Цербер. Дочь врага - Сова Анастасия. Страница 2

Когда нахожу в себе силы открыть глаза, мужчина уже оказывается голым по пояс. Он развешивает вещи на веревке, отходящей в сторону от печки, и теперь я могу, не стесняясь рассмотреть его шикарное тело. Руки, полностью забитые всякими рисунками. Железные мышцы на спине.

Спаситель открывает дверцу печи. Под треск горящих дров, подкидывает еще несколько поленьев. Наблюдаю за напряжением стальных канатов мышц, как надуваются вены и без того слишком раздутые, отчетливо проступающие даже под чернотой татуировок.

Захлопнув дверцу, мужик снова поворачивается ко мне. Демонстрирует идеальное сложение, широкую грудь, что тяжело, но медленно вздымается, и напряженный рельефный пресс.

Каждое движение кричит о силе, перекатывая живую сталь под кожей. Да, такой разорвет и даже не запыхается.

Я не могу спросить его напрямую. Вдруг мужчина не узнал меня, ведь столько лет прошло, я была малышкой. Сдавать себя не хочется, но знать нужно.

– Что значат ваши татуировки? – стараюсь, чтобы голос был ровным, но от одолевших меня холода и волнения, в нем слышится напряг.

– Ничего, – сухой ответ.

– Я слышала, на ладонях звериные лапы просто так не набивают, – продолжаю допытываться, что выглядит, наверное, очень странно.

– Ты не захочешь узнать ответ, – безразлично. В нем будто вообще нет никаких чувств. Как робот. Без души и сердца. А у меня клокочет все в груди. – И не узнаешь. Потому что сдохнешь от воспаления легких.

Очередной короткий безразличный взгляд в мою сторону, и его тон меняется на сердитый:

– Чего застыла? Раздевайся, я сказал.

И шагает к старому полотняному шкафу где-то в углу. Достает оттуда какие-то вещи. Возвращается ко мне. Подходит почти вплотную. Нависает скалой. Съеживаюсь. А звероподобный мужик всего лишь протягивает мне одежду и уже более спокойно произносит:

– Надевай. Мокрое у печки повесишь. До завтра просохнет.

Под его внимательным взглядом выхватываю вещи и прижимаю к себе, будто уже голая и пытаюсь закрыться. Такой взгляд у него… Точно лапает. Хватает руками, задевая самое сокровенное.

Мужчина хмыкает. Накидывает на плечи свой тулуп и выходит из дома, даже не застегнув его.

Быстро подрываюсь и начинаю раздеваться. Нужно успеть, пока он не вернулся. А то, что-то не вижу здесь других мест, где можно переодеться, укрывшись от чужого взгляда.

Мне выделены безразмерные носки, свитер крупной вязки и здоровенная футболка.

Без одежды становится теплее. Мокрыми оказываются даже бюстгальтер и трусики. Долго раздумываю, что с ними делать, но все же решаю снять. Вещи такие огромные, что почти полностью скроют меня, так что ничего страшного… наверное.

Как только успеваю расправить на себе мягкий свитер, дверь в дом распахивается, впуская морозный холод. Хозяин жилища входит с охапкой дров в руках. Кладет ее у печи.

Пройти и повесить мокрые вещи, получается лишь протискиваясь между мужчиной и столом в комнате.

Понимаю, что совершаю ошибку, когда приходится прижаться к его торсу своим телом. Мне кажется, его жар успел прожечь меня даже через объемный свитер.

Заинтересованный мужской взгляд сразу стреляет к зажатым в руке вместе с другой одеждой трусикам. Дура, блин! Идиотка несчастная! Я ведь совсем не подумал о том, что белье будет висеть на веревке вместе с другими вещами.

Но мужчина лишь хмыкает, никак не комментируя происходящего. А мое лицо заливает жгучая краска. Сквозь землю провалиться готова!

Пока развешиваю одежду, свитер то и дело задирается. Не такой уж он и длинный, как я на радостях подумала. Ловлю взгляд хозяина дома, направленный на мои оголенные бедра. Он смотрит без стеснения. Вообще не парится, как это выглядит со стороны. И это смущает еще больше. Я будто чувствую его власть надо мной. Точно так и должно быть.

Закипает чайник. Мужик кивает в сторону стола, и я усаживаюсь на стул. Передо мной ставится горячая кружка, порезанный хлеб, нож, пачка масла и отрез вареной колбасы.

