Черное озеро (СИ) - Разумовская К.. Страница 52

– Ну, она же из другого мира! Я просто не могу ограничиться одноразовой встречей!

– Я не экзотическое животное.

– Что значит «экзотический»?

– Это значит «нет». – со скучающе-раздраженным видом отвечает за меня Амур и на это раз я ему благодарна. Изумрудные глаза бегают по стене напротив, словно по строчкам невидимой книги. Разумовский хмурится, крутя стакан в руках, будто никак не мог схватиться за него поудобнее.

– Ну, на каждое «нет» всегда есть шанс передумать. – подмигивает мне Катунь, подливая в свою чашку крепкий темно коричневый алкоголь. Замечаю, как напрягаются все мышцы, когда в его веселой интонации проскальзывают знакомые мне ноты.

Хватит трястись, как безмозглая курица.

События, произошедшие всего пару часов назад, не отпускают меня и среди шумной компании парней.

Амур кричит, размахивая руками. Грохот от перевернутого стола эхом разносится в голове, напоминая о детстве. Беспомощность, застывшая слезами посреди горла.

Давно забытые, но всколыхнувшиеся так же резко, как Сибирские леса, охваченные пожарами в пик летней жары, старые раны, стянутые временем, вновь лопнули, заставляя меня на миг забыть, где я нахожусь.

Я прихожу домой после окончания второй смены в школе, уставшая и голодная. Щеки раскраснелись после мороза и кончики пальцев в ботинках совсем околели. Новые, но холодные. Мех внутри еще не успел сбиться. Снимаю обувь на пороге, раздумывая над предстоящей домашней работой по окружающему миру. По дому витает запах блинов. Живот жалобно урчит, и я ускоряюсь, предвкушая. Иду по пустому коридору, выкрашенному в желтый, скидывая тяжелый рюкзак под массивную настенную вешалку вместе с пуховиком. Я так рада оказаться дома! Зайдя в аркообразную дверь кухни я быстрым шагом добираюсь до стола, когда понимаю, что должна была быть внимательнее. Уже слишком поздно. Скатерть, точнее клеенка, еще не разгладилась после того, как мама вытащила ее из упаковки. На некоторых больших розовых цветах виднелись складки. Пара прожженных дыр с коричневыми краями. Как будто сигаретный пепел упал. Тарелки, наполненные румяными блинами и салатами, заставляют голод отойти на второй план, уступая место ужасающей догадке. Мои глаза натыкаются на хрустальный графин с затейливой резной крышкой, лежащей подле него. Емкость почти пуста. Свет от абажура преломляется, создавая причудливые блики на скользкой поверхности стола. Я разглядываю их, ощущая узел, затянувшийся в животе. Чувствую теплую руку на плече и вздрагиваю. Обернувшись, вижу мать. Ее лицо едва заметно покраснело, особенно глаза. Такие же пронзительно голубые как мои. Она выглядит не выспавшейся и расстроенной. «Уходи отсюда» – только успевает прошептать она, когда замечаю движение за ее спиной. Дыхание перехватывает, когда я вижу его. Отец с трудом садится на диван неподалеку от стола. Он заваливается на бок, добродушно улыбаясь. Я могла быть удивлена тому, что мама расстроена, ведь у него хорошее настроение, но это был не первый подобный вечер в моей жизни. К сожалению, я не понаслышке знала все то, что ожидало меня дальше. Он смотрит на меня стеклянными глазами, как один из бесчисленного множества моих кукол. Отец выглядит счастливым, но один его вид пугает меня до дрожи в коленках. Я отхожу на пару шагов назад, наблюдая за тем, как он привстает и берет со стола миску с салатом. Она почти падает из его рук, когда он вновь оказывается на диване. Отец съедает пару ложек, третью он, так и не донеся до рта, роняет на пол, размазывая овощи и майонез по ковру. Он смеется, наклоняясь за ней, но смешно лишь ему одному. Его пальцы скользят по остаткам еды, пытаясь ухватиться за ложку. Я отступаю за спину матери. Тихо и неспеша, чтобы он не заметил. Отец опрокидывает салатницу, рассыпая содержимое по коленям и полу. Я вижу, как сильно испачкался диван, но это не доставляет ему неудобство.

