Отдельный 31-й пехотный (СИ) - Хонихоев Виталий. Страница 31

Еще шаг. Ага, а вот и моя лошадь. Она гнедая… вернее — когда-то была гнедой. Бедное животное околело и лежит, вытянув ноги прямо на запачканном кровью снегу. В голову приходит нелепая мысль о том, что сейчас мы с ней — парочка. Два анатомических пособия, я — человека, а она — лошади. И откуда я знаю, что это — моя лошадь? Прямо сейчас на снегу передо мной — просто груда мяса, все еще вздрагивающего от остаточных нервных импульсов. Хорошо, думаю я, отвлекая себя от мыслей о кровопотере, хорошо. Допустим это другая лошадь. Какова вероятность что данная конкретная лошадь оказалась в этой части леса одновременно со мной, а моя — исчезла? Второе как раз вероятно, а вот первое… лошади сами по себе в лесу не бродят. Лошади пространства любят, их в лес не заманишь. Так что скорее всего это моя лошадь… вот только определить, была ли она при жизни гнедая или нет — решительно невозможно. Судмедэксперт, наверное, мог бы, но я — нет. Да и зачем мне это нужно. Мне нужна лошадь, чтобы добраться до лагеря Лунга, но живая лошадь, с кожей на ней, а еще лучше — оседланная. Данная лошадь сейчас — просто груда мертвого мяса.

Я делаю еще шаг вперед. Лошадь жалко. Но мне надо идти. Вперед. Только вперед. Еще шаг. В глазах темнеет. «Встречный пал» не справляется с болевыми импульсами, где-то в коре головного мозга загораются красные лампочки и воют сирены, оповещая о катастрофе. Самонадеянность — вот что сгубило кошку, пошел на зверя в одиночку… а с другой стороны чем бы мне сейчас помогли другие? Они бы корчились на снегу от невыносимой боли, вот и все…

Шаг. Колено дрожит, но я поднимаю ногу еще раз. Только вперед. Сколько отсюда идти до лагеря партизан Лунга, если пешком? День? Два? И это еще надо знать куда идешь… пешком я заблужусь, буду нарезать эти круги, когда шаг правой ногой чуть больше, чем левой и ты начинаешь кружить по незнакомой местности без ориентиров. Нет, я знаю направление, я знаю как, но вот в этом состоянии я едва у себя под ногами снег вижу, какие там ориентиры.

Ноги подкашиваются, и я падаю, едва успевая выставить руки. От падения застывшая на морозе корочка лопается, кровь брызжет во все стороны… но я не вижу этого, в глазах темнеет. Неуязвимый Отшельник, ха. Сейчас это звучит как насмешка. Я переворачиваюсь на спину и «Встречный пал» загорается десятками, сотнями новых болевых импульсов. Значит наконец пришло это время. Время выжечь встречными импульсами нервную систему, рвануть отсюда на предельной скорости, не замечая боли и надеясь, что я достигну лагеря раньше, чем спинной мозг выгорит к такой-то матери. Протокол «Омега», крайняя мера на такой вот случай. Перегрузка нервной системы, использование ресурсов организма до самого предела, не оставляя ничего на потом, потому что никакого потом — нет. Что же… нет смысла дальше ждать… и такое удивительно красивое синее небо сегодня… теплый пар вырывается из моего рта…

— Боже мой! Вы живы? — красоту неба заслоняет чье-то лицо, длинные волосы падают вниз, незнакомка убирает локон за ухо и наклоняется надо мной: — что с вами⁈

—… а? — выдавливаю я. Частика моего мозга удивляется. Удивляется тому, что в глухом лесу я встретил не просто человека, а девушку. Вот уже почти год действует запрет на посещение леса женщинами, а она тут…

— Какой ужас! Как я могу помочь? У меня есть бинт, но… — она окидывает взглядом мое тело и вздыхает. Да, бинты сейчас не помогут, разве что у нее их столько, что из меня мумию можно сделать… так, а это мысль! Как Мещерская-младшая выжила? Покрыла себя слизью!

— Бинты помогут — хриплю я: — просто ткань. Есть ткань?

— Конечно! — кивает девушка, слышится треск разрываемой ткани: — есть шелк! Давай-ка я тебя… — прохладная лента шелка касается моего тела… почему она начинает бинтовать с рук?

Глава 16

Я сжимаю и разжимаю пальцы руки, словно бы проверяя новую перчатку, глядя как кожа растягивается на сгибах. Необычно снова иметь кожу — после того, как ее не было. Пламя костра освещает стены пещеры, они отдают в светло-зеленый, яшмовый цвет.

