Цугцванг (СИ) - Тес Ария. Страница 87
Дело в том, что я не знаю, когда она позвонит. Должна до восьми вечера, но что если нет? Максу нужно будет уехать. Он сразу мне сказал, что сможет быть у меня до девяти максимум…
«А что если мама не позвонит до этого момента?»
Так я и оказываюсь на очередном своем нервном пике. Готовить мне особо нет нужды, я ведь встречаю Новый год одна, если не считать белый, любопытный комок, который уже обосновался в квартире и знал ее лучше меня. Вот и сейчас Лýна напоминает о себе каким-то громким грохотом со стороны гостиной, от которого я вздрагиваю и чуть не режу себе руки.
— Лýна! Твою мать! Прекрати лазать!
Девочка прибегает ко мне, осматривается, и я улыбаюсь. Она всегда так делает, будто и не натворила ничего, а это все лишь обстоятельства, которые сильнее, чем ее скромная персона.
«Прямо, как Элай…» — мне становится дико грустно, как по щелчку пальцев.
Смотрю в миску с нарезанными овощами и руки опускаются. Я ведь понятия не имею, удасться ли мне поговорить хотя бы с мамой, о нем и речи идти не может. Там, где он есть сейчас, нет никаких телефонов, и, конечно, мне это известно.
Лýна громко мяучет, выдирая меня из состояния депрессивного ступора, и на этот раз я ей даже благодарна. Слабо улыбаюсь и киваю, продолжая нарезать салат. Зачем-то. Наверно исключительно потому что готовка всегда меня успокаивала, да и первого января будет дико в падлу даже вставать с дивана, и как же хорошо, если уже все будет сделано, да?
Стараюсь себя этим и успокоить, пока мариную утку, нарезаю еще и оливье, готовлю бутерброды. Так и проходит весь мой день — в хлопотах.
19:03
Наконец ключ поворачивается, и я, развернувшись лицом к двери, где от нервов провела последние пятнадцать минут, придирчиво изучая узоры на шкафу, полу и стенах, смотрю точно на могучую спину.
— О.
На секунду он замирает в проходе, потом выгибает брови и издает смешок, закрывая за собой замок.
— Дай угадаю. Стоишь здесь давно? Надеюсь не с…
— Она звонила?
— Нет, успокойся. Я бы тебе сообщил.
— Ну…да. Точно… — рассеяно киваю, а потом устало вздыхаю и бреду в сторону кухни, — Хочешь есть?
Хочет. Макс всегда хочет есть и заниматься сексом, и если обычно я не против, сегодня ему пришлось обойтись только первым пунктом. Я так нервничаю, что не могу отвлечься ни на секунду, и все время, что он трапезничает, стучу по столу и смотрю на экран сотового. Разговор не клеится, но сегодня он не против. Быстро оставив попытки как-то меня расшевелить, последний час все, что мы делаем — это сидим и молчим. Макс играет с кошкой, которая забралась ему на руки, как обычно, я пялюсь на свой старенький айфон — ничего нового и интересного, в принципе, хотя иногда объект моего внимания и заменяют часы. Чертово время бежит неумолимо. Только пять минут назад было семь часов, а уже половина девятого, и мне не надо напоминать, что Макс должен уехать в девять. Я итак это помню…
— Малыш, мне скоро уезжать, — все равно тихо говорит, — Мне…
— Я помню. Она позвонит.
— Амелия…
— Она позвонит!
Грубо выходит, и мне стыдно, но я не извиняюсь. Забываю, по правде говоря, снова опуская взгляд на единственно важную вещь. Я знаю, что он поймет. Не станет меня кусать или винить, потому что слишком хорошо понимает, кто для любого ребенка, сколько бы ему не стукнуло, значит его мамочка. Для меня она значила все и даже чуточку больше, я из тех, кто сильно привязан к своему родителю…
— Если что, я смогу задержаться на полчаса, — еще через десять минут разрывает тишину Макс, словно подтверждая все мои мысли, и я благодарно киваю.
— Спасибо.
Но, к сожалению, мама не звонит даже в девять. И в девять пятнадцать тишина. Мне так страшно становится, аж до слез, не услышать ее в этот день — катастрофа, не меньше. Мало того, что она будет сильно переживать, если мы не поговорим, хотя в принципе и нет ничего страшного, если мы поговорим завтра, но…
«Встречать Новый год без мамы? Это же…так ужасно…» — слезы скатываются с глаз, когда на часах отражается время: 21.22, и я слышу где-то со стороны шумный выдох Макса.
