Одиссея генерала Яхонтова - Афанасьев Анатолий Владимирович. Страница 71

Когда церемония награждения закончилась, Яхонтов долго стоял в Кремле у памятника Ленину. Никто не решился его потревожить. Никто не знает, о чем он передумал за те минуты. Может быть, перед его мысленным взором прошла вся его жизнь? Скорее всего так…

Наверное, в сердце его была и горечь оттого, что не сразу он понял правду, принесенную миру величайшим сыном России. И это непонимание стало основной причиной того, что долгие десятилетия провел он на чужбине. Но — не стал чужаком. Иначе его не пригласили бы сегодня в Кремль. А раз пригласили, раз вручили ему советский орден, значит, Советская Родина подводит баланс его жизни со знаком плюс…

Орден Дружбы народов. Какое точное название! Разве не ради дружбы народов он проработал несколько десятилетий в Америке? Разве не эта идея лежала в основе его книг, статей, лекций? Разве не в дружбе народов видел он единственную гарантию того, что человечество уцелеет в ядерно-ракетный век?

Вскоре он написал в одной из статей:

«Я безгранично счастлив. Счастлив, что наконец вернулся в свою родную, горячо любимую страну. Счастлив, что живу среди близких и дорогих мне людей, среди друзей. Счастлив, что Советское правительство удостоило меня такой высокой награды. Выходит, не зря прожил я жизнь».

В семьдесят шестом году была опубликована основная часть написанного Яхонтовым Hß Родине. В ноябре — статья в журнале «США…» В июньском, а затем с августовского по декабрьский номер «Отчизны»— воспоминания, вернее, отрывки из воспоминаний. Как у многих старых людей, у Виктора Александровича живо вставали в воображении картины детства и юности. Вспоминались кадетские шалости, поездка к родственникам в деревню на тверской земле. Вспоминался даже говор тех крестьян, с которыми мальчиком он общался тогда в теткином имении. А может быть, это потому, что он ловил такой же говор старушек, сидящих у подъезда, когда медленно проходил мимо них, выйдя из машины. И платки эти старухи повязывали так же, как в деревне в конце XIX века…

Видимо, Яхонтов не рассчитал силы, когда работал над мемуарами для «Отчизны». Судя по началу, можно было ожидать подробного изложения зарубежного периода его жизни. Но этого он сделать уже не смог. Каждая страница давалась все труднее и труднее…

Летом 1977 года навестить отца приехала Ольга Викторовна. Они провели несколько дней в Москве, а потом вместе уехали в Ленинград. Это была последняя поездка Яхонтова в родной город. Обществу «Родина» удалось устроить его в столь знакомой «Астории». Вместе с дочерью съездил он на могилу Мальвины Витольдовны. Но вот Олечка взошла по трапу на борт лайнера и уплыла домой, в Америку. При прощании оба остро осознавали, что больше не увидятся…

И как всегда, от грустных мыслей спасала работа. Сколько позволяли силы, Яхонтов писал в «Русский голос». Он понимал, что с его уходом газета ослабела. Тревожило и то, что на смену разрядке шла новая волна международной напряженности. Яхонтов был достаточно искушен в американской политической кухне, чтобы не схватывать мгновенно новые тенденции. К тому же он давно заприметил ставшего теперь помощником президента по национальной безопасности господина Збигнева Бжезинского с его оголтелым антисоветизмом и низкого пошиба русофобией. Пресса донесла известие о том, как заинтересовался «Збиг» этническим оружием, над которым вовсю уже работали фашиствующие ученые ЮАР, Израиля, а возможно, и других буржуазных стран. Бжезинский кричал на одном из заседаний, что ему позарез нужно оружие, которое убивало бы только русских, русских по национальности… И все же в повестку дня стало официальное признание паритета. Кто бы мог помыслить об этом в 1919 году? В 1946-м? Да и зачем забираться так далеко. Еще в 1968 году после президентских выборов Ричард Никсон напыщенно декларировал: «Не думаю, чтобы Соединенные Штаты могли позволить себе признать концепцию паритета с Советским Союзом». И вот — приходится признавать. Но внутри США — Яхонтов в этом не сомневался — такой поворот событий повлечет за собой возвышение правых, может быть, нечто вроде второго издания маккартизма. Но это уже злоба от бессилия. Главное — паритет признан! Он, Яхонтов, все-таки дожил до этого!

