романова раскладывает длинные тонкие руки на рваных подлокотниках. Сейчас она никак не походит на сломленную девочку из своих рассказов. Она – властная и злая, совсем не по-детски обижена.

– Нева, пожалуйста…

– Я хотела умереть, но знаешь, что заставляло меня жить дальше? Твои жалкие потуги поговорить. Твои лживые рассказы о спасении, что вот-вот придет.

– Хватит, пожалуйста.

– Я представляла тебя во время того, как они зажимали меня в углу. Заставляла себя думать, что это был ты. Из раза в раз.

– Что?

Романова выглядит властной. Словно прекрасная холодная белая статуя иноземных творцов. Как её отец.

– Я презираю тебя, Мален Распутин. За то, что ты сделал и за то, что ты позволил со мной делать.

Мален пулей выскакивает за дверь, сшибая меня с ног. Он рвется вперед, будто меня здесь не было. Не заметил. Поднимаюсь и бреду за ним.

Он не заслуживает такого обращения.

Нагнав Малена за пару шагов, хватаю его за рукав рубахи. Он поворачивается лицом. Серые глаза будто остекленели. Руки болтаются вдоль тела.

– Я не могу так жить. Больше не могу. – едва слышно говорит он. Внутри все холодеет от его слов.

Мален, которого я знаю никогда бы даже близко не подпустил к себе столь жуткие мысли.

Толкаю его в каморку, найденную мной утром. Дверь в самом конце коридора жалобно скрипит, и Мален проваливается в темное помещение, устланное пылью. Он тяжело дышит и в панике осматривается по сторонам. Ничего, кроме ведер с половыми тряпками. Поспешно захожу вслед за ним и закрываю дверь за спиной.

– Даже не смей так думать. – шепчу, чтобы никто не слышал. Я чувствую, как тяжело вздымается его грудь под моими ладонями. Мален шумно дышит мне в лицо. От него пахнет мылом и костром.

– Я ненавижу себя за то, что произошло. Она никогда меня не простит.

Я чувствую, как горит лицо.

Мы так похожи. Оба никогда не заслужим прощения.

Я прижимаюсь к Малену всем телом, обвивая руками торс. Ощущаю тепло его кожи под рубахой. Так давно не обнималась, что прикосновения кажутся дикостью. Меня накрывает странное чувство. Будто я одновременно делаю что-то неправильное и, в то же время, абсолютно верное. На мое удивление Мален крепко обнимает меня в ответ. Чувствую, как его губы едва заметно прикасаются к моим и беру инициативу на себя.

Он мне нужен так же, как и я ему. Отвергнутые и одинокие. Мы просто скрашиваем очередной убогий вечер из наших неудавшихся жизней друг другом.

Глава 5. У всего плохого, что произошло в моей жизни – его лицо. Инесса.

Первая дочь. Первая внучка. Последняя с конца списка интересов моей семьи. Игрушка, успехами которой хвастаются перед дальними родственниками и неудачница, презираемая за любое неповиновение. Первая, кого хотят обсудить и последняя, кого слушают.

Не всегда было так. Изменения происходили постепенно. Или я не права и те жалкие крупицы хороших детских воспоминаний тоже были обманом.

Я не жалею ни о чём, что сделала. Мне разбивает сердце то, что они не пошевелили и пальцем, когда моя жизнь развалилась на куски.

Может, она уже была затухающими руинами?

Фасад треснул. Я исчезла, растворившись в сотнях звонков и лживом обещании о желании наладить общение. Я гордилась семьей, которой давно уже не было и зациклилась на самоуничижительном юморе, когда брак родителей пошел под откос. Я постоянно задавалась одним и тем же вопросом.

Что со мной не так?

Я совру, если скажу, что это было легко. Я злилась. На идеальных их и на не такую себя.

Время не лечит. Всё это вранье. Или против меня сыграл юношеский максимализм.

