Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе - Татар Мария. Страница 66
Альбрехт Дюрер. Немезида (Большая удача) (1501–1502)
Образ Немезиды и вязание так часто идут в романах о мисс Марпл рука об руку, что в памяти всплывает мадам Дефарж, которая «упорно продолжала вязать, неколебимая, как сама Судьба» и в итоге оказалась инструментом возмездия в «Повести о двух городах» Чарльза Диккенса. «Я могла бы проявить безжалостность, будь на то веская причина», – говорит мисс Марпл своей экономке. На вопрос, что же это за веская причина, она отвечает: «Если бы того требовала справедливость» {331}. И какое же прозвище она себе берет? «Немезида» – чем немало удивляет одного из своих клиентов. Мистер Рэфьел – человек, который нанимает мисс Марпл, поскольку считает ее «истинным гением сыска», – лишь подкрепляет связь между вязанием и борьбой за справедливость, когда в письме к ней отчаянно пытается отделить эти два занятия друг от друга: «Я представляю, как Вы сидите в удобном кресле… Я представляю, как Вы вяжете… Если Вы предпочтете заниматься вязанием, что ж, это Ваш выбор. Если же решите послужить делу справедливости, надеюсь, оно заинтересует Вас» {332}.
Все любимые занятия мисс Марпл – вязание, садоводство, болтовня и подслушивание – удобно сочетаются с рациоцинацией, и ей, в отличие от коллег-мужчин, для стимуляции своих нейронов не приходится подолгу сидеть и курить в кресле или выходить на прогулки поздним вечером. «Пустяковые» домашние дела нисколько не мешают предаваться мыслям более высокого порядка. «Ватсон, вы же знаете, что я не оставляю без внимания никакие мелочи» {333}, – говорит своему напарнику Шерлок Холмс. Как не связать его собственный метод с тем подходом, которым руководствуется мисс Марпл? Как и для старой девы, вся жизнь которой сосредоточена на мелочах, для легендарного детектива дьявол кроется в деталях – в тех пустяках, которые обычно остаются незамеченными, однако играют в его работе важнейшую роль. Точно так же, как ничтожная деталь вдруг обретает значение и становится ключом к неразрешимой на первый взгляд загадке, старая дева – казалось бы, никому не нужная и не интересная, – вдруг наделяется силой богини.
Агата Кристи, королева детектива, в каком-то смысле открыла перед пожилыми женщинами новые возможности (и это в культуре, которая высмеивала их как жалких, глупых и никчемных). Мисс Марпл, как отмечают некоторые критики, «кардинально меняет понятие "старой девы" – клейма, с помощью которого общество старается ее принизить и опошлить» {334}. Ирония судьбы: именно «грозная» мисс Марпл охраняет и восстанавливает тот самый общественный порядок, при котором старая дева рассматривается как фигура, достойная презрения (или, по крайней мере, как забавная, жалкая часть социального ландшафта). Сент-Мери-Мид – идиллическая деревушка, где с удивительной частотой происходят убийства, – нисколько не меняется: «Новый мир ничем не отличался от старого. Изменились дома… изменилась одежда, и голоса стали другими, но люди остались такими же, как были прежде». Даже разговоры, как мы узнаем, «велись те же самые» {335}. Как и в серии о Нэнси Дрю, ключевая задача мисс Марпл – восстановление репутации, наследственных прав и общественного порядка, причем для всех, в том числе для отщепенцев, изгоев и эксцентричных маргиналов, оказавшихся на задворках общества.
Эти консервативные черты мисс Марпл не покажутся удивительными тем, кто читал автобиографию Агаты Кристи. «Я была замужней дамой, – написала она, – таков был мой статус и род занятий. Попутно я писала книжки…» Так скромно рассуждает одна из самых плодовитых писательниц мира – она опубликовала около 100 романов и столько же рассказов, а также две автобиографические книги. Продажи ее сочинений исчисляются миллиардами! Домашние хлопоты не мешали Кристи писать – напротив, между ними и сочинением чернового варианта будущей книги существовал удобный симбиоз: «Сюжеты своих детективных романов я нахожу за мытьем посуды» {336}. Это вполне закономерно: когда бурное воображение попадает в плен скуки (а домашние дела невыразимо скучны), в нем начинают рождаться сюжеты о тайнах и убийствах.
На протяжении XX в. женщина-детектив не раз меняла облик: из сыщицы-подростка, наблюдательной старой девы и тайного агента 1930-х гг. она превратилась в верную жену 1940-х (она помогает расследовать дело, чтобы спасти своего любимого мужчину), а потом постепенно трансформировалась в профессиональную следовательницу 1980-х и последующих десятилетий – вроде телевизионных копов Кегни и Лейси, писательницы Джессики Флетчер или крутых агентов Клариссы Старлинг и В. И. Варшавски {337}. Женщина-детектив наконец освободилась от необходимости соответствовать узкому набору стереотипов и, более не стесненная матримониальными требованиями, смогла стать, скажем так, женщиной без возраста, а ее любопытству было позволено принимать самые разные формы. Внезапно ее персональная жизнь приняла неожиданно скромные размеры. Она стала столь же несущественной, как внутренняя жизнь Филипа Марлоу, героя произведений Рэймонда Чандлера, который идет «по темным закоулкам детектива» и о котором автор заявляет: он не только «герой», он «человек цельный, простой и все же необычный» {338}.
Кэролайн Хейлбрун – преподаватель английского языка и литературы в Колумбийском университете, писавшая детективные романы под псевдонимом Аманда Кросс, – объясняла своим читателям, что сочинение детективов для нее некий способ самовыражения и «самосозидания»: так она творит для себя новую идентичность, а не просто повторяет, воспроизводит то, что у нее уже есть и всегда будет. «Я создавала себя заново, – писала она о своих экспериментах в жанре детектива. – Женщины начинают писать… тогда же, когда начинают созидать самих себя» {339}. Ее Кейт Фэнслер тоже преподает литературу, а попутно подрабатывает сыщицей, притом использует для раскрытия дел те же навыки, которые на основной работе помогают ей анализировать текст. Ведь чтение – это тоже своего рода расследование: рассказчики (надежные и ненадежные) приглашают нас вместе с ними изучать и осмысливать пространство их нарратива {340}. Можно добавить, что компульсивное вязание литературных предшественниц Кейт Фэнслер в ее случае отнюдь не случайно сменилось распутыванием нитей текстов. Кроме того, задачи, которые встают перед профессором Фэнслер, нередко имеют литературный привкус – о чем свидетельствует книга «Убийство по Джеймсу Джойсу» (1967), главы которой носят те же названия, что и рассказы из сборника Джойса «Дублинцы». А работа над делом об убийстве преподавательницы, тело которой было обнаружено в мужском туалете кафедры английского языка и литературы Гарвардского университета, создает в романе «Смерть штатного преподавателя» (Death in a Tenured Position, 1981) бессчетные возможности для литературных иронических перекличек – своеобразных «приветов» Джорджу Герберту и Шарлотте Бронте, Джордж Элиот и Генри Джеймсу.
Серия книг о Кейт Фэнслер оказалась во многом пророческой: ее создала преподавательница-феминистка, способная красноречиво и подробно рассказать о проблеме гендерной дискриминации на своей родной кафедре, а также вообразить себе совсем иное будущее, которое должно ждать и ее реальных студенток, и ее литературное детище. Вот описание, которое Хейлбрун дает своей героине-сыщице, – оно отчасти позаимствовано из трудов Кэмпбелла, вот только гендерные роли в нем поменялись местами: