Мастера острых сюжетов - Уоллес Эдгар Ричард Горацио. Страница 100

Дом Кары находился в восемнадцати милях от Дураццо, в стороне от дороги. К нему вели узкие горные тропинки, вьющиеся среди скалистых холмов, усеянных дикими растениями. Прибрежные лагуны и болотца остались далеко внизу, на смену им пришли террасы, и, поднимаясь по горной дороге с одной на другую, мы добрались до дома.

Дворец — иначе его не назовешь — был виден с моря. Окруженный клочками пахотной земли, он возвышался над каменистым плато. К нему вели всего две тропинки, зажатые склонами холмов, что было очень удобно для защиты дворца от набегов войск султана или племен, приходивших сюда в надежде на богатую добычу. На холмах росли оливковые деревья, а в долинах возделывали маис и кукурузу.

“Скипетары”, кровожадное воинственное племя, боготворили Кару. Во-первых, он не жалел денег на подачки, и им не было смысла нападать на замок с целью грабежа. Во-вторых, он и его подручные сами организовывали набеги на соседние земли и давали возможность “скипетарам” вволю насладиться грабежами и насилием на чужих территориях. Сам дворец был выстроен скорее в мавританском, чем турецком, стиле, с элементами итальянской архитектуры — белые колонны, мощеные дворики, фонтаны, прохладные темные комнаты.

Войдя в ворота, я понял, что здесь Кара действительно царь и бог. Нас окружили многочисленные слуги, все восточного происхождения, прекрасно обученные, вежливые и молчаливые.

Кара провел нас в свои покои. В большом зале вдоль стен стояли диваны, на полу — роскошный персидский ковер, один из лучших, когда-либо сработанных ширазскими мастерами, посреди зала — французская мебель с дорогой инкрустацией. Да, хочу отметить, что во время путешествия Кара был исключительно любезен и тактичен по отношению как ко мне, так и к моей супруге.

Показав нам свои комнаты, он с дружеской улыбкой подошел ко мне и спросил, не хочу ли я взглянуть на свое временное жилище.

Я согласился. Кара хлопнул в ладоши. Высокого роста албанец вышел из-за зашторенной двери и поклонился. Кара шепнул ему несколько слов, по-моему, по-турецки. “Он проводит вас”, — сказал мне Кара, широко улыбнувшись.

Я последовал за слугой, и не успела закрыться за мной штора, как четверо набросились на меня со всех сторон, швырнули на пол, заткнули грязной тряпкой рот и связали по рукам и ногам.

Когда я сообразил, в какую ловушку заманил меня этот мерзавец, ужасная мысль пронзила мое сознание — Грейс, что будете ней! Это придало мне силы, я попытался вырваться, но, увы, один против четверых я ничего не смог поделать. Меня поволокли по коридору и втолкнули в комнату с голыми стенами. Прошло, наверное, с полчаса, прежде чем они вернулись, на этот раз их сопровождал мужчина средних лет, грек или итальянец, по имени Сальволио.

Он неплохо говорил по-английски, и я понял, что сопротивление бесполезно. Меня проводили в ту же комнату, откуда я недавно вышел. В одном из глубоких кресел сидел Кара с сигаретой в руке. Перед ним, все еще в турецком платье, стояла безутешная Грейс. Я видел, что очередной удар не сломил ее, и у меня потеплело на душе. Она двинулась мне навстречу, но была бесцеремонно отброшена назад безжалостной рукой стоявшего рядом слуги.

— Мистер Джон Лексман, — прорычал Кара. — Хочу вас предупредить. Не питайте больше иллюзий относительно счастливого будущего; Для вас оно просто не существует. Я, вероятно, разочарую вас еще больше, если скажу, что все продумал заранее, еще тогда, когда узнал, что вас помиловали. Неужели вы думали, что я, потратив так много сил и средств для того, чтобы упрятать вас за решетку, так легко сдался. Ни в коем случае. Я превращу вашу жизнь и жизнь вашей супруги в сущий ад.

Он говорил, не повышая голоса, будто речь шла о чем-то приятном, казалось, он даже получал удовольствие от своего монолога.