– Ешь, – все, что говорит хозяин дома прежде, чем снова выйти на улицу.

Выдыхаю и оглядываюсь. Громила пока меня не трогает, и это хороший знак. По крайней мере, мне хочется в это верить.

Сижу в основной комнате, отгороженной от подобия кухни тонкой деревянной перегородкой и здоровой печью с лежанкой. Здесь, кроме стола, нескольких стульев и шкафа, имеется и кровать. Одна единственная. И не сказать что широкая.

Вот это я влипла… Осознание происходящего и переполняющая жалость к себе набрасываются на меня со страшной силой. В глазах появляются слезы.

За окном завывает. Кажется, будто снаружи разверзся ледяной ад. Тихо потрескивают дрова в печи. Становится как жутко находиться в доме одной. Уже слипаются глаза. А ОН все не возвращается.

Теперь слезы становятся ощутимыми. Мне обидно и страшно. Чувствуя себя самой несчастной на свете, забираюсь на кровать. Забиваюсь в самый угол к стене, укутываясь сразу и одеялом и покрывалом. Скручиваюсь калачиком. Сознание проваливается.

Утро. Мы идем на другой конец деревни. Точнее, это ОН идет, а я еле тащусь следом. В безразмерных сапогах, внутри которых меха больше, чем в моей шубе, едва передвигаю ноги. В тулупе, которым меня можно раза четыре полностью обернуть, прячу руки и голову. На ней, кстати, меховая ушанка.

Выгляжу я смешно, вот только смеяться совсем не хочется. Радует сейчас лишь одно – громила выполнил обещание помочь с машиной.

Проснулась я, когда вновь услышала кипение чайника. Мужчина, снова оголенный до пояса, расставлял на стол продукты. По сильно примятому краю кровати, стало понятно, что он ночью спал рядом. От этой новости сердце пропускает удар. Кожу начинает печь. Он ведь такой громадный… Значит, всю ночь прижимался ко мне. Может быть, даже неприлично лапал… «Но вроде же все нормально?» – уверяю себя. Ничего плохого не случилось. И можно немного выдохнуть.

А после завтрака хозяин дома заставил меня одеваться в приготовленные вещи. Я не сопротивлялась. Просто не было смысла.

– Привет, мужики! – миновав не больше десятка домов, оказываемся в нужном месте. – Семеныч где? Нам трактор нужен.

– Да бухой Семеныч! – отзывается кто-то. – Теперь к ночи проспится, в лучшем случае.

Слышится резкий звук какого-то рабочего инструмента, и я сильнее кутаюсь в свое одеяние.

– А это у нас кто? – задает вопрос один из мужиков, когда жужжащий звук прекращается.

– Племянник. Погостить приехал, – сообщает мой спаситель, даже не взглянув в мою сторону.

– Не знал, что у тебя есть кто.

– Так что с трактором? – мой спутник никак не реагирует на последнее высказывание. А мне плевать, как меня назвали. Лишь бы машину вернуть. Да побыстрее.

– Вчера не заводился. Ремонтировать надо.

Черт! Дурацкие новости.

– Там в углу сядь, – распоряжается гигант, теперь уже смиряя меня многозначительным взглядом.

Я исполняю, потому что вариантов больше нет. Да и раз мы не уходим, то выход есть. Я надеюсь… По крайней мере Цербер, если это конечно он, пока не узнал меня.

Сажусь на скамейку в том месте, где указано. Нос прячу в тулуп. Ммм… как пахнет! Притягательный мужской запах. С такого и одуреть недолго.

Чувствую, как начинает печь щеки, когда вспоминаю ночь, проведенную в постели с хозяином одежды.

Но из размышлений, которые должны быть паршивыми, но почему-то такими не являются, а, наоборот, рождают странный трепет в груди, меня выдергивает гул приближающегося транспорта.

Вглядываюсь вдаль, где по плотному снежному насту мчатся… снегоходы. На секунду в голове вспыхивает радость. Может, это люди отца? Нашли машину по маячку, а теперь ищут меня?

Но порадоваться не успеваю. Люди, заглянувшие на огонек – не шестерки отца. Их лица мне незнакомы. Поэтому предпочитаю не высовываться, сначала прощупать почву.

Прибывшие останавливаются совсем близко. Один из них слезает с «машины» и топает под навес. Очень крупный. Не меньше моего спасителя. А то и больше. Жуткое свирепое лицо, словно выточено из камня. В него бьет сильный ветер и колючий снег, а мужчина даже не морщится.