— Но… как? — спрашиваю я у хозяйки. Девушка с длинными черными волосами в коротком шелковом платье — не отвечает, она занята готовкой. Ее руки сноровисто режут лук и морковь, в котле, кипящем на костре — уже варится свиная голова. Неподалеку от костра, на большом плоском камне — греется большой серый кот. Он приоткрывает один глаз и смотрит на меня с легким осуждением.

— Ужин скоро будет готов, сладенький — говорит девушка, не поворачиваясь: — не вставай, тебе еще рано. Свежеватель нанес тебе довольно серьезные раны… но я удивлена. Раньше никто не мог уйти с места встречи с ним… на своих двоих. Ты необычен. Я рада, что нашла тебя в лесу до того, как он вернулся. А он — вернулся бы.

— Святая Елена Равноапостольная — говорю я, откидывая с себя меховое одеяло и разглядывая свое тело. Все на месте — и кожа и прочее… но как?

— Семейная магия — объясняет хозяйка, нарезая морковь и ее маленькие ручки двигаются быстро, словно механизмы кухонного комбайна — чоп-чоп-чоп и красная соломка ложится горкой на деревянную доску. Нож в ее руке — ханьский Цань Дао, нож-топорик, нож-тесак, привычный для ханьских поваров. Как говорят в Хань — повар настолько хорош, насколько остер его нож. Судя по ее движениям этот конкретный Цань Дао — чертовски остер, ему достаточно легкого прикосновения, чтобы овощи прямо-таки распадались на кусочки. Чоп-чоп-чоп — стучит его лезвие о деревянную доску.

— Когда-то давно моя мама научила меня исцелять людей. — девушка наконец поворачивается ко мне, и я тону в омуте ее черных, бездонных глаз. Словно бы в безлунной ночи вдруг зажглись две звезды, притягивающие к себе взгляд. Среди миров, в сиянии светил, одной звезды я повторяю имя… не потому, что от нее светло, а потому, что мне темно с другими… — всплывают в голове строчки стихотворения. Именно так, в ее глазах можно утонуть и не вернуться, никогда.

— Впрочем… я никогда не была послушной девочкой… так что, наверное, сделала что-то не так… — она легким движением сбрасывает нарезанную морковь в котел с свиной головой и ставит доску обратно на стол. У нее есть стол! Каменный, но все же… я оглядываюсь вокруг. Небольшая пещера, светло-зеленые стены, в стене — ниши, в нишах стоят книги, вазы, какие-то ларцы, сундучки, над потолком — протянуты веревки, на них висят сушенные травы. На столе, рядом с деревянной доской — стоит яшмовая ступка и пестик, в таких толкут травы деревенские знахари. Тут же, на стене — деревянная доска, куда воткнуты несколько ножей-топориков Цань Дао. Пол… пол пещеры покрыт мхом и я только сейчас замечаю, что хозяйка — босая. Дым от очага уходит куда-то вверх, к потолку, поднимается выше веревочек, на которых висят пучки сухой травы и исчезает где-то там…

— Посмотри, все ли у тебя на месте — советует хозяйка, взяв со стола чайник из светло-зеленого камня с вырезанным на боку изображением дракона: — а то я могла и напутать. Ты же мальчик, верно? У тебя должны быть все эти причиндалы… нефритовый стержень и прочее…

— На месте — отвечаю я, сдерживая первый порыв снова откинуть одеяло и убедиться в наличии «нефритового стержня» и прочего. Говорят, что мужчины, приходя в себя после аварии — первым дело за причиндалы хватаются. Если это в самом деле так, то меня сейчас подкололи прямо в точку.

— А ты бука, сладенький — отзывается она, наливая ароматную жидкость в две маленьких чашки: — а ведь я спасла тебе жизнь. Как говорят в Хань — если ты спас кому-то жизнь, то теперь несешь кармическую ответственность за все, что этот человек сделает в этой жизни — хорошее и плохое.

— Прошу меня простить, я и в самом деле был невежлив. — отвечаю я очаровательной хозяйке, сев на кровати и свесив вниз ноги. Впрочем, одеяло еще осталось закрывать мои бедра… хотя бы потому что на мне больше ничего не было. С моей стороны было глупо стесняться, потому что если то, что говорит хозяйка — верно, то она видела меня не только голым, но и без кожи… как там — «Но простите, Азазелло, что я голая! Азазелло просил не беспокоиться, уверял, что он видел не только голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей»,…