Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе - Татар Мария. Страница 67

С приходом в массовую культуру женщин-сыщиц читательскому вниманию стали предлагаться кризисные ситуации, которые ранее, когда главными действующими лицами выступали преимущественно мужчины, не были частью ткани традиционного детективного повествования. Безработица, нищета и домашнее насилие – темы, которых мужчины-авторы детективов почти всегда избегали, – стали уделом таких героинь, как Корделия Грей из романа «Неподходящая работа для женщины» (An Unsuitable Job for a Woman, 1972) Ф. Д. Джеймс (вспомним сочинения Фрэнси из романа «Дерево растет в Бруклине»). Корделия – «одинокая, смелая, непривилегированная частная сыщица», которая унаследовала «захудалое убыточное детективное агентство» после самоубийства его владельца {342}. Для таких женщин-детективов найти (или сохранить) дружбу важнее, чем найти себе парня. Кроме того, в отношениях с мужчиной они видят угрозу своей выстраданной независимости: выбирая между новой зацепкой в расследовании и романтическим свиданием, они предпочтут первое. Борьба за справедливость принимает новый оборот – в центре внимания теперь стремление «все исправить» и восстановить разрушенную репутацию.

Схожим образом серия Барбары Нили о Бланш Уайт, где героиня занимается «освободительными проектами», которые традиционно не попадали в поле зрения детективов из романов прошлых лет, знаменует собой вторую волну кардинальных перемен в образе женщины-детектива {343}. Бланш, чернокожая женщина, отлично владеет приемом мисс Марпл – скрываться у всех на виду и незаметно собирать информацию и улики. Она – домработница, которая благодаря своей расе и своему статусу оказывается дважды невидимой для собственных нанимателей и всего их окружения. Чтобы никто точно ничего не заподозрил, она вдобавок еще и прикидывается дурочкой: «Многие черные сочли бы, что разыгрывать дурачка неприемлемо, но для нее это порой было удачным прикрытием. Кроме того, ей втайне доставляло удовольствие обводить вокруг пальца людей, которые считали себя умнее ее лишь на основании ее внешнего вида и рода деятельности» {344}.

«Ночка». «Клякса». «Смоляное Чучелко». Так дразнят Бланш ее родственники из-за того, что она (всего на тон) темнее их самих. Но то, что раньше казалось ей обидным, становится для нее источником силы, когда она действительно превращается в Ночку, «выскальзывает поздней ночью из дома и, невидимая, крадется по району». Внезапно она оказывается «особенной», «удивительной» и «могущественной», способной собирать информацию так эффективно, что другим кажется, будто она обрела второе зрение. Мантия-невидимка открывает перед Бланш доселе невиданные возможности – так же, как и умение терпеливо выслушивать собеседника. Она знает, что сказителя нельзя торопить: «Их ритм, паузы между словами, интонация были так же важны для истории, как и сами слова».

Хотя Бланш столь же любопытна и неравнодушна, как и ее белые коллеги-сыщицы из других детективных романов, она сталкивается с испытаниями, о которых Кейт Фэнслер или даже Корделия Грей не имеют ни малейшего представления. Для нее расовая принадлежность – основополагающий факт всей жизни. Из-за нее Бланш состоит в сложных отношениях с представителями закона («Бланш в бегах» (Blanche on the Lam, 1992) начинается с побега из тюрьмы) и имеет социальные обязательства, незнакомые одиноким независимым дамам, которыми полнятся ряды сыщиц и частных детективов (Бланш активно участвует в воспитании двоих детей умершей сестры). Будучи чернокожей, она испытывает обостренное чувство долга перед сообществом, к которому принадлежит. В конце она отказывается брать «взятку за молчание», или, скажем так, «плату за моральный ущерб», которая могла бы обеспечить ей комфортную жизнь, и решает добиться полной справедливости, чтобы остаться верной памяти Нейта – жертвы чокнутого убийцы, которого она преследует.

