Последний натиск на восток ч. 1 (СИ) - Чайка Дмитрий. Страница 7

— Почему не спросил в районе у гавани Неорион? — удивленно посмотрел на него нотарий. — Все варвары селятся там. Его совершенно точно знают тамошние купцы.

— Спрашивал уже, — развел руками Вацлав. — Не видел его никто. Но я точно знаю, он тут живет.

— Может, на том берегу Золотого Рога, в Галате? — задумался нотарий, лениво макая кусок хлеба в остатки соуса. Он объелся сверх меры, но оставить на столе хоть что-то был просто не в состоянии. — Надо будет проверить.

— Сколько нужно времени? — Вацлав посмотрел ему прямо в глаза и нотарий немного заробел. Варвар из глухого угла, который приехал наниматься в приказчики! Ну, конечно! Этот молодой мужчина с короткой бородкой его зарежет и даже аппетит себе не испортит.

— Неделю где-то, — нотарий облизал пересохшие губы. — Работа большая. Солид серебром возьму, не меньше.

— Хорошо, — не стал торговаться Вацлав и бросил на стол глухо звякнувший мешочек. — У тебя семь дней. Тут двадцать кератиев задатка.

— Хорошо, — оживился нотарий. — Все сделаем в лучшем виде.

— Ровно через семь дней, — пристально посмотрел на него Вацлав. — В этой харчевне, в это же время. И не вздумай меня обмануть. Накажу.

— Конечно, господин, — нотарий ощутил на себе тяжелый взгляд варвара и проглотил комок в горле.

— Я провожу уважаемого нотария, хозяин? — Коста заботливо взял чиновника под локоток. — Тут очень жарко, почтенный сомлел малость. Я его на воздух выведу.

Они вышли на улицу, и нотарий вытер пот со лба. Ему стало не по себе, когда он понял, что обмануть этого человека у него просто не хватит духу. А ведь он так и хотел сделать…

— Чего мнешься? — спросил его Коста, протягивая ладонь. — Гони мою долю, как договаривались. Пять кератиев, почтенный! Пять, а не четыре! Я не слепой и умею считать.

Коста был на седьмом небе от счастья. Он и деньжат по легкому срубил, и свою клятву Деве Марии не нарушил. Ведь он хозяйские деньги не брал, это императорского слуги деньги были. А на счет того, чтобы совсем деньги не зарабатывать, Коста никаких обещаний не давал. Его совесть была чиста.

Глава 4

Октябрь 629 года. Запад Словении. Граница с Баварскими землями.

Староста Любим поднимался по лестнице в каменную башню, что сложили всем миром прямо на границе княжества. Он лез кое-как, цепляясь больше одной правой рукой. Левая, после похода в землю ляхов, гнулась худо. Наконечник копья ударил в плечо, где, видать, пересек какую-то нужную жилу. Кровь, что ударила тогда фонтаном, кое-как прижгли, а вот рука с тех пор щит не держала. Потому и получил Любим отставку, хотя сам боярин Стоян обещал вскорости отдать ему под начало сотню. Так вот перечеркнуло всю жизнь то проклятое копье, и подарило жизнь новую. Из нескольких предложений, что сделали ему в Приказе Большого Дворца, он выбрал именно это. Он решил вернуться на землю, получив в управление дальнюю волость в дулебских землях. Волость та раскинулась на том самом месте, где торговый тракт проходит через Баварский лес и идет из Ратисбоны на стольный Новгород. Пограничные старосты не только посевом полбы и распределением жаток по передовым весям ведали, но и в военное время роту бойцов должны были возглавить числом в полторы сотни обученных держать лук и копье мужиков. Граница — она и есть граница. То людишки лихие шалят, то шайка словен с севера придет, то какой-нибудь скорбный головой баварский граф ударится в разбой, считая себя непобедимым только потому, что на него и не нападает никто. Народ на границе жил ушлый, с малолетства с коротким луком и парой дротиков в руках. Не чета землям за столицей, где родовичи уже и позабыли, как варнак на колу выглядит. Там Тайный Приказ землю носом роет, а всю подозрительную шваль давным-давно послали камень рубить.

Башня вышла на славу! Три яруса внутри, где будут лежать припасы и устроятся люди. Наверху — большая жаровня, запас дров и бочонки смолы, что запылают ярким факелом, коптя почем зря. По этому сигналу родовичи должны будут в лес уходить, на дальние заимки, оставив бригады лесорубов, которые завалят торную дорогу упавшими стволами. Любим ходил по кровле, размышляя. Башня хороша, слов нет, но не то. Не то!

— Чего задумался, староста Любим? — услышал он знакомый голос.

— Княже! — Любим наклонил голову и ударил себя кулаком в грудь. — Староста Любим, десятник третьей сотни первой тагмы. Отставлен по ранению.