– Как дела в школе? – бессвязно говорит он, выпрямляясь. Мать недовольно шипит, оценивая погром. Это только начало. Я отступаю и благодарю Бога, когда чуть не спотыкаюсь о порог, отделявший меня от коридора. Выйдя за пределы кухни я чувствую, будто мне стало легче дышать. Когда отец понял, что меня нет рядом, то громко позвал меня по имени, растягивая гласные буквы. Мать цыкает, прося быть потише, собирая остатки салата с пола. Тот, буквально за миг, слетает с катушек. Вижу, как отец хватает еще пустую тарелку и с размаху швыряет ее об пол. Завязывается словесная перепалка. Слишком громко. Мужчина переворачивает стол, едва не задев мать, не переставая кричать. Я бегу в комнату сломя голову. Хорошо знакомая обстановка не успокаивает, а разжигает новый приступ страха. Он придет сюда. Надеваю пушистую пижаму и с головой забираюсь под заранее расстеленную для меня кровать. Будто покрывало спасёт меня. Шум не утихает еще какое-то время. Я не расслабляюсь ни на секунду. Вздрагиваю, когда мать трогает мое плечо через ткань одеяла. Высунув голову, вижу ее, не успевшую стереть слезы с щек. Она натянуто улыбается, кусая губы. Отец продолжает кричать что-то бессвязное на кухне. Звон битого стекла.

– Уходи к бабушке. – едва слышно шепчет мама, постоянно оборачиваясь на приоткрытую дверь. Крики и стук из темноты пугает, но не так, как тот, кто является его причиной.

– А как же ты? – вопрос встает комом в горле. Мама утирает слезы и кивает собственным мыслям, не сводя с меня глаз.

– Я скоро приду.

Я киваю и вылезаю из теплой кровати. Мама исчезает в темноте пугающе длинного коридора. Всячески отгоняю от себя плохие мысли, но не справляюсь. Что если она не придет на этот раз? Шагаю в темноту, стараясь не шлепать босыми ногами по паркетному полу. Остановившись прямо напротив арки на кухню, я гляжу в зеркало и вижу кучу битой посуды и разбросанной всюду еду. На потолке висит одинокая лампочка. Разбитый абажур, выглядывает из-за перевернутого стола. Мать рыдает, прислонившись к раковине. Под вешалкой все так же лежит мой пуховик и рюкзак. Нас разделяет всего несколько метров открытого пространства, но ступни будто приросли к полу. Я стою, разглядывая куртки и ботинки впереди, не решаясь сделать ни шага вперед. Вот она – моя домашняя работа по окружающему меня миру. Иду обратно в комнату и натягиваю первые попавшиеся под руку носки. Потом, под крики родителей, бегу в комнату отца и отворяю сначала первую раму, а потом вторую. Я не испытываю трудностей из-за страха, проглотившего меня целиком, не жуя, словно какой-то громадный монстр. Но у моего чудовища даже было имя, что я носила в качестве отчества. Я встаю ногами на широкий деревяный подоконник. Первый этаж вдруг кажется мне непреодолимо высоким. Холодный зимний ветер бьет в лицо, царапая щеки снежинками. Я спрыгиваю вниз, увязая по пояс в сугробе. Холод пробирает меня до костей, пока я вылезаю из снега. Носки почти слетают, но я подтягиваю их, будто это моя единственная существенная проблема. Раз проблему не решить с одной стороны, то всегда остается другая. Стараюсь дышать глубже, чтобы унять дрожь. Воздух выходит из меня густыми облаками белого пара. Меня трясет от холода. Я возвращаюсь к входной двери в дом и, едва приоткрыв ее, вытаскиваю первую попавшуюся пару обуви. Не мою. На то, чтобы забрать куртку у меня не хватает наглости. Тону в ботинках и шумно топаю во двор, а после – на дрогу. Снежинки блестят в свете фонарей и исчезают в непроглядной темноте. Обхватываю себя руками, пытаясь согреться. На мгновение моя фантазия играет со мной злую шутку, и я представляю теплые объятия любящего отца. Что если это было в последний раз и мама не вернется? Вытягиваю руки вдоль туловища, запуская ворох снежинок за шиворот пижамы. Зима крепко и любяще принимает меня в свои ледяные объятия, сталкивая с беспощадной реальностью слишком рано.

– Инесса? – доносится обеспокоенный голос Стивера вырывающий меня из воспоминаний. На руках висят шмотки теста, и я не сразу понимаю, что происходит. Оглядываюсь по сторонам, кусая губы. Катунь больше не выглядит веселым. Я натыкаюсь на него взглядом, когда он выпрямляется за столом и скрещивает мощные мускулистые руки на груди. Стивер поднялся и застыл на середине кухни, на полпути ко мне. Его рыжие кудри растрепались, образуя небрежное гнездо на голове. Оборачиваюсь. Амур сидит на том же месте. Он прислонился к печи, подтянув одну ногу ближе к себе.