Мама могла бы выйти замуж за другого мужчину. Она бы не плакала все вечера на пролёт и не вздрагивала из-за стука в дверь и навязчивых телефонных звонков. Она могла бы быть счастлива, если бы не я.

Иногда, ночами, я спрашивала себя – зачем я это делаю? Может, причина действительно ничтожна? Я поторопилась с выводами?

А потом я брала в руки лист бумаги и пыталась выудить из памяти все надуманные претензии.

Образы вспыхивали на листах, и я тушила их слезами.

Единственное, о чем я жалею – я не была достаточно сильна духом, чтобы прекратить всё раньше.

***

Вода заполняет легкие, обжигая внутренности. Сердце бьется в ушах, и я не могу проглотить всю воду вокруг. Я дергаюсь, пытаясь всплыть, но лишь быстрее иду ко дну. Вокруг нет ничего. Темнота. Только звуки вырывающегося из легких воздуха и звон цепочки на руке, отдающийся глухим эхом в покидающем тело разуме.

Я просыпаюсь, рывком поднимаясь в постели. Тело содрогается от страха. Меня прошиб холодный пот. Убираю прилипшие ко лбу пряди волос и понимаю, как сильно дрожат руки.

Проклятый Амур, гори в Аду.

Половицы скрипят под ногами, когда я поднимаюсь. Бреду к окну и смотрю на непроглядную темень за стеклом. Сколько сейчас времени? Сколько я проспала? Вздрагиваю, когда замечаю Неву в отражении. Оборачиваюсь. Княжна сидит на краю постели, сложив руки на коленях.

Почему я не увидела ее раньше?

Ее спина ровная, а подбородок задран наверх. Бесцветное лицо со скучающим видом уставилось в потолок. Алое платье смято, но ничто не может испортить ее поистине аристократичный внешний вид.

Какой бы она была в «нормальном времени»?

– Ждала, когда сама заметишь. Не напугала? – говорит она медленно, растягивая слова. Я сажусь в свою кровать, едва начавшую остывать после того, как я ее покинула.

Холод сковывает тело. Вода. Кругом вода. Она повсюду: снаружи и внутри меня.

Вздрагиваю, отгоняя воспоминание подальше от себя, будто оно было зверем, которого можно напугать.

Вода. В лёгких, повсюду. Одежда развевается сетью, тянущей меня на дно. Ил, вязкий и густой. Холодные губы Разумовского и жгучая боль в груди, когда сердце просыпается.

– Нет. Сейчас ночь?

– Вроде того. – вздыхает Нева, сжимая в тонких белых пальцах ткань своего одеяния. В полумраке она кажется настолько бледной, что я ловлю себя на мысли о схожести ее и приведения. Молчание затянулось на неприлично большой срок, прежде чем Нева решается заговорить.

– Мы снова поругались. – трудно было не заметить, что слова выходят из нее с трудом. Кажется, будто она пересиливает себя, чтобы открыться мне. – Он не понимает меня. Совсем. А я не могу объяснить нормально, ибо каждый раз… у всего плохого, что произошло в моей жизни – его лицо. Я не смогу построить семью. У всех мужчин – его лицо, понимаешь? У них у всех его трусливое сердце и руки, которые только и тянутся, чтобы сломить меня.

Я, выбитая из колеи то ли кошмаром, то ли неожиданным откровением, молча разглядываю собеседницу. Та продолжает, так и не дождавшись ответной реакции.

– Он предложил перемирие. Урод.

Киваю, понимая о ком идет речь. Мален. Друг Разумовского из темницы. Расправляю рубашку, смятую во сне, и стараюсь сконцентрироваться на сказанном княжной.

– Может вам стоит поговорить? Ну, обсудить все произошедшее и закончить со всем этим. Расставить рамки, чтобы он не лез к тебе и не говорил с другими о вас.

Бесцветная девушка задумчиво кидает, хоть на ее лице поначалу и проскакивает несогласие.

– Может ты и права. Скажу ему, чтобы держался подальше и молчал.