Наверно, если бы он мог оставить мне телефон, он бы так и сделал, но, к сожалению, это невозможно. Его семья и без того сильно дергается и дергает его по моей вине, а если они узнают, что он пошел у меня на поводу, и вовсе взбунтуют.
«Неизвестно, чем это все может кончиться…они итак на нервах…»
И я хочу что-то ему сказать, но не успеваю. Наконец телефон оживает.
— Мама! Мамочка!
Буквально воплю, хватая сотовый так, будто это последний кусок хлеба в период страшного голода, и невольно всхлипываю, когда слышу ее мягкий смех.
— Здравствуй, моя родная, маленькая звездочка…
Я всегда знаю, что мама позвонит. С тех пор, как я в Москве — она делает это в восемь вечера каждый год, оттуда такая твердая уверенность. Сегодня не вышло, потому что Камилла объелась креветками, и ей было плохо, но даже это сыграло на руку — мама не спрашивала почему я так взволнована и плачу. Можно было избежать тягостного объяснения и сразу приступить к обсуждению последних новостей. С ее стороны был длинный рассказ, как круто им на островах, где они спрятались.
«Тут и океан, Мили, и солнышко, свежие фрукты, а еще такой колорит, которого ты в жизни не видела!»
С моей же…по факту, я мало что могла ей рассказать, чтобы не подставить Макса, разве что о своем решении изменить профессию.
«Выгорание, мам, это называется так…»
Бросив взгляд на Макса, я слегка улыбаюсь и отворачиваюсь. К сожалению да, мне надо говорить с ней на громкой связи, чтобы он все слышал — условия его семьи, — но я не сильно переживаю. Мне нечего скрывать, да и тайных сообщений о спасении я передавать не собираюсь. Я просто хотела услышать ее голос…
Наконец, когда трубки повешены, и я могу дышать свободно, я поворачиваюсь к нему лицом, сияя.
— Спасибо большое!
Макс мягко улыбается в ответ, слегка мотает головой и тихо, почти шепотом отвечает:
— Не за что.
Я было хочу подойти, чтобы поцеловать его, обнять — мне это нужно самой в первую очередь, — но тут взгляд сам собой, видимо по привычке, цепляется за часы. 22:23. И я расширяю глаза…
— Макс, время!
Он неохотно и сам смотрит, потом возвращается ко мне, сжимающей руки внизу живота от неловкости.
— Почему ты не сказал?
— Не хотел тебе мешать.
— Но ты же опоздаешь?…
— Плевать, выкручусь. Иди ко мне, малыш.
Конечно, времени у нас совсем нет, но поцелуй он успевает мне оставить, и когда я его провожаю, думаю, что снова умру. Так не хочется его отпускать…и я знаю, что ему тоже не хочется уходить. Макс прижимается ко мне лбом, тяжело дышит и шепчет, подтверждая:
— Не хочу уезжать.
— Знаю. Я тоже не хочу, чтобы ты уезжал…
Вздыхает, нежно поглаживая мою щеку.
— Завтра, как проснусь, сразу к тебе. Не ешь всю утку!
— Там целая тушка! — хихикаю, — Думаешь осилю?
— Мне жаль, что ты будешь одна.
Отстраняюсь от неожиданного признания, и вижу в глазах знакомое мне сожаление, поэтому хочу его успокоить. Глажу по щеке, привстаю на полупальчики и оставляю последний в этом году поцелуй на горячо любимых губах.
— Я буду не одна. Со мной же Лýна, — Макс слегка подкатывает глаза, улыбается в ответ, и я шепотом добавляю, — Не переживай, я все понимаю. И что это не твой выбор тоже. Встретимся в следующем году?
— Еще бы.
— Я буду в белом.
Есть в Максе одна забавная «ненависть». Так, ничего серьезного, но его дико бесят «Сумерки» и все, что с ними связано. Как только я об этом узнала, начала подкалывать его то тут, то там, и наблюдать, как он фыркает и отплёвывается, а еще не забывает закатить глаза, «чтобы мозг свой увидеть». Так происходит и сейчас. Стоит мне произнести знаменитое окончание знаменитой фразы, как он тут же отстраняется и громко цыкает, а потом идет к лифту, не оборачиваясь.