В объятьях олигарха - Афанасьев Анатолий Владимирович. Страница 41

Она еще что–то нашептывала, издевательски гладя меня по голове и как–то подозрительно сопя, но я уже плохо слушал. Все это было нелепо, чудовищно, но я не сомневался, что это правда. Кто–то искусно меня топил. Но зачем, с какой целью?

— Давай, миленький, соберись, не отвлекайся, — горячечно бормотала Изаура. — Полакомься напоследок. Утренний стоячок самый клевый…

ГЛАВА 17

ГОД 2024. ПОЛКОВНИК УЛИТА

Изба не изба, дом не дом, шатер не шатер, а что–то вроде берестяной кубышки на бетонных ножках и с одним окном. Митя Климов и «матрешка» Даша медленно приходили в себя после психотропного шока. Сидели каждый на своем стуле и еще рядом с ними была кровать, застеленная лоскутным одеялом. На ней они оба проснулись. Одежда на них была прежняя, драная, но сознание замутненное. Час или два сидели молча, потом Даша сказала:

— Как хорошо, когда солнышко.

— Летом тепло, — согласился Митя. — Но зимой тоже неплохо, если печку растопить. Спинкой прислонишься, глаза закроешь — кайф!

— А я знаешь, о чем мечтаю?.. В баньке попариться. У нас, где я… Ой!

— Что «ой»? Комарик укусил?

— Не могу вспомнить. Про баню помню, а где это было, не помню. Не помнишь, Митя, где я раньше была?

— Откуда? — Митя пятерней почесал затылок, как когда–то делал его дед. — Меня другое беспокоит. Никак не пойму, где мы сейчас.

На самом деле они с Дашей особенно не тревожились, оба были в приподнятом настроении, в ожидании чего–то приятного, что должно вот–вот случиться с ними. Они не испытывали ни жажды, ни голода, ни каких–либо других сильных желаний. Казалось, могли просидеть на этих стульях хоть целую вечность. В берестяной капсуле они чувствовали себя как в материнской утробе. Митя зачем–то полез в карман брезентухи и с удивлением обнаружил там початую пачку сигарет «Голуаз».

— О-о, погляди, Дашка. Можем курнуть. У тебя есть огонек?

— Какой огонек, Митя?

— Ну, такой… чирк, чирк! Зажигалка или спички?

Даша обшарила себя, залезла глубоко в полотняные штаны, лоскутами висевшие ниже колен, и достала черную пластиковую штуковину с кнопкой и экраном, размером как раз со спичечный коробок.

— Что это, Митя?

Митя обследовал приборчик, даже понюхал.

— Да что угодно это может быть. Внимание. Нажимаю кнопку.

— Ой, — испугалась Даша. — Не надо, Митя. Вдруг взорвется.

Митя беззаботно рассмеялся: наивные девичьи страхи. Вдавил зеленый пупырышек, экран засветился и раздраженный голос произнес:

— Чего вам, ребята? Выспались, что ли?

— Видишь, типа рации, — авторитетно сообщил Митя, радуясь, что соображает. — А ты боялась.

— Спроси у него, спроси, — заспешила Даша.

— Что спросить?

— Да что–нибудь, какая разница.

Митя поднес коробочку к губам и строго потребовал:

— Кто ты? Жду ответа!

После шороха и потрескивания мини–рация, по–прежнему раздраженно, отозвалась:

— Включаю настройку. Проверка на вшивость. Не рыпаться, господа.

— Какая про… — заблажил Митя, но прикусил язык. Кубышка на курьих ножках завибрировала, через пол, через пятки потекло дурманное тепло, в помещении посветлело. Даша, постанывая, вцепилась в Митино плечо. Неприятные ощущения кончились так же быстро, как и начались: капсула замерла, свет потух, но результат был поразительный. У обоих сознание словно промыли ключевой водой.

— Дозу, что ли, впендюрили? — хмуро предположил Митя. — Ты как?

Даша смущенно улыбалась.

1S»

— Кажется, кончила, Митя.

— Паршивой куме одно на уме, — начал Митя, но его перебил голос из коробочки:

— Готовность установлена. Реакции в норме. Выходи по одному, молодежь.

Что имелось в виду, стало понятно, когда узкая дверь в стене отворилась и в проем хлынул чистый лесной воздух, наполненный множеством знакомых звуков. Митя спрыгнул на землю — ступенек и крыльца у капсулы не было — и протянул снизу руку «матрешке». Неожиданный, учтивый жест из какого–то далекого прошлого. Даша с улыбкой оперлась на руку мужчины, хотя и раскраснелась.