— Слышал о тебе Любим, — серьезно сказал князь. — Боярин Лют хвалит тебя, и жупан Моимир тоже. Как тебе башня?

— Все хорошо, княже, да только не додумано кое-что, — поморщился Любим. — Один хороший лучник весь гарнизон перебьет. Нужно зубья делать, а еще лучше кусок стены вперед вынести, чтобы вниз можно было бить.

— Машикули! — ахнул князь, но его никто не понял. Тут такого слова и не знал никто. — Как же я мог такое забыть! Мастера ко мне!

Запыхавшийся каменщик поднялся тут же и сдернул с головы войлочный колпак.

— Сделаешь, как он скажет! — показал князь на Любима. — Надо надстройку соорудить, чтобы верх у башни вперед нависал, а бойницы строго вниз смотрели. Тогда можно будет и из лука бить, и кипяток врагу лить на головы.

— Слушаюсь, ваша светлость, — поклонился каменщик. — До холодов сделаем. Только из-за этого каждую башню месяца на полтора-два строить дольше придется. Людей бы добавить.

— Добавим, — кивнул князь, а боярин Лют, которому тоже пришлось залезть сюда по приставной лестнице, хмуро кивнул. Не с его пузом такие упражнения выделывать. — И в Новгороде верх тоже так построим. Нам это сотни жизней сбережет. Боярин! Старосте Любиму медную гривну за усердие выдать и премию в тридцать рублей. Нет! Тридцать мало будет. Пятьдесят!

— Ох! — раскрыл рот Любим. Он в войске гривну выслужить не сумел, а уж денег таких сроду в руках не держал.

— И лекарю нашему покажи его, — добавил вдруг князь. — Пусть руку его посмотрит. Думается мне, массаж старосте на пользу пойдет. И сухое тепло. Рука работает, просто слабая, должна понемногу восстановиться.

Колдовство, — думал Любим. Как есть, колдовство. Все войско знало, что легат Деметрий хромой в эти земли пришел, а князь ему ногу переломал и срастил заново. Деметрий до сих пор на левую ногу немного припадает, если свои сапоги снимет. У них же одна подошва толще другой.

Гривна! Пятьдесят рублей серебром! А если еще и рука работать, как раньше начнет, он, Любим, за князя в огонь и воду пойдет. И он подумал:

— Женюсь! Как гривну получу, сразу женюсь. Теперь-то мне дочка жупана точно не откажет.

Князь Самослав ехал назад, в столицу. Места под будущие башни были намечены, и кое-где уже велись строительные работы. Не было у княжества возможности защитить страну цепью замков. Не было для этого ни сил, ни людей. Да, и необходимости особенной не было, если честно. Солеград и Новгород — первоклассные крепости по этим временам, а франки только в поле сильны. Крепости они брать не умеют и не любят, зато могут сидеть в осаде, пока половина войска от поноса не передохнет. Но ему, Самославу, от этого не легче будет. Орда германцев разорит землю так, что тут лет пять потом даже трава не вырастет. Франки могли выставить до ста тысяч войска, призвав всех, кто может держать копье. Такое было уже не раз. Северная Италия до сих пор их набеги помнит. И готская Септимания(1)… И саксы… И фризы… И бретонцы…

Что он может им противопоставить? Только отменную выучку своего легиона и аварскую конницу. Да только нужно ли ему лоб в лоб биться с огромным войском? Зачем? Чтобы победить и героически угробить свое войско, выращенное с такой любовью и старанием?

— Ну, уж нет, — сказал сам себе в усы князь. — Героические битвы — это не наш метод. Наш метод — битвы победоносные. Хоть бы Добрята в своей Бургундии закрепился! Ведь может получиться у парня. Может! Я в него верю! Не ко времени поход франков в следующем году. Ведь все труды прахом пойдут!

Впереди показались недостроенные стены Новгорода. Большой посад, где люди обустраивались всерьез и надолго, шумел и гудел, словно пчелиный улей. До князя доносилась речь словен и баварцев, саксов и данов, бургундская латынь и греческий язык ромеев, была слышна перебранка франков из Нейстрии и Австразии, и даже чудной выговор испанских готов уже иногда цеплял его ухо. По улицам катились груженые телеги, а на пристани легко одетые крепыши с сопением тащили на пузатый корабль ящики и горшки. Тут кто-то хотел до холодов в Белград дойти, чтобы по весне сразу же двинуть с товаром в столицу мира, Константинополь. Вот харчевня стоит, куда с государевой винокурни настойки отпускают. Бывшему сотнику отдали это право. Только-только у него дело пошло. Эх! Князь даже губу прикусил. Если франки сюда дойдут, посад сжечь придется. Весь сжечь, до последней лачуги! И склады, и мануфактуры, и даже мельницы. Жаль до слез просто!