Железо и кровь. Франко-германская война - Бодров Андрей. Страница 28

К этому следует добавить, что все три командующих армиями находились друг с другом не в лучших отношениях. Отношения с Мольтке у Фридриха Карла и Штайнмеца также складывались не лучшим образом. Единственным из командующих армиями, в общении с которым у шефа Большого генерального штаба не было никаких проблем, являлся прусский кронпринц. Однако это сполна компенсировалось трениями, существовавшими у Мольтке с начальником штаба 3-й армии Блументалем. Блументаль в явной форме страдал комплексом недооцененного и вечно обиженного человека, считал себя великим стратегом и еще с 1864 г. относился к шефу Большого генерального штаба со смесью зависти и пренебрежения, считая, что Мольтке присваивает себе его заслуги и ворует его славу. Это, впрочем, не отменяет того факта, что Блументаль был отличным профессионалом и во многом разделял взгляды шефа Большого генерального штаба, что и позволяло им более или менее сносно взаимодействовать на протяжении всей кампании [229]. Одним словом, высший командный состав германской армии в июле 1870 г. менее всего напоминал сплоченную команду.

Несколько лучше дела обстояли непосредственно в «мозговом центре» германской армии — Большом генеральном штабе. Здесь Мольтке мог самостоятельно принимать кадровые решения и создал вполне работоспособный коллектив, насчитывавший 13 офицеров. Заместителем Мольтке являлся генерал-квартирмейстер Т. фон Подбельски. Были сформированы три «мобильных» отделения. Начальником первого — оперативного — стал подполковник П. Бронзарт фон Шеллендорф, в его сферу ответственности входило непосредственное ведение операций. Второе, информационное отделение, возглавляемое подполковником Ю. Верди дю Вернуа, отвечало за сбор и анализ информации о противнике и ведение переговоров. Железнодорожное отделение возглавлял подполковник К. фон Бранденштейн, ответственный за коммуникации сражающейся армии. Эти три сравнительно молодых офицера (ни одному из них еще не исполнилось и сорока) дружили еще с середины 1850-х гг. [230] Один из них впоследствии вспоминал: «В штабе генерала Мольтке за все полгода кампании ни разу не возникало даже малейших разногласий. Штаб состоял из круга друзей» [231]. Эта картина, безусловно, идеализирована. Однако на фоне постоянных усобиц в других командных инстанциях Большой генеральный штаб действительно выглядел едва ли не оазисом гармонии.

План Мольтке был прост: три армии должны одновременно начать наступление и, встретив противника, охватить его с флангов. Согласно расчетам главы Большого генерального штаба, это должно было произойти еще к востоку от Мозеля. Численное превосходство делало этот замысел вполне выполнимым. 31 июля прусская главная квартира во главе с королем отправилась на театр военных действий. Ее состав была обширным: помимо военных, туда входило политическое руководство, а также представители германских правящих династий и высшей знати со своими свитами. Все они требовали достойного снабжения, а также хотели быть в курсе всех событий. Количество «военных туристов», как их презрительно называли офицеры генерального штаба, превосходило все разумные пределы и создавало порой весьма ощутимые затруднения, раздражая военных. Как писал Вальдерзее, главная квартира «угрожает принять такой размер, что ее невозможно будет ни перемещать, ни расквартировать» [232]. Мольтке среди своих называл свиту «кишкой», которую лучше бы скорее оторвать [233]. Особое недовольство вызвал у многих тот факт, что военный министр Роон отправился на театр военных действий — его должностные обязанности было гораздо целесообразнее исполнять, находясь в Берлине. Однако здесь, как и в случае с назначением командных кадров, соображения военной целесообразности были вынуждены отступить на второй план. Похожая ситуация создавалась и вокруг других командных инстанций. Так, прусский кронпринц был вынужден разделить главную квартиру 3-й армии на два эшелона, чтобы она не разрослась до неприличных размеров.

В Майнц германская главная квартира прибыла 2 августа, после 37-часового путешествия по железной дороге. В процессе не обошлось без конфликтов: один из чиновников придворного ведомства организовал размещение высокопоставленных особ в вагонах, полностью противоречившее распоряжениям Бранденштейна и ущемлявшее военных. Только с некоторым трудом офицерам генерального штаба удалось восстановить статус-кво [234]. Впоследствии им еще не раз приходилось вступать в столкновения с придворными, заботившимися о комфорте и удобстве своих сюзеренов и совершенно игнорировавшими потребности армии.

Тем временем события стали разворачиваться своим чередом.

Уже в конце июля кавалерия обеих сторон начала прощупывать силы противника. Впрочем, эти действия не отличались активностью. Более того, кавалерия часто была попросту не готова к задачам, которые перед ней ставили. Так, подразделение прусского 7-го уланского полка, получившее в ночь на 21 июля приказ произвести разрушения на французской железнодорожной линии Саргёмин — Агно, сначала двое суток плутало на вражеской территории, а потом, найдя-таки железную дорогу, ограничилось снятием нескольких рельсов и организацией импровизированной баррикады. К выполнению задач подобного рода бравых улан никто не готовил, поэтому ни соответствующих специалистов, ни технических средств у них попросту не было [235].

Еще более примечательная история произошла с графом Фердинандом фон Цеппелином (впоследствии прославившимся благодаря своим гигантским дирижаблям). 24 июля он с группой кавалеристов отправился в разведывательный рейд по территории противника. Собрав ценную информацию, граф вместе со своими спутниками не нашел ничего лучшего, как остановиться на обед в таверне одной из французских деревушек. Местные жители немедленно отправили гонца в ближайший городок, и вскоре эскадрон французских конных егерей нарушил мирную трапезу немцев. Спастись удалось только графу, все его товарищи были убиты или попали в плен [236].

С французской стороны также были предприняты усилия по прояснению намерений противника. 16 июля военный министр телеграфировал генералу Фроссару, командующему передовым 2-м армейским корпусом: «Пусть основная масса ваших войск не идет дальше Сент-Авольда, но проводите разведку вплоть до самой границы <…> в особенности, организуйте шпионаж, я выделяю вам соответствующие денежные средства; вы — глаза армии» [237]. Лучшие офицеры французского Генштаба, в предвоенные годы специально изучавшие Германию, вошли под началом полковника Леваля в состав штаба армии маршала Базена. Основными источниками информации являлись выдвинутые вперед кавалерийские части и созванные в Эльзасе батальоны мобильной гвардии, местное население и платные агенты, пытавшиеся собирать сведения на вражеской территории [238].

Подполковник Фэ, занимавшийся разведкой в составе Рейнской армии, однако, отмечал, что «в искусстве шпионажа мы были крайне неискушенны», и, имея в конце июля сведения о концентрации войск противника в отдельных городах, «нам не удалось раскрыть точный состав прусских армий и предугадать их планы» [239]. В начале августа сведения французской разведки оставались весьма неполны, ограничивались точным местоположением отдельных армейских корпусов и лишь предположениями о дальнейших маневрах трех вражеских армий. Описание условий работы штаба Базена в гостинице «Европа» в Меце, оставленное Фэем, было весьма красноречивым: «Я никогда не забуду беспорядок и возбуждение, царившие в небольшом зале, предназначенном принимать, с возрастающей горячностью, тридцать офицеров, которым было поручено передавать армии импульс командования <…> Лестницы, залы и двор гостиницы были абсолютно открыты для публики, и мы, жили, таким образом, в окружении иностранцев и журналистов, чье соседство явно не способствовало секрету операций» [240].