И пусть как заклинание повторяет президент Картер, что капиталистическая система не только самое правильное и справедливое устройство, но она «лучше всего способствует человеческой природе», это наиболее эффективный способ организации общества во имя общего блага. Но если это так, зачем тогда вся антикоммунистическая возня, зачем чудовищные траты на эту возню? Не получается, господин президент, арахисовый фермер из арахисового штата, а точнее говоря — прилежный выученик Трехсторонней комиссии. Сколько их было — готовых тем или иным способом сокрушить социализм, одолеть Россию. Все тщетно, господа. Тщетно морализирование Картера. Был уже такой, Вильсон, тоже моралист. Яхонтов приехал в Америку как раз при Вильсоне. А что, если попробовать написать статью, сопоставить этих двух «высокоморальных» президентов?

Он работал, напрягая слабеющие силы… Но всему на свете есть предел. 10 октября 1978 года на девяносто восьмом году жизни Яхонтов скончался. Гроб с его телом был установлен в конференц-зале общества «Родина». Проститься с покойным пришло много людей — начиная со старых знакомых еще по той, зарубежной, жизни и кончая молодыми соседями по дому.

Согласно завещанию Виктора Александровича его тело кремировали. Урну с прахом перевезли в Ленинград и захоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, в одной могиле с Мальвиной Витольдовной.

4 мая 1979 года на могиле был установлен памятник — черная гранитная плита.

По преданию, Петр Первый выбрал это место для монастыря и собора потому, что именно здесь 15 июля 1241 года Александр Невский разбил шведов. Для каждого русского патриота Александро-Невская лавра — место особое. Оно названо именем одного из величайших героев отечественной истории. Здесь похоронены Александр Невский, Суворов, Ломоносов, Карамзин, Жуковский, Крылов, Гончаров, Достоевский…

И еще вспомним, читатель: имя Александра Невского носил тот полк, где служил когда-то Яхонтов, где стал он подлинным отцом-командиром для своих солдат. И они поднесли своему ротному при прощании адрес, который он пронес как реликвию через все свои скитания. Так высокой символикой наполнилось и место последнего успокоения Виктора Александровича Яхонтова.

На его могиле, на гранитной плите, кроме имени, отчества, фамилии и дат жизни, выбито три слова: ученый, писатель, патриот.

Жаль, что из-за юридической точности нельзя было выбить на плите еще одно слово — генерал. Формально он был генералом всего семь дней, но он останется в нашей памяти генералом. Вопросы, обращенные к нему из зала, начинались обычно со слова «генерал». Красным генералом называла его реакционная пресса. Наш генерал — говорили о нем в рабочих клубах.

Единственный вариант судьбы

Судьба Яхонтова уникальна. Невероятно само его долгожительство — в гуще политических событий, в стрессовой атмосфере мировых столиц. Поражает сложность его биографии. Трудно дать такому человеку краткое определение. Формулировка статьи о нем в Большой советской энциклопедии — русский политический деятель — безусловно верна, но слишком обща. Яхонтов один в своем роде. Впрочем, разве нельзя сказать так о любом человеке? И допустимо ли говорить об исключительности чьего-то жизненного пути в ту эпоху и в той среде?

В послереволюционной русской эмиграции, частицей которой был Яхонтов, были люди с судьбами не менее фантастическими. Вспомним хотя бы князя Мещерского, жившего во Франции. Он откликнулся на призыв Гитлера принять участие в «освобождении России от большевиков» и добровольно пошел служить фашистским оккупантам. ГІопав на свою бывшую родину и увидев, как встречает «освободителей» русский народ и что творят с этим народом захватчики, Мещерский полностью переменил взгляды. Находясь в отпуске во Франции, он дезертировал из вермахта, перешел на подпольное положение, стал участником французского Сопротивления. Чем не сюжет для приключенческого телесериала!