— Я ненавижу вас, и вот почему, — сказал он, растопырив пальцы руки. — Во-первых, — он загнул один палец, — вы отняли у меня женщину, которую я хотел видеть своей женой. Человек моего темперамента не может вынести подобного оскорбления. Я не дамский угодник и могу обходиться без женского общества, но вы разрушили мои мечты, Грейс отвергла меня и остановила свой выбор на вас.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Наверное, вы думаете, — медленно произнес он, — что я желаю ее до сих пор и, чтобы отомстить вам, отправлю ее отсюда прямо в свой гарем. Подобную чушь может придумать лишь откровенный глупец. “Черный римлянин” никогда не воспользуется тем, что уже было в употреблении, тем более у такого недотепы, как вы. Я ненавижу вас обоих в равной мере. Вот мое решение. Ваша дальнейшая судьба сложится трагически. Даже ваше богатое воображение не сможет нарисовать более ужасной картины. Вы понимаете, о чем я говорю? — спросил он таким же ровным, спокойным голосом.

Я ничего не ответил. Я боялся посмотреть в глаза Грейс. Кара повернулся к ней.

— Полагаю, вы по-прежнему любите своего супруга, мой друг. Я подвергну ваше чувство наиболее серьезному испытанию. На ваших глазах он превратится в живую развалину, опустится до уровня рабочей скотины. Вы навсегда забудете, что такое улыбка. Отныне вы рабы, хуже рабов.

Он хлопнул в ладоши. Все было кончено. С того дня я видел Грейс всего один раз.

Джон Лексман умолк и закрыл лицо руками.

— Меня бросили в подземную тюрьму, вырубленную у подножия скалистого холма. Во многом она напоминала узилище Шильонского замка — единственное окошко выходило на покрытое тиной озерцо. Я называю ее подземной, потому что над ней возвышалась громада дворца Кары.

Меня приковали к стене и оставили в одиночестве. Каждое утро слуга приносил кусок вареной козлятины и кувшин воды. Раз в неделю приходил Кара, усаживался на раскладной стул, закуривал сигарету и заводил разговор. Боже, какие кошмарные истории он рассказывал! В центре событий всегда была Грейс. Бедняжка, на какие мучения этот негодяй обрек ее! С какой изощренностью он смаковал описания мерзких сцен своих “развлечений”. У меня язык не поворачивается повторить их. И, конечно, то же самое он рассказывал и ей, с одной разницей — “героем” историй уже становился я.

Джон Лексман вздрогнул и закрыл глаза.

— Пытки становились невыносимыми. Он не говорил прямо, что он делал с Грейс, не предъявлял явных свидетельств ее страданий — просто сидел и рассказывал на прекрасном английском языке о том, что ему приходилось видеть, чувствовать и переживать, о необузданных нравах и страстях своих соотечественников…

Мне казалось, я медленно схожу с ума. Дважды я бросался на него, но цепь швыряла меня лицом на каменный пол. Однажды он привел тюремщика, и тот беспощадно избил меня кнутом, но я стоически перенес пытку, и, похоже, он не получил от этого никакого удовлетворения. Я уже говорил, что видел Грейс всего один раз. Вот как это произошло.

На следующий день после избиения вне себя от ярости Кара приготовил для меня еще одно испытание. Он посадил Грейс в лодку и вывел ее на середину озерца перед окошком моего каменного мешка. Я видел все. Он достал кнут и избил ее на моих глазах. Это был тот самый кнут, которым пороли меня. Я не могу об этом говорить спокойно. В результате нервы мои не выдержали, я сломался, и негодяй добился, наконец, долгожданного удовлетворения. Боже, какой это был ужас!

Наступила зима. Время от времени мне сковывали ноги и отводили в лес, где я собирал хворост. Я не понимал, с какой целью это делается, но через некоторое время Сальволио раскрыл мне глаза. Кара решил, что в тюрьме слишком тепло — от ветра ее защищал высокий холм, и даже в самые холодные ночи температура внутри была вполне сносной. Затем он ненадолго уехал, думаю, в Англию. Вернулся он совершенно взбешенным. Что-то у него не сложилось с делами, и он решил отыграться на мне. Да еще как!

Теперь он навещал меня почти каждый день, обычно после обеда. Однажды я проснулся среди ночи от яркого света и увидел стоящего в дверях Кару с фонарем в руке и неизменной сигаретой во рту. В своем поместье он всегда носил албанский костюм — белую юбку в складку и короткий расшитый жакет. Так обычно одевались живущие в горах племена, и это придавало ему еще более демонический вид. Он вошел в камеру, поставил на пол фонарь и оперся о стену.