Двух шагов не отошли, как из–за деревьев появилась загадочная фигура. Кривоногий, подбористый мужичок с обветренным, иссеченным шрамиками лицом, одетый не по–летнему и не по–русски — в короткой кольчужке, сверкающей начищенными латунными звеньями, в кожаных штанишках до колен, в меховых унтах. Кудлатая голова не покрыта, на поясе клинок с наборной рукоятью в расписных ножнах. Даша спряталась за Митину спину.

— Не боись, — успокоил мужичок простуженным голосом. — Я свой. Егоркой кличут. Велено проводить.

— Куда проводить? — спросил Митя.

— К батюшке–полковнику на правеж.

— А где мы, Егорка?

— Того знать не положено.

Пока пробирались едва зримой лесной тропой, Мите чудилось, что их отовсюду сопровождают чьи–то зоркие глаза. Он еще сделал несколько попыток разговорить проводника, но безуспешно. Мужичок был настроен дружелюбно, контактно, но на большинстве вопросов его словно заклинивало. При этом он не производил впечатления измененного. Может быть, был даже нормальнее всех тех редких нормальных, нетронутых, кого Мите изредка доводилось встречать в прежней скитальческой жизни. Прежде всего это выражалось в открытой и простодушной улыбке, измененные так не умели смотреть. Они лыбились, кривились, ухмылялись, но всегда с опаской, с настороженностью, без знака дружбы. Егорка улыбался по–человечески, беззаботно, с любопытством и приветом. Но все же его кли- нило, а это верный знак поврежденной психики. Присмиревшая Даша тоже попробовала выведать у него хоть какую–то информацию. Льстиво поинтересовалась:

— Егор–джан, куда вы все–таки нас ведете с Митей?

— К полковнику, девица, куда еще.

— Кто такой полковник? Большой человек, да?

— Полковник — он и есть полковник. Улита Терентьич. Кого хошь спроси.

— Он, раз полковник, командует кем–то?

— А как же. Дружина у него. Я тоже в ней состою. Гонец по особым поручениям.

— Это мы с Митей — особое поручение?

— Не наше дело, — засбоило мужичка. — С вами без нас разберутся.

— Убьют, да?

Егорка сбавил шаг, поглядел с удивлением.

— Почему убьют? Необязательно. Смотря какая вина. Может, помилуют. Бывает, и наградят.

— Выходит, судить будут?

— Скажешь тоже, девушка. Не такая ты величина, чтобы судить. Определят по анализу.

— Полковник определит, да?

Очередной сбой с синей вспышкой в глазах и все тот же неопределенно–глуповатый ответ:

— Нам неведомо, кто определит. Сказано — на правеж, значит, на правеж… Ух ты, мать честна!

Возглас относился к крупному пушистому зверьку, похожему на рысенка, выкатившемуся Егорке под ноги. На Митю и Дашу зверек угрожающе рыкнул, потом заскакал вокруг мужичка, как припадочный.

— Ну хватит, хватит, Петюня. — Мужичок беззлобно отбивался от назойливых прыжков, зверек норовил то ли лизнуть, то ли укусить в губы. — Поозоровал — и баста. Отрыщь, тебе говорят!

— Кто это? — спросил Митя. — Мутант?

— Сам ты мутант, — неожиданно обиделся Егорка. — Поостерегись в другой раз, пришелец, Петюня не всегда ласковый.

Зверьку тоже не понравилось, как его обозвали, он задержал на Мите продолжительный, изучающий взгляд.

— Да я без намека, — смутился Митя. — Для меня все животные братья родные.

— Сам ты животное, — еще больше построжал Егорка — и надолго замкнулся, не отвечая ни на какие вопросы, будто оглох.

Шли часа три буреломом, потом тропа перетекла в узкий, хорошо утрамбованный тракт с отпечатками гусениц- волокуш. Рысенок Петюня, трусивший рядом с проводником, забежал вперед, плюхнулся на задницу и коротко, жалобно взвыл. Егорка потрепал его по холке, и они любовно потерлись лбами.

— Дальше ему нельзя, — пояснил Егорка попутчикам. — Ничего, Петюня, не навек расстаемся.

Петюня остался на дороге и с укоризной глядел им вслед, пока тропа не свернула.

— Какой хорошенький, — пожалела Даша. — Господин Егор, почему ему нельзя с нами?