Женщины-детективы всегда казались людьми особого сорта. Замкнутые по своей натуре, они часто изображались одинокими, и их собственный социальный статус, как правило, был невысок, хотя они расследовали убийства богатых и знаменитых. И вдруг в эту компанию ворвалась фигура, в мгновение ока ставшая звездой: эффектная, загадочная и наделенная качествами, которые тотчас превратили ее в самую настоящую супергероиню. Она тоже раскрывает преступления (и у нее тоже есть тихая и скромная «маскировочная» ипостась, которая связывает ее с пожилыми сыщицами и счастливыми старыми девами Луизы Мэй Олкотт), но для борьбы с нарушителями закона она использует гораздо больше, чем один лишь блестящий ум.

Чудо-женщина! Кто бы мог подумать, что американская культура 1940-х гг. будет способна породить упрямого гения, которому хватит смелости придумать женщину, способную совершать «поразительные подвиги» в «быстро меняющемся мире». Первое издание комикса «Чудо-женщина» открывается изображением летящей в воздухе Дианы, обутой в сапоги на шпильке и одетой в синюю юбку с белыми звездочками и красный лиф с золотым орлом на груди. «Наконец-то, – читаем мы, – в мире, раздираемом мужской ненавистью и враждой, появилась женщина, для которой беды и победы мужчин – лишь детская игра» {345}. Этот образ и эти слова идеально отражают представления Уильяма Моултона Марстона о способности женщин защищать и спасать.

Доктор наук Уильям Моултон Марстон – юрист, психолог, сценарист и изобретатель – был, возможно, единственным мужчиной (и уж точно одним из очень немногих) с воображением, способным породить такую героиню, как Чудо-женщина. Его радикальные политические взгляды, эксцентричные убеждения и весьма неординарная семейная ситуация превратили его в своего рода аномалию, чудо эпохи. Окончив Гарвард в 1915 г., Марстон продолжил обучение и получил еще два диплома – один по юриспруденции, второй по философии. Вооружившись этими двумя дипломами, он придумал новую мифологию с героиней-женщиной в центре, что было абсолютно невероятно во времена, когда США готовились вступить в кровавую мировую войну, которую вели в основном мужчины и которая привела к гибели 75 миллионов человек по всему миру. А в тылу многие американские женщины пополнили ряды трудящихся, взяв на себя жизненно важные для страны роли, – даже если они выглядели не так героически (в традиционном смысле этого слова), как отправлявшиеся за океан солдаты.

Марстон был интеллектуальным первопроходцем, боровшимся с предрассудками и намного опередившим свое время. Его труд «Эмоции нормальных людей» (Emotions of Normal People), опубликованный в 1928 г., более чем за 10 лет до вступления США во Вторую мировую войну, начинался как работа по психологической теории, но затем приобретал черты политического манифеста, где провозглашалось, что женщины вскоре возьмут верх над мужчинами и научат их тому, что «любовь (настоящая любовь, а не "сексуальный аппетит") составляет… конечную цель всякой деятельности». Привлечение «проводников любви» для перевоспитания мужчин в корне изменило бы наш мир и позволило бы создать более милосердный общественный порядок, при котором такие «маскулинные» проявления, как насилие, агрессия и принуждение, уже не играли бы ведущую роль. Власть могла бы перейти к женщинам, заявил он позже: «Когда-нибудь, я искренне на это надеюсь, женщины начнут создавать школы и университеты любви» {346}. Менее чем через 10 лет, в 1937 г. (за четыре года до вступления США в боевые действия), Марстон в выступлении на заседании Гарвардского клуба Нью-Йорка предрек, что в следующем тысячелетии женщины получат политическую и экономическую власть над страной. Цитируя Марстона, газета The Washington Post написала, что «женщины в два раза более эмоционально развиты… чем мужчины. И когда они разовьют способность добиваться мирового успеха вдобавок к способности любить, которая у них уже и так есть, они, очевидно, начнут управлять бизнесом, страной и всем